Рот, полный языков - Ди Филиппо Пол. Страница 24

Одна лишь библиотека казалась отрезанной от общей суеты. Её внушительные двойные двери оставались закрытыми наглухо. Когда ближе к полудню братья Реймоа собрались по обыкновению насладиться любимым напитком и сигарами, массивные замки оказались запертыми.

— Интересно, — покачал головой темноволосый Эрмето. — Только сам старый хрыч мог запереть библиотеку. Вот только зачем?

Жетулио смахнул со лба прядь белокурых волос.

— Неужели у папаши внезапно пробудился интерес к классической литературе? — усмехнулся он. — Так увлёкся, что и о делах забыл.

— Ха! Да он скорей умрёт, чем прочитает хоть строчку. Нет, тут скорее замешаны какие-то его тёмные делишки — вымогательство, взятки и всё такое прочее.

— Одно можно сказать точно: он там не с женщиной, — снова ухмыльнулся Жетулио.

— Молчи, дурак! Он может…

Правая створка двери резко распахнулась. На братьев смотрело угрюмое жёсткое лицо, украшенное ножевыми шрамами. Могучая фигура в безукоризненном костюме плотно загораживала проём, позволяя разглядеть лишь корешки книг на противоположной стене. Глаза отца излучали холод, словно две пустых могилы.

— А вам что тут надо, гомики сраные? — прошипел он.

Эрмето, как старший, принял удар на себя.

— Ничего, сеньор. Просто мы обычно…

— Сегодня день не обычный! Библиотека нужна мне, а вы идите развратничать в другое место.

— Пару хороших сигар и глоток рома едва ли можно считать развратом, отец, — запротестовал Жетулио.

Кривая улыбка Овида Реймоа напоминала оскал голодной акулы.

— Сначала научись вытирать рот, когда сосёшь свою сестрицу, а потом разыгрывай невинность и рассуждай о благородных напитках! Если уж на то пошло, мне наплевать, чем вы там занимаетесь с Дарсианой. Пусть она лучше упражняется у себя дома, чем где-нибудь ещё. Мои враги только этого и ждут. Помните историю с вашей матерью? К сожалению, Дарсиана пошла в неё — такая же ненасытная. В конце концов, с кем трахаться женщине из рода Реймоа, как не со своей плотью и кровью? Так что валяйте, я не возражаю… Но только не смейте мне врать! Если мужчина открыто признаёт свои грехи, они делают его сильнее, а если скрывает, губят его. А теперь вон отсюда! У меня важные дела.

Дверь захлопнулась прямо перед носом у братьев, заставив их отскочить. Постояв немного и придя в себя, они обменялись нервными улыбками и вразвалку, обняв друг друга за плечи, двинулись прочь по коридору.

Отвернувшись от двери, Овид Реймоа задумчиво окинул взглядом то, чем занимался в библиотеке.

Обнажённая, без сознания, заморская ведьма бессильно обвисла, привязанная к креслу с высокой спинкой. Державшие её верёвки обвивали крест-накрест грудь и талию, глубоко врезаясь во вздувшуюся кожу. Голова упала на грудь, давая разглядеть лишь уголок сатанинского пятна, короткие чёрные волосы слиплись от запёкшейся крови, перемешанной с песком. Руки, стянутые в запястьях, застыли, будто в молитве, на чёрном щите спутанных лобковых зарослей. Колени и лодыжки также обвивала верёвка.

Реймоа подошёл к пленнице, и тяжело опустился в кресло напротив. На столе рядом с початой бутылкой светлого рома лежало грубый самодельный нож, похожий на мачете, с засаленной кожаной рукояткой. Реймоа взял бутылку и хлебнул прямо из горлышка, оставив на нём потёки слюны. Потом откинулся в кресле и поставил бутылку себе на живот.

— Даю тебе ещё час, ведьма. Если не очнёшься сама, придётся помочь. Я не могу сидеть здесь весь день, как бы это ни было важно. У моей девочки сегодня праздник, и папочка должен на нём присутствовать.

Прикрыв глаза, Реймоа затих, словно дикий кот, поджидающий в кустах добычу. Время от времени он оживал и прикладывался к бутылке, с неподдельным наслаждением причмокивая губами. Время шло, уровень рома уменьшился уже на три четверти, а женщина всё не шевелилась. Если бы не слабое чуть слышное дыхание, можно было бы подумать, что она мертва. Реймоа вытащил из жилетного кармана золотые часы, взглянул на циферблат и поднялся на ноги, не выказывая никаких признаков опьянения. Взяв со стола мачете, он склонился над связанной пленницей и несколько мгновений пристально смотрел ей в лицо. Потом поднял бутылку и перевернул над её головой. Обжигающая жидкость, смешиваясь с кровью, потекла по лицу женщины, однако и это не вызвало никакой реакции. Пустая бутылка с грохотом полетела в угол. Реймоа сжал в руке женскую грудь.

— Ну ладно, ведьма, я тебя предупреждал.

Сжав пальцами коричневый сосок, похожий на крупную ягоду, он не спеша оттянул его. Острое как бритва лезвие ножа, на котором кое-где виднелись пятнышки ржавчины, вдавилось в белую полупрозрачную кожу. Женщина не шевелилась.

Реймоа чиркнул ножом. Потом невольно вытаращил глаза.

Снежно-белая пористая поверхность среза, лишённая всяких следов крови, внезапно вскипела, выпячиваясь и приобретая форму. На месте потерянного соска, подобно цветку, распускающемуся в замедленной киносъёмке, на глазах вырастал новый. Скоро груди женщины, покрытые вздувшимися ромбами от верёвок, ничем не отличались одна от другой.

Ведьма подняла голову. Небесно-синие глаза искрились весельем, чёрные бездонные зрачки притягивали взгляд.

— А вы хорошо подумали, прежде чем связаться со мной, сеньор? — улыбнулась она. — Сколько ещё таких цветков вы хотите? Наверное, хотя бы один — если, конечно, то, что о вас рассказывают, правда.

Оправившись от первого шока, Реймоа быстро взял себя в руки. Шагнув назад к столу, он взглянул на комок плоти, зажатый в руке, и небрежно бросил его в хрустальную пепельницу.

— Ну и что же обо мне рассказывают, ведьма? — презрительно бросил он.

— Что ты больше не мужчина. Ты евнух.

По лицу Реймоа прошла судорога, он сжал кулаки, но не сдвинулся с места. Казалось, он не знает, как реагировать на оскорбление. Наконец, сдержав ярость, он произнёс:

— Тебе сказали правду. Это случилось несколько лет назад. Смотри, сучка, внимательно смотри!

Расстегнув одной рукой брюки, он перешагнул через них, небрежно отшвырнув дорогую ткань носком туфли. Потом поднял подол рубашки, демонстрируя то, что она прикрывала. Искалеченный обрубок члена, похожий на обгрызенный карандаш, одиноко торчал на голом пустыре из рубцовой ткани.

— Ну как? — усмехнулся Реймоа. — Последней женщиной, которая это видела, была моя жена. Впрочем, раны тогда были свежими — она присутствовала, когда всё случилось, и прожила всего на пару минут дольше, чем мои яйца. Рассказать тебе? По крайней мере один слушатель нашёл мою историю весьма поучительной.

— Ты здесь хозяин. Делай, что хочешь, — пожала плечами ведьма.

— А ты смелая, — криво усмехнулся хозяин дома. — Только не забывай, что твоя жизнь в моих руках.

Не обращая внимания на свою наготу, Реймоа подошёл к буфету и взял с полки ещё одну бутылку. Его мощные волосатые ноги были похожи на колонны. Срезав сургучную печать, он откупорил бутылку кончиком мачете и сделал большой глоток. Потом вернулся и сел в кресло с бутылкой в одной руке и ножом в другой, раздвинув ноги и бесстыдно выставив напоказ изуродованный член в качестве иллюстрации к печальному рассказу.

— Моя жена Соня — в девичестве Соня Мендес — была самой красивой женщиной из всех, кого я видел в своей жизни, — начал он. — Волосы как ночной водопад, кожа нежнее шёлка, грудь и бёдра полные наслаждений. Когда она согласилась выйти за меня, за обыкновенного бандита, — да-да, бандита, у меня нет оснований стыдиться своей профессии, во всяком случае, ничуть не больше, чем у адвоката или банкира, — я был так ей благодарен, что просто слов не находил. Свадьбу мы сыграли сразу, как только мне удалось убедить отца Сони дать согласие. К сожалению, папаша Мендес не смог лично выдать свою дочь замуж за безродного Овида Реймоа, потому что вскоре после нашей беседы попал в больницу. Мои родители также не могли порадоваться за своего единственного сына, так как давно уже были на том свете — однажды ночью к ним забрался один из моих деловых партнёров, с которым у нас вышло недоразумение. В тот день я потратил больше десяти тысяч когтей. На одно платье для невесты ушло пять сотен чешуек. Гостей собралось видимо-невидимо, мы пировали, пели песни и танцевали до самого утра, а на рассвете я увёз Соню в свой новый дом — ещё не этот, но тоже вполне приличный — и стал трахать как бешеный, во все дырки. Отпустил спать только к вечеру… Короче, наш брак с самого начала был похож на сказку. И как в любой сказке, потом начались неприятности. Дело в том, что Соня была не только красива, но и очень хорошо это сознавала. Она обожала поклонников, а поскольку дела часто вынуждали меня покидать её на долгие недели, наш дом быстро наполнился всевозможными трутнями, которые так и вились вокруг моей прекрасной орхидеи. Даже родив троих детей, Соня не потеряла своей великолепной красоты, и материнские заботы нисколько не мешали её вечеринкам, пикникам и танцам. При детях постоянно находился целый штат прислуги — наверное, поэтому они так неуважительно относятся к своему несчастному отцу. Целых двадцать лет я старался не думать о том, чем занималась жена во время моих отлучек. Впрочем, она была очень аккуратна в этом отношении, и когда я появлялся, не отходила or меня не на шаг.

Я

был образцовым мужем, современным во всех отношениях, и позволял ей многое из того, что обычно не позволено женщинам. Однако в конце концов наступил момент, когда я уже не мог отрицать, что трутни не только вились вокруг моего цветка, но и запускали в него свои хоботки. Пришлось что-то предпринимать, иначе я стал бы всеобщим посмешищем. Доказательств неверности Сони имелось более чем достаточно, однако я не стал выдвигать открытых обвинений, — так я её любил! — а всего лишь запретил ей уходить из дому в моё отсутствие. Она, разумеется, возмутилась таким ограничением свободы, но под влиянием моих убедительных аргументов согласилась и обещала подчиниться. И конечно же, соврала. Однажды я вернулся из очередной поездки в Минас Жераиш раньше, чем обещал, и обнаружил, что сеньора Реймоа, хозяйка моего дома и оплот моею доброго имени, отсутствует на своём посту. Мои агенты вскоре доложили, что она у некоего Пауло Виеры, гнусного ловеласа, завсегдатая модных ресторанов. Я взял пистолет и отправился навестить любовников. Замок квартиры я вскрыл легко и бесшумно, потом одним пинком распахнул дверь спальни. Они были там, оба голые. В этот момент через комнату на меня бросилось что-то мохнатое. Мне удалось только выстрелить в жену, а потом огромный пёс — как я потом узнал, наполовину волк — сшиб меня на пол и начал терзать, причём сразу вцепился в пах, как научил его подлый хозяин. Я боролся с этим дьявольским отродьем сколько мог, но из-за потери крови быстро потерял сознание. Очнулся уже в больнице. Оказалось, что спасли меня соседи, которые услышали шум. Соня была уже мертва — кстати, со стороны властей ко мне не было никаких претензий, — но человек, который наставил мне рога, сбежал вместе со своей собакой. Лишь через несколько месяцев я немного оправился и мог наконец отомстить. Виеру я нашёл в Алегрете, у самой границы с Аргентиной. Он пытался скрыться среди гаучо — пас коров и подолгу жил один в пампасах с собакой. Это было мне на руку. Как-то ночью я привязал свою лошадь подальше и подкрался к ним, вспомнив навыки своей молодости. Застал их спящими. Сначала занялся собакой, но не убил, а только прострелил задние ноги. Потом наставил ружьё на Виеру. Он даже не пробовал сопротивляться — сломался сразу, как дешёвый складной нож. Я связал его по рукам и ногам, а собаке накинул петлю на шею и привязал неподалёку к столбу. Потом стал ждать. Следующие семь дней собака — вы не поверите, её звали Бернардо! — не получала никакой еды, только воду. Виера ел нормально, то же, что и я. Правда, через пару дней он догадался, что у меня на уме, и попытался объявить голодовку, чтобы избежать мучений, и мне пришлось его заставлять. Мне он нужен был упитанным и сочным. Никогда не забуду тех ночей в степи под открытым небом: звезды над головой, точно тысячи сверкающих глаз, мычание коров, свежий прохладный воздух, напоённый запахом трав. Несмотря на жжение в паху, то ли от незажившей раны, то ли от воспоминаний, я наслаждался каждой минутой. На седьмой день Бернардо, привязанный к столбу, был похож на скелет и совсем ослаб, но злости в нём нисколько не поубавилось. Я протянул ему руку, и он тут же попытался вцепиться в неё. Решив, что момент настал, я подошёл к Виере, который так и лежал, связанный как свинья, и перекатил на вытоптанный круг, где стоял столб. Пиршество продолжалось долго и превзошло все мои ожидания. Хотя Бернардо по привычке начал с самых нежных частей, агония Виеры длилась достаточно, чтобы, если не полностью, то хотя бы частично удовлетворить мою жажду мести. Я ждал и потом, после того как мой враг уже испустил дух, — ждал, пока пёс насытится. Когда он отполз в сторону, едва волоча по земле свой раздутый живот, я поднял ружьё… Но не дня того, чтобы выстрелить. Ружьё я приторочил к седлу, собрал вещи в мешок, а потом наклонился и снял петлю с собачьей шеи. Уезжая, я оглянулся — тяжело дыша, Бернардо смотрел мне вслед…