В кольце врагов (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич. Страница 31

— Немного нам осталось сдюжить — так пойдемте же поднимем в последний раз мечи на врага! Как говорил князь Святослав — не посрамим земли Русской! Мертвые сраму не имут!

И дружина громко, торжественно, яростно выкрикнула в ответ воеводе древний клич племени:

— Се-ве-е-ер!!!

Проскочил сквозь заранее расчищенные ворота клин из семи десятков всадников. Устремилась горстка закованных в броню воинов к половецкому лагерю, сжимая последние уцелевшие копья. Скакали во весь опор ратники, нацелившись на ханский шатер…

Но слишком много половцев. Подняли крик дозорные, вскочили от костров воины. Лошадей степняки на ночь отправляли на выпас, и атаку русов встретила сырая масса спешенных куманов. Поначалу дружина словно ножом ее пронзила! Но масса есть масса — и в конце концов русский клин завяз в ней, окруженный со всех сторон.

Долго длилась бешеная рубка в том месте, где остановились ратники Воиня. Дорого продавали свои жизни русичи, не стремясь уже уцелеть, но силясь как можно больше врагов с собой прихватить… Пришла пора Храбру вспомнить всю боль разлуки, все отчаяние мужа, коему не суждено уже увидеть любимых. Это дало ему еще сил драться половецкой саблей — когда топор застрял в чьем-то теле, меч сломался о вражеский щит, а правая рука стала уже будто каменной…

В воротах крепости два десятка израненных ратников, кто не сумел пойти в атаку с воеводой, встретили куманов последними стрелами и задержали врага еще ненадолго. А потом половцы ворвались во двор Воиня в поисках уцелевших. Они нашли их в деревянном храме Георгия Победоносца — там лежали немногие посеченные в предыдущих боях, в коих еще теплилась жизнь. С ними остался и отец Михаил — священник, твердо решивший разделись судьбу паствы. Он мог спастись тайным ходом, ведущим из храма за стену, к реке, также им могли спастись и легкораненые. Но они не опозорили себя бесчестием, не оставили соратников на растерзание без последнего боя. Вот и батюшка предпочел принять мученический венец с ранеными, кто уже не мог за себя постоять. И до самых последних мгновений своей жизни он молился за упокой душ павших ратников и победу православного воинства…

Ярко горела крепость, погибал в пожаре Георгиевский храм, ставший последним приютом дружинникам Воиня. Под полторы тысячи половцев потерял Шарукан в схватке с ними — и, несмотря на всю ненависть и гнев к русам, в душе его тесно переплелись уважение к павшим и одновременно страх перед ними. Сомнения поселились в его сердце, но все еще очень много воинов было под его рукой, очень много! Шарукан верил в победу.

Между тем спешили на соединение с ханом и другие отряды, прорвавшие Посульскую линию — хоть и дорого они заплатили, преодолевая ее! Более шести тысяч воинов потеряла орда половецкая, но по-прежнему оставалась смертельно опасна. Грабя где удастся по дороге, куманы двигались к Переяславлю, и на реке Альте их войско полностью объединилось. Объединились в столице Всеволода и княжеские дружины, готовые дать врагу решительный бой, — вот только никто из братьев не знал, что одиннадцать тысяч их войска чуть ли не втрое уступают вражеской орде.

И также никто не знал — ни триумвиры, ни Шарукан, — что из Тмутаракани вслед половцам выдвинулась конная рать Ростислава Владимировича, числом в шесть тысяч воинов. И что еще четыре тысячи печенегов да торков покинули Крым, выпустив вперед многочисленные легкие разъезды, да изгоном обрушились на беззащитные половецкие кочевья. Они практически никого не щадили, оставляя за собой лишь пепелища на месте стойбищ куманов.

И только птицам, летевшим над степью, было известно о жестокой мести черных клобуков и новых врагах Шарукана.

43 Брони дощатые — общее название ламеллярного доспеха на Руси.

Глава 2 (текст отредактирован)

Сентябрь 1068 г. от Рождества Христова

Днепровские степи у Посульской оборонительной линии

Ковыль… Безбрежное море выгоревшего на солнце ковыля тянется от копыт скакуна до горизонта, и нигде не видно ни деревца, ни даже какого-либо холмика. Только ровная, как стол, земля и покрывшая ее трава — высокая, выше колена, с пушистым навершием, лениво колыхаемая ветром. Если не уметь ориентироваться по солнцу и звездам, здесь очень легко заблудиться. Впрочем, не сбиться с пути нам в большей степени помогает оставленный половцами шлях*44 — проторенная лошадьми кочевников дорога, плотно утрамбованная тысячами копыт. Держась ее, точно не заблудишься…

Притормозив скакуна, я оглядываюсь на разношерстное воинство, держащееся чуть позади. Хотя на деле я сам погнал коня вперед, в голову колонны, чтобы не дышать пылью, поднятой многочисленными всадниками. За мной следует ядро тмутараканской рати — дружинники Ростислава и хазарские всадники, набранные из жителей столицы княжества и его окрестностей. Да, они другой веры, и в прошлом русы жестоко воевали с ними. Но в битве с касогами хазары крепко сражались за побратима. А то, что бронированные всадники тюркского народа обладают высокими боевыми качествами, у них не отнять. Наконец, некоторые из них уже приняли христианство благодаря стараниям владыки Николая. Так что в будущем, я надеюсь, они станут крепкой опорой княжества и постепенно сольются с его русским населением.

При одном взгляде на более чем километровую колонну воинов в душе зарождается гордость за мощь набравшего силу тмутараканского войска — и в то же время сердце сжимается от тревоги. Сдюжим ли? Поспеем к битве? Примут ли нашу помощь князья-триумвиры?!

Я столько сил вложил в то, чтобы убедить Ростислава выступить против половцев, столько сил, чтобы собрать столь сильную для Тмутаракани конную рать, что права на ошибку у меня, как кажется, просто нет! Да и о какой ошибке можно вести речь, когда за спиной пять тысяч чьих-то мужей, отцов и братьев, которых с нетерпением ждут дома?! Эти люди собраны здесь моими усилиями и моей волей, и каждая смерть в итоге ляжет на мою совесть.

Жуткое чувство… Нет, права на ошибку у меня точно отсутствует.

Июнь 1068 г. от Рождества Христова

Тмутаракань, столица княжества. Дворец Ростислава Владимировича

— Нет! Ты слышишь, воевода, нет!!!

Разгорячившийся Ростислав разве что слюной не брызгает, но общее его состояние близко к истерике. Ну да, тему я затронул точно не самую для него приятную.

— Подумать только! И куда, зачем?! Ради помощи этим предателям!!!

— Но послушай же, княже…

— И слушать не желаю! Я сказал — нет!!!

Много воды утекло с тех пор, когда я впервые встретился со знаменитым тмутараканским князем, когда ловил каждое его слово и не позволял своим чувствам себя проявить. С тех пор мы вместе не раз участвовали в битвах, порой даже стоя в одном строю, не раз принимали совместные решения, судьбоносные для княжества. И потому сейчас я не принимаю гневный отказ Ростислава с покорностью рядового приближенного — яростная отповедь побратима поднимает в душе лишь ответный гнев.

— Ты кричишь, как торговка на базаре.

— Что?!

Лицо князя вытянулось, он вперил в меня взгляд выкаченных в бешенстве глаз. Но вскоре выражение его лица сменяется удивлением и даже оторопью — ибо мой ответный взгляд исподлобья, устремленный на Ростислава, впервые за все время нашего продолжительного общения не скрывает охватившего меня гнева.

— Ничего, княже. Слушать надо не только свои обиды.

Мгновение побратим находится на грани: или выгнать меня в ярости прочь, или наконец услышать мои слова. Мгновение в нем борется всевластный господин Тмутаракани, давно отвыкший от отказов и понемногу превращающийся в заносчивого гордеца, и зрелый государственный муж, отчасти воспитанный в князе и моими усилиями. Слава богу, верх в его внутреннем противостоянии взял истинный правитель — и Ростислав холодно бросил:

— Негоже тебе, воевода, указывать, что мне делать. Не забывайся.