Сердце мексиканца (СИ) - Хаан Ашира. Страница 20

Аля не ложилась, любовалась им.

Твердо сжатыми губами, седой прядью, упавшей на лоб, сильными руками, закинутыми за голову. Гладкой смуглой кожей на груди и крепким животом, до которого вновь невыносимо захотелось дотронуться.

Она провела рукой в миллиметре над его кожей, не касаясь, но задевая темные волоски, от пупка дорожкой убегавшие под простыню.

Как же все-таки красиво — вот это природное, настоящее, не вылепленное в спортзале тело. У нее был любовник, не вылезавший из качалки. Она сначала повелась на его бицепсы и квадрицепсы, на хвастовство взятыми весами, на селфи из раздевалки тренажерного зала, которые выгодно смотрелись на фоне мягких пузиков даже самых красивых программистов из ее офиса.

Но это были фальшивые елочные игрушки, искусственно сделанное только для любования тело. Животная, древняя часть Али чувствовала в этой красоте фальшь.

Теперь ей было с чем сравнить.

Аля вздохнула, легла, отвернувшись к стене, и не заметила, что он открыл свои темные глаза, словно и не спал.

Была его очередь слушать ее глубокое дыхание.

11

— Почему ты спишь в платье?

Аля вздрогнула. Она была уверена, что как обычно проснулась одна, и потому неторопливо потянулась, чувствуя, как ноют мышцы после вчерашних упражнений с тряпкой, подумала, хочет ли есть или ну его, опять припашут… И за дверью ванной было тихо, поэтому она и подумать не могла, что оттуда вдруг появится Сантьяго — голый, как обычно. И с внезапным вопросом.

Он вытирал волосы полотенцем и с любопытством смотрел на Алю, пока она растерянно соображала, как сформулировать весь комплекс причин. Подумала, что несмотря на то как она реагирует на его тело, само его присутствие уже стало обыденным, словно она всю жизнь спала с голыми мексиканскими бандитами в одной кровати.

Кстати, голый мексиканский бандит отбросил полотенце, потянулся за штанами и вскоре стал одетым мексиканским бандитом. Ситуацию это не слишком исправило, зато можно было не отводить глаза от нижней части тела. Хотя что Аля там еще не разглядела? Полвзгляда тут, взгляд искоса там — и, в принципе, она уже знает, что одарен он неплохо, часто ходит полувозбужденный, не обрезан, хотя можно было бы ожидать, что рядом с США эту традицию тоже будут массово перенимать. И красивый. Так уж повезло.

— Ммм? — напомнил о вопросе Сантьяго, и Аля невероятно смутилась, поняв, о чем она думала, вместо того чтобы отвечать.

— У меня нет другой одежды. Только джинсы. Даже платье мне дала Пилар.

— А спишь-то в нем почему? — Он подошел к Але и провел рукой по грубой льняной ткани платья на плече. В то мгновение, когда его пальцы уже почти скользнули на ее шелковую кожу, изнеженную и избалованную всеми десятками пенок, гелей, кремов, мистов, которыми она умащала ее ежедневно последние несколько лет жизни, и он мог бы почувствовать волнующий контраст… Он убрал руку и отошел.

— П-потому что больше не в чем… — Аля с трудом набрала воздуха для этой фразы, шокированная этим небрежным жестом.

Слишком интимным он был, каким-то семейным… словно прикосновения друг к другу у них в порядке вещей.

— Так спи голая, — пожал плечами Сантьяго.

Он обогнул кровать, подхватил полотенце и закинул его в ванную по пути к двери. Пора было расходиться. Ему — заниматься этими своими нелегальными делами. Ей — помогать по хозяйству Пилар и ждать удобного случая, чтобы сбежать.

— Она твоя мама? Пилар? — вдруг решилась спросить Аля в последнюю секунду, когда он уже взялся за ручку двери.

Сантьяго хмыкнул. Остановился. Помолчал.

— Нет. — Пауза. — Это мать моего врага.

— Что?! — оторопело переспросила она, подумав, что ослышалась.

— Когда-то он был моим другом, а потом я убил всю его семью. Только мать не смог, она кормила меня все детство.

Он сказал это очень спокойно, так равнодушно, что у Али в груди все заледенело. И отвернулся к двери, словно снова намереваясь уйти, поэтому она не увидела, как перекатились желваки и закаменела челюсть после этих слов.

— А ты не боишься, что она тебя отравит после такого?

— Нет. Она поняла, почему я так поступил.

Аля вспомнила, как вчера Пилар стояла на коленях в маленькой кухне и молилась и как щурилась, всматриваясь в горизонт. Что должен сделать собственный ребенок, чтобы мать «поняла» того, кто его убил? И не только его, а других близких тоже? Чтобы продолжила заботиться о враге своего сына и так волноваться за него?

Сантьяго стоял у кровати, как будто забыв, что собирался куда-то идти. Опущенные руки были сжаты в кулаки, а взгляд был устремлен в окно, хотя на что там смотреть, джунгли как джунгли.

Аля тихо-тихо села на кровать, думая, что она щедро раскрасила мексиканскую экзотику яркими красками, как на знаменитых ретаблос — наивных картинках, нарисованных в благодарность богу и святым за совершенные чудеса.

Вот мексиканец — в сомбреро, синих штанах, с гитарой и усами. Вот он на коне с ножом и пистолетом. Вот льется красная-красная кровь. Вот белый ангел спускается с небес. Вот девушка в лиловом платье бросается на шею возлюбленному. Зеленые джунгли, желтое солнце, коричневые кони и бирюзовая накидка Девы Марии Гваделупской, защитницы всех латиноамериканцев.

«Благодарю Деву Марию, что мой ребеночек выздоровел», «Слава Святому Себастьяну за избавление моего брата от пьянства», «Спасибо Святой Розарии, что мой муж забыл о любовнице» — и все остальное, простое, яркое, как цвета на этих картинках.

Ей, да и ее друзьям по пятничным московским загулам, френдам в «Фейсбуке» и прочей «интеллектуальной элите» почему-то казалось, что именно у них — самые тонкие и сложные эмоции. Противоречивые чувства, многогранные отношения.

У остальных, особенно у тех, кто живет в деревнях или на таких вот ранчо, все должно быть просто. Враг — значит враг до последнего вздоха, и мать должна караулить его с ножом у двери спальни, чтобы зарезать, когда он расслабится. Любовь — значит бросаться друг к другу в объятья в тот же миг. Дурной человек — дурной во всем и совершать хорошие поступки может только из хитрости. А добрый не может быть плохим в мелочах, иначе какой же он добрый, если наркоман?

Осознавать такое в себе было неприятно. Но вот оно, живое доказательство.

Стоит, щурится, вновь утюжит Алю тяжелым, как танк, взглядом.

— Я сегодня поеду в город, — сказал Сантьяго — Что-то купить тебе там?

Почему бы не рискнуть? Она все равно хотела обратиться к нему с этим.

Аля открыла на экране электронный билет и протянула Змею свой телефон:

— Сантьяго… Завтра утром у меня самолет. Видишь? Из Канкуна. Я должна была улететь в Москву, домой. Отвези меня в аэропорт, пожалуйста.

Паспорт у нее с собой. Черт с ним, с розовым чемоданом. Она зарегистрируется, зайдет в салон самолета, пристегнется — и все закончится. Может быть, будет потом немного жалеть, что так и не удалось переспать со вторым мачо-красавчиком. Вслух.

Про себя — нет. Даже нарисует яркое ретабло: спасибо Иисусу, что все обошлось так легко.

— Нет. — Он отдал ей телефон и не стал больше ничего объяснять. — Так что тебе купить?

— Ночнушку, трусы и тампоны! — психанула Аля.

Особенно последний пункт скоро станет актуален.

Жаль, она не увидит, как этот брутальный самец будет блеять в аптеке или прикидывать размер в отделе белья!

— И все? — спокойно переспросил он.

— Да.

Зачем ей дополнительная одежда, если она все равно ходит по маршруту спальня-кухня? Тут хватит и фартучка на голое тело.

— Хорошо.

И он захлопнул за собой дверь.

Чуть сильнее, чем было необходимо.

12

День был на удивление спокойным. Словно море после налетевшего шторма — ровная тяжелая гладь под льющимся с небес расплавленным золотом солнца.