Фатерланд - Харрис Роберт. Страница 55

Десяток туристских автобусов уже извергал оробевших пассажиров. По белоснежным ступеням Большого зала к красным гранитным колоннам поднимались, взявшись за руки, дети – точь-в-точь длинная цепочка муравьев. Посередине площади у больших фонтанов штабеля стальных барьеров. Их установят утром в понедельник, когда фюрер должен будет ехать из рейхсканцелярии в Большой зал на ежегодную торжественную церемонию. Потом он вернется в резиденцию и появится на балконе. Как раз напротив германское телевидение соорудило подмостки. Вокруг них уже теснились фургоны прямого эфира.

Марш въехал на стоянку рядом с туристскими автобусами. Отсюда были хорошо видны подъезды к центральной части Большого зала.

– Поднимайся по ступеням, – сказал он, – зайди внутрь, купи путеводитель, держись как можно естественнее. Когда появится Найтингейл, сделай вид, что столкнулись случайно, – вы старые друзья, разве это не здорово? – постойте, поговорите.

– А как ты?

– Когда увижу, что вы установили контакт с Лютером, то подъеду и заберу вас. Задние дверцы не заперты. Держитесь нижних ступеней, ближе к проезжей части. И не давайте ему втянуть себя в длинный разговор – нам нужно побыстрее убраться отсюда.

Не успел Ксавьер пожелать ей удачи, как она ушла.

Лютер выбрал хорошее место. На площади была масса выгодных позиций, откуда старик мог следить за ступенями, не обнаруживая себя. Никто не обратит внимания на встречу трех посторонних людей. А если что пойдет не так, то толпы посетителей были идеальным прикрытием для бегства.

Марш закурил. Оставалось двенадцать минут. Он смотрел, как Шарли поднимается по длинной лестнице. Наверху она остановилась отдышаться, потом обернулась и исчезла внутри.

Повсюду суета. По площади кружили белые такси и длинные зеленые «мерседесы» командования вермахта. Телевизионные операторы, перекликаясь друг с другом, проверяли свои камеры. Лоточники раскладывали товар – кофе, сосиски, открытки, газеты, мороженое. Над головами кружила плотная стая голубей и, треща крыльями, пыталась приземлиться у одного из фонтанов. За ними, хлопая руками, носились двое мальчишек в форме «пимпфов», напомнив о Пили. Укором кольнуло в груди. Марш на миг закрыл глаза, стараясь погасить чувство вины.

Ровно без пяти девять она вышла из тени и стала спускаться по ступеням. Навстречу ей шагал мужчина в бежевом плаще. Найтингейл.

«Не надо же так заметно, идиот…»

Она задержалась и раскинула руки, прекрасно изобразив удивление. Начался разговор.

Без двух минут девять.

Придет ли Лютер? Если да, то с какой стороны? С восточной, от канцелярии? С западной, от штаба верховного командования? Или с северной, прямо с середины площади?

Внезапно перед окном возникла рука в перчатке. Она принадлежала затянутому в кожу регулировщику орпо.

Марш опустил стекло.

Полицейский произнес:

– Стоянка здесь временно запрещена.

– Понял. Еще две минуты, и меня здесь нет.

– Не две минуты. Прямо сейчас. – Фараон походил на гориллу, сбежавшую из берлинского зоопарка.

Марш, стараясь не спускать глаз с лестницы и продолжая разговор с регулировщиком, доставал из внутреннего кармана удостоверение крипо.

– Хреново работаешь, приятель, – прошипел он. – Ты в самом центре операции зипо, а сам, должен тебе сказать, болтаешься с краю, как хер в бардаке.

Полицейский схватил удостоверение и поднес к глазам.

– Мне не говорили об операции, штурмбаннфюрер. Какая операция? Кого выслеживают?

– Коммунистов. Масонов. Студентов. Славян.

– Мне никто не говорил. Я должен проверить.

Марш вцепился в баранку, чтобы унять дрожь в руках.

– Мы соблюдаем радиомолчание. Попробуй его нарушить – и Гейдрих лично пустит твои яйца на запонки. Это я тебе гарантирую. А теперь давай мое удостоверение.

На лице регулировщика появилась тень сомнения. Был момент, когда он, казалось, собирался вытащить Марша из машины, но потом нехотя вернул удостоверение.

– Не знаю…

– Благодарю за сотрудничество, унтервахтмайстер. – Марш поднял стекло, прекращая разговор.

Одна минута десятого. Шарли и Найтингейл все ещё беседуют. Он поглядел в зеркало. Полицейский, сделав несколько шагов, остановился и снова уставился на машину. Задумался, словно решаясь на что-то, подошел к мотоциклу и взял радиопередатчик.

Марш выругался. У него оставалось, самое большее, две минуты.

О Лютере ни слуху ни духу.

И тут он его увидел.

Из Большого зала появился человек в очках в массивной оправе, поношенном пальто. Держась рукой за гранитную колонну, словно боясь отпустить её, он стоял, оглядываясь, потом нерешительно двинулся вниз.

Марш запустил мотор.

Шарли и Найтингейл по-прежнему стояли спиной к нему. Он направился к ним.

Да оглянитесь же вы, ради Бога.

В этот момент Шарли обернулась. Она увидела и узнала старика. Лютер, как усталый пловец, достигший наконец берега, тяжело поднял руку.

«Что-то идет не так, – промелькнуло вдруг в голове Марша. – Что-то не так. Что-то такое, о чем я не подумал…»

Лютеру оставалось каких-то пять метров, когда вдруг исчезла его голова. Она растворилась в клубе красных брызг. Потом тело наклонилось вперед и покатилось по ступеням, а Шарли подняла руку, защищая лицо от разлетающихся частиц крови и мозга.

Секунда. Полторы. Потом по площади прокатился звонкий удар мощной винтовки, подняв в воздух и разбросав в разные стороны стаи голубей.

Пронзительно закричали люди.

Марш рванул «фольксваген» вперед, включил мигалку и, не обращая внимания на яростный рев клаксонов, врезался в поток машин, пересекая один ряд, потом другой. Он действовал так словно был убежден в своей неуязвимости и словно только эта вера и сила воли могли уберечь его от столкновения. Он видел, что вокруг окровавленного тела образовалась небольшая толпа. Слышал свистки полицейских. Со всех концов сбегались фигуры в черной форме – среди них Глобус и Кребс.

Найтингейл схватил Шарли за руку и тащил сквозь толпу подальше от этого места, к мостовой, где резко затормозил Марш. Дипломат рванул дверцу и, швырнув девушку на заднее сиденье, втиснулся следом. Дверца хлопнула. «Фольксваген» умчался прочь.

Нас предали.

Собирали четырнадцать человек; теперь четырнадцать покойников. Перед глазами протянутая рука Лютера, бьющий из шеи фонтан крови, отброшенное чудовищной силой туловище. Бегущие Глобус и Кребс. Все тайны ушли вместе с убитым.

Предали…

Он вел машину к подземному гаражу у Розенштрассе, рядом с биржей, туда, где раньше стояла синагога, – своему излюбленному месту встреч с осведомителями. Где ещё могло быть пустыннее? Опустив монету в автомат, оторвал билет, направил машину вниз по крутому спуску. Шины визжали по бетону, фары вырывали из темноты, словно пещерные рисунки, застарелые угольные и масляные пятна на полу и стенах.

Второй этаж был свободен – по субботам деловые кварталы Берлина представляли собой пустыню. Марш поставил машину в центральном пролете. Когда замолчал мотор, воцарилась полная тишина.

Никто не произнес ни слова. Шарли бумажной салфеткой вытирала пятна с плаща. Найтингейл, закрыв глаза, откинулся на спинку. Внезапно Марш ударил кулаками по баранке.

– Кому говорили?

Найтингейл открыл глаза.

– Никому.

– Послу? В Вашингтон? Резиденту?

– Я сказал: никому, – зло ответил тот.

– Брось, ни к чему все это, – вмешалась Шарли.

– Кроме того, это оскорбительно и глупо. Черт возьми, вы оба…

– Рассмотрим вероятные причины, – начал перечислять Марш, загибая пальцы. – Лютер выдал себя кому-нибудь – нелепость. Прослушивался телефон в будке на Бюловштрассе – невероятно: даже у гестапо не найдется средств, чтобы поставить «жучки» во все телефоны-автоматы в Берлине. Хорошо. Выходит, подслушали наш ночной разговор? Вряд ли, мы еле слышали друг друга!