Сын Дьявола (СИ) - Попова Любовь. Страница 32

Подхожу к глянцевой двери, в которой отражаюсь. Убитая осознанием, что вся жизнь катится по наклонной.

Трясущейся рукой касаюсь вычищенного до блеска пластика.

За дверью почти ничего слышно, но приоткрыв двери я понимаю почему. Нога у Виталика может и сломана, а вот с членом, что он пихает между ног Снежане, все в порядке. Он молотит бедрами быстро, как кролик, зажав ее рот рукой и что-то шепча на ухо. Это могло бы возбуждать, если бы не было так противно. И смешно. Особенно прыщ на бледной заднице.

Особенно мерзко представлять себя на ее месте. Не хочу. Не хочу вот так. Но разве есть выбор, разве не такой жизни я хотела для себя. Я, уважаемая жена, мать чудесного малыша, а муж где-то… Где угодно и с кем угодно. Вот даже со Снежаной. Но она… Не знаю… Могла бы и сказать? Могла бы и поделиться, что имеет чувства к моему парню. Будущему мужу.

Решение поговорить не исчезает, и даже когда он поворачивает голову, словно учуяв меня, только улыбаюсь.

А в сообщении по Ватсапу по выходу пишу, что не хочу мешать и жду вечером его в гости.

Пусть Андронов знает, что у нас все хорошо.

Вот только….

Ничего, блять, не хорошо!

Ничего хорошего в этой сраной жизни нет! И я срываюсь на бег, как только кованные ворота за спиной с лязгом закрываются. Словно кто-то нажимает в мозгу на курок. Долго бегу в сторону леса, в сторону тайного бережка, где я была так счастлива! Только там, вдали от всех была счастлива.

И не оглядываясь по сторонам, я стягиваю летнее платье до колен сбрасываю бюстгальтер, трусики и с головой погружаюсь в ледяную воду.

И остаюсь на самом дне, впитываю в себя очищение, стараюсь забыть обо всем и просто наслаждаться прохладой, которая как самый нежный любовник ласкает мое тело, грудь.

И воздуха все меньше, но на поверхность не хочется, хочется остаться здесь в тишине и покое и просто ждать, ждать, когда все проблемы рассосутся сами собой. Ждать, когда жизнь начнет утекать сквозь пальцы. Ждать, когда мир для меня исчезнет. Не хочу быть его частью. Ничего больше не хочу.

Может быть, поэтому я так отчаянно вырываюсь, когда сильные руки пытаются вытянуть меня на поверхность, к свету, что не радует, к солнцу, что больше не греет.

И только резкий удар по щеке приводит меня в чувство.

— Чокнутая! — орет, трясет меня за плечи мокрый Максим, пока по его лицу стекают дорожками капли воды с волос. Таких блестящих на солнце волос. — Я спрашиваю, ты чокнутая?!

Кто он? Кто я? Мы никто. Просто пауки, плетущие свой шелкопряд по углам. Кто мы? Мы никто… Просто насекомые, которые все что и могут делать, так это трахаться. И это именно то, что мне нужно сейчас. Не дал мне умереть, так пусть трахнет. В этом он мастер.

— Да, — отвечаю просто, и без оглядки ныряю в него. Жадно обнимаю, касаюсь губ и не даю вырваться, хоть и он и стойко пытается. Тело в тело, губы к губам и мой шепот: — Это ничего не будет значить, я все равно тебя ненавижу и никогда тебя не прощу.

Глава 55. Максим

Ненависть — чувство неподдающееся объяснению. Правда оно не решает проблемы притяжения тел.

Молодые, горячие. Мы жаждем друг друга, словно два животных. И все, что должно нас разделять — социальный класс, претензии, предательство, ревность, — все уходит на задний план, давая дорогу грешному удовольствию, что нас пожирает.

И вот уже моя рука шумно, подобно дыханию, торопливо сдергивает мокрые, липкие джинсы. Вторая рука держит мокрый шелк волос, пока твердые губы сталкиваются с нежными.

Мягкими. Желанными.

Я вроде бы и чувствую, вроде сгораю в пламени похоти, что зажигает во мне один ее блестящий взгляд. А вроде бы смотрю со стороны. Понимаю, что занимаемся ерундой. Понимаю, что все неправильно. Так быть не должно! Что надо оттолкнуть, отвести ее домой, но как же сложно оторваться от тонкого, полыхающего страстью тела.

И чего ей вообще вздумалось топиться?

Вчера же было все нормально. Она даже злилась, стакан в меня кинула, но идея проследить за ней сегодня была очень удачной. Но я почти ушел, пока она торчала в доме Королева.

Злился, бесился, но не двинулся с места, пока не появилась заторможенная, бледная Лана. А потом я рванул за ней, когда она побежала.

А теперь я на ней, уже стягиваю трусы и коленом раздвигаю ноги, дурея от вида розовых раскрытых складок.

Но судя по бешенству и одержимости во взгляде, Лана не в себе. А меньше всего мне хочется трахаться с будущей пациенткой псих диспансера.

— Лана, — отрываюсь от губ, хватаю двумя пальцами за лицо и смотрю в глаза. — Лана, кто я?

— Ублюдок, — тут же отвечает она, царапает мне в кровь спину. — Предатель, отброс общества, скотина… Но…

Удивительно сильным движением она делает рывок, разворачивает меня на спину, седлает и безумно улыбается. Откидывает волосы назад, поражая меня видом своего светящегося на солнце тела.

— Ты Максим Одинцов, и я хочу тебя, — тихо ласкает она слух своим голос и, приподнимаясь, сама приставляет член к влажной, розовой дырке. Елозит головкой по комку нервов, теребит половые губы, сдвигая мою сдержанность на самый край. Но и от просмотра этого зрелища схожу с ума.

Такие влажные губки, раздвигаются под напором. Дают доступ члену к самому сладкому, что есть в теле любой девушки.

Узенькой, горячей, тугой дырке.

И терпение лопается, как мыльный пузырь. Дыхание почти обрывается, когда я жестким шлепком ударяю ее сиськи, вызывая вскрик, и крепко хватаю за бедра. Хочу оставить синяки.

Смотрю в глаза и делаю резкий выпад вверх.

Член обволакивает тугая плоть, заставляет все тело пронзить молнией экстаза и дает в мозг импульс на уровне животного инстинкта.

Трахать. Ебать. Моя.

Дергаю бедрами назад, чтобы стремительно ворваться снова! Назад — медленно, наслаждаясь тем, как ее трясет от острого предвкушения и новый таран во влагалище.

Не знаю, что будет потом, завтра, через неделю, только уверен, что больше мне ее сумасшествия познать не светит.

Она растила свои чудные, трясущиеся грудки для кого-то более презентабельного. Но сегодня. Прямо сейчас эта куколка в моих руках, и я сделаю все, чтобы выбить каждым ударом члена ее из своей башки.

Забуду. Растопчу любую память. Снесу тараном чувства, что душат и заставляют преследовать ее изо дня в день, как ошалелому, смотреть, как она изгибается на шесте. Завидовать долбанной палке, которую на почти трахает во время танца. А теперь пусть все завидуют мне.

Потому что именно я держу ее за бедра и вбиваюсь в дырку пошлыми шлепками, сжимаю челюсть и смотрю в потемневшие от похоти и страсти глаза. Рычу:

— Хочешь кончить?

— Макс… — неистово стонет она, пока я ускоряю ритм до невообразимой скорости.

— Хочешь кончить, сука? — шиплю в ее лицо, одной рукой сжимаю и кручу сосок.

— Да, господи, да!

Толкаю ее наверх, кидаю на спину и задираю одну ногу, цепляюсь и беру в рот большой палец, обсасываю и рукой смазку толкаю в анус, не прекращая сосать палец и наблюдать за тем, как ее распирает от эмоций.

А сейчас ее распирать будет мой член. Раздирать внутренности, ставить клеймо, чтобы каждый, кто лег на нее после… Не смог меня переплюнуть.

Приставляю конец члена к анусу и сильнее сосу палец ноги, рукой сжимаю грудь и толкаю головку, чувствуя, как сильно ее сжало горячее, влажное отверстие.

Зубами сжимаю палец и выдыхаю вслух.

— Расслабь, а то порву.

Она шумно выдыхает, стискивает траву пальцами и выгибается, насаживаясь медленно на мой длинный ствол, пока его полностью не поглощает ее тело. С губ срывается рычание, шумное, громогласное, точно такое же как ее стон.

— О, господи, Макс, больно…

— И мне больно, — шепчу я, только вот боль эта сладкая, почти как наркотик, сводящая с ума. И хочется снова и снова быть внутри ее тела, смотреть, как на коже высыхают блестящие капли, но появляются новые. Пота. Или спермы.