Рот, полный языков - Ди Филиппо Пол. Страница 42

Дополнив письмо страницей-другой банальных рассказов и поверхностных расспросов о семье и доме, Кафка остановился на завершающей строке. Поразмыслив, добавил: «Передай привет матери — и только матери». Взвесив письмо на миниатюрных весах, наклеил нужные марки с точностью до цента и спустился на лифте в холл офиса, где сидел консьерж, у которого он и оставил послание.

Затем, вместо того чтобы пойти домой по многолюдным улицам Манхэттена, Кафка направился к белой безобидной дверце, затерявшейся в дальнем углу вестибюля. Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что все заняты своими делами, Фрэнк юркнул в портал.

Вниз спускалась слабоосвещенная лестница. Вскоре Кафка очутился в подвале. Пройдя по погруженному в вечную ночь царству, он вышел на еще одну лестницу, ведущую в подполье.

Это подземное королевство казалось даже темнее, чем предыдущее, если не считать мерцающего вдали огонька. Кафка устремился к источнику света.

Становилось все теплей. В конце коридора, за дощатой перегородкой с ненасытной силой горела печь. Дверца была открыта, и полуобнаженный мужчина лопатой забрасывал в печь черные куски угля из огромной кучи.

Некоторое время Кафка наблюдал, как работает мускулистый, вспотевший человек. Вероятно, он и жил здесь, рядом со своим огненным другом, потому что когда б Кафка ни спустился сюда, кочегар вечно утолял голод этого требовательного господина.

На полу стояло ведро с водой. На испещренной пеплом поверхности плавал ковш. Кафка зачерпнул воды и поднес ковш к губам кочегара. Не прекращая работать лопатой, тот жадно проглотил теплую жидкость, полную копоти. После нескольких таких благодеяний кочегар хрипло крякнул в знак того, что его жажда удовлетворена.

Чувствуя, что теперь может заняться собственными делами, Кафка обогнул печь. За асбестовым монстром находилась дверца, которой там по идее не должно было быть. Переступив порог, Кафка оказался в прибежище Галки.

В полумраке комнаты, который нарушали две низковольтные лампочки, громоздились странные механизмы и приспособления. Едва виднелся выход, ведущий будто в никуда. У двери на крючке висела известная уже нам накидка из перьев, на столе лежали маска, шляпа и ярко-желтые перчатки. В стеклянном ящике хранился пояс с оружием и всякими мелкими техническими приспособлениями.

Растягивая удовольствие, граничащее с фетишизмом, Кафка не спеша надел свой костюм. По жилам пронеслась искра, превращающая Фрэнка в сказочного героя.

Издав приглушенный крик, Кафка подошел к телеграфному аппарату. Подняв ленту, начал расшифровывать поступившую информацию.

— Гм-м-м… Банда «Мыши» подозревается в ограблении банка посреди бела дня, а полиция… Волк Бартон бежал из тюрьмы, однако есть предположения, где он скрывается… Дирижабль «Шенандоа» отправляется в первый полет… Ку-Клукс-Клан устроил сборище в Вашингтоне… Так-так, но здесь нет ничего для меня. Стоп, а это что? Федеральное бюро расследований во главе с новым директором господином Гувером рассматривает сообщение о попытке вымогательства у нефтяного магната, владельца крупного сталелитейного предприятия, Джона Д. Рокфеллера. Подозреваемый, сионист-провокатор, чья личность до сих пор не установлена, скрывается под псевдонимом Черный Жук… Ага, вот здесь Галка должен поставить свою отметину!

Дверь кабинета Кафки открылась, и вошла Милли Янсен со стопкой бумаг. Некоторое время она стояла молча, рассматривая трогательную картину, представшую ее взору, затем сочувствующе вздохнула.

Лицо Кафки покоилось на поверхности, никак не предназначенной для сна: на бугристых клавишах и валике пишущей машинки. Спящий обозреватель тихо посапывал.

Милли попыталась разбудить его, затопав ногами. Убедившись в безрезультатности такого подхода, начала кашлять: сначала по-женски скромно, затем прибавляя духу, пока ее усилия не вылились в подобие приступа удушья туберкулезника.

Уловка наконец возымела эффект: Кафка, вздрогнув, проснулся. В этот миг он походил на тигра в клетке — таким диким взглядом окинул Фрэнк нарушительницу покоя. Впрочем, через мгновение он уже натянул обычную маску спокойствия.

— Ах, госпожа Янсен, простите мое невнимание. Я проверял механизм. Что-то барахлит.

— О, не нужно оправдываться передо мной, Фрэнк, — доброжелательно проговорила Милли. — Я знаю, что вы день и ночь трудитесь, чтобы завершить… некоторые дела.

— Да, именно так оно и есть. Мой, э-э… роман доставляет немалые хлопоты. Важные моменты содержания не хотят обретать нужную словесную форму…

— Ха, ну да. — Милли, хитро улыбаясь, сверкнула глазами. — Скажите, вам никогда не казалось, что, немного отдохнув, вы могли бы подсознательно прийти к решению проблем?

Кафка ухмыльнулся.

— Да вы, Милли, говорите как настоящий последователь господина Фрейда.

— О, все девушки любят следовать модным причудам. Но я серьезно. Вы ведь любите ходить в кино?

— Полагаю, кинематограф представляет собой правомерный сенсорный эксперимент, сродни с воплощением наших снов.

— А их попкорн не так уж плох. Сегодня пятница, в центре города везде крутят новый фильм с Чаплином. «Золотая лихорадка». Хотите пойти со мной?

Кафка почти моментально оживился и выразил на диво сердечное согласие:

— Милли, я всецело ваш!

Повернувшись, чтобы выйти или же чтобы кокетливо посмотреть на Кафку через плечо, Милли ответила:

— Ну, это мы еще посмотрим!

Из дверей кинотеатра «Оклахома» — вечно полного посетителей шикарного дворца, которым владел самый удачливый и популярный сын прерий, комедиант Уилл Роджерс — потоком лились счастливые кинозрители. Вскоре они смешались с вечерними прохожими Манхэттена. У ворот застыли лишь двое — мужчина и женщина. Парочка стояла в нерешительности, сомневаясь, куда направиться дальше. Они походили на мотыльков, лишенных источника света.

После затянувшегося молчания Милли прощебетала:

— Так как вам фильм, Фрэнк. Потрясный, правда?

Друг Милли, казалось, ушел в себя.

— Та сцена, где Чаплин голодает и вынужден съесть свой ботинок, вызвала у меня странное чувство… Я сам нередко попадаю в подобное беспомощное положение.

— Ну да? Черт возьми, мне грустно за вас, Фрэнк. Посмотрите на себя — вы как скрученная пружина, которая вот-вот лопнет! Вам необходима женская забота. Как считаете, правильная мысль?

— Если вы о замужестве, мисс Янсен, то, боюсь, мне не суждено постичь сего земного счастья. Официальный союз с женщиной привел бы не только к кончине ничтожества, кое я собой представляю, но и обрек бы мою бедную жену…

— Боже правый, Фрэнк, вы начитались пустых слезливых историй, работая в нашей газетенке? Или, может, заглядывали в «Роковой случай»? Жизнь не столь сложна и трагична, как ее рисуют эти писаки с тремя носовыми платками наготове! — Микки взяла Кафку под руку и положила голову ему на плечо. — Женщина вместе с мужчиной — что может быть естественней?

Кафка не стал высвобождаться, напротив, приободрившись от простого человеческого соприкосновения, он собрался духом, что сразу же отразилось на его внешности.

— Прости, что я отравляю тебе удовольствие, Милли. Ты ведь хотела весело провести вечер. По правде сказать, так грустно мне не было уже лет двадцать. Это скверное расположение духа, как мне казалось, я оставил на промозглых хмурых улицах Праги. Космополит, объехавший весь мир инженер, которого звали Фрэнк Кафка, был зрелым, бойким, самоуверенным малым. Но, как оказалось, он — всего лишь вырезка из газеты, которая превращается в пепел, попадая в пламя разочарований.

Поскольку Кафка снова разговорился, в Милли проснулась ее природная многословность.

— Чепуха, это же вздор, Фрэнк! У всех бывают черные полосы в жизни. Пройдет, вот увидишь! Нам и надо-то — провести пару приятных часов. Чем тебе хотелось бы больше всего заняться? Как насчет того, чтобы хлебнуть кофе с печеньем? В гостинице «Запад» есть замечательное кафе. Бьюсь об заклад, их пышненькие пончики напомнят тебе о Вене!