Змеиная Академия. Щит наследника. Часть 1 (СИ) - Аэлрэ Шеллар. Страница 41

— Не продолжай, — главное, успеть зажать себе рот и представить что-то… прекрасное. И разумное, и доброе, и, желательно, вечное. Нет, не могилу. — Это бред, бред же? — собственный голос звучал глухо, неестественно. Такое ощущение, словно обухом огрели. Нет, как ни странно, ни на миг она не поверила в то, что ал- шаэ может быть виновен. Благодаря отцу ли — или своему Дару.

— Любопытная картинка вырисовывается, — голос Киорана был настолько ледяным, что даже Рин немного пробрало. Друг был белым, как мел, и только глаза лихорадочно блестели. Губы чуть приподнялись, обнажая появившиеся длинные острые клыки, а зрачок резко сузился в щель, выдавая крайнюю степень ярости.

Пока на них не обратили внимания, пришлось срочно хватать его за руку, начиная успокаивающе поглаживать по запястью. Этот жест змеище расслаблял, было уже проверено. На мгновение показалось, что Лэйри готова зашипеть, но фэйри лишь блеснула зелеными глазами, цепко ухватив иршаса за вторую руку.

Тот, кажется, рвался поговорить со сплетниками, вот только разговора бы не вышло

— они бы просто вылетели из Академии.

— Я вижу, у вас нашлась уже весьма интересная тема для беседы, — голос прозвучал негромко, но было в нем что-то… столь же опасное, как хлопок выстрела.

У двери в аудиторию стоял высокий мужчина в форменном серебристо-черном кителе, с нашивкой императорской гвардии на плече. Он коснулся ключевой пластиной двери, которая тут же отъехала, и приглашающе махнул рукой.

— Заходите, таи, — кивнул их временный наставник, и, только дождавшись, когда все пройдут, зашел последним, закрывая за собой дверь.

— Вольно, — ни тени чувств на лице, но обострившаяся благодаря дару эмпатия шептала о том, что их внимательно изучают, взвешивают, измеривают.

Даже самые большие спорщики притихли, умолкнув. На первых рядах отчетливо виднелась пламенная макушка Эрильза — ещё одного сына Великого Дома. Умный, начитанный, прекрасно образованный, великолепно владеющий собой. Одна только беда — все это доставалось равным. Аристократам, иршасам, сильнейшим. А на долю остальных оставалось лишь холодное презрение. С ним у Рин отношения не сложились сразу — как же, девка без роду племени, а сын Первого советника отчего- то общается с ней… Но харизматичный, гад, этого не отнять. И не трус.

— Вы можете называть меня Эргрэ, мой ранг как личного вассала Его Императорского Величества — Полночь, — представление мужчины вызвало тихое брожение в рядах. Юноши возбужденно зашептались, а у немногочисленных девушек вспыхнули глаза. Если взять армейские чины — он полноценный генерал- ши, фактически обладающий ничем не ограниченной властью над любым военным подразделением и гражданскими службами. Выше только Тьма теней — но их очень мало и все они входят в Круг Мастеров, управляя страной. Да и представился он прозвищем. «Великий Паук»… Трау, дитя Тьмы. — Это будет не обычное занятие, как вы уже поняли. А, поскольку вы уже затронули одну непростую тему… сначала я все же расскажу то, что собирался. А потом мы поговорим о произошедшей в самом сердце Империи диверсии.

Золотые глаза темного с лиловыми искрами вспыхнули так ярко и злорадно, что первые ряды невольно попытались вжаться в кресла.

— Итак, начнем! — довольный оскал.

На стене вспыхнула карта Империи — огромная, объемная.

Сердце забилось от волнения, от желания узнать что-то новое, неизведанное.

Трау умел рассказывать. Он говорил о возникновении Льяш-Таэ, и о богах и жрецах, и о том, как появился личный вассалитет, и откуда пошла традиция для Императора и его семьи на людях выходить только в маске. Маска — проклятие, давняя боль и страх, последствие ужаса, когда императорская семья чуть не была уничтожена полностью, ещё до их прихода в этот мир. Больше никто не знает, как они выглядят на самом деле, они могут быть рядом — приказывать, направлять и управлять, но никто не поймет, что это именно они, а, следовательно, куда нанести удар.

— Разве это не значит, что любой может провозгласить себя императором? — спросивший это ингно — из народа Повелевающих ветрами — сжался, втянув голову в плечи. Как только попал сюда с таким темпераментом. Впрочем, не ей осуждать. Наверное, и он чем-то ценен.

Кио тихо хмыкнул, почему-то посмотрев на задумчиво-возмущенную Лэйри.

— Нет, совсем не значит, — неожиданно доброжелательно откликнулся гвардеец, — это типичное заблуждение для многих, кто ещё не понимает самой сути магии масок и императорской семьи. Каждая маска в ней индивидуальна и фактически «рождается» одновременно с появлением ребенка на свет. Это древняя, кровная магия и маски привязаны именно к сути магии и крови каждого члена семьи. Подделать или украсть их невозможно. К тому же маги, лично знающие род Льяш- Таэ, могут отличить родовые дары по малейшим отблескам в ауре, подмена исключена, иначе бы давно уже свершилась. Вместо подмены реализуют куда более сложные и многоходовые комбинации… — взгляд дана Эргрэ потяжелел, но, заметив испуг адепта, мужчина коротко кивнул ему, — вы задали вопрос, который — я уверен — был у многих на языке, но не у всех хватило смелости его задать. Садитесь, инар.

— Ты вообще все знаешь? — шепнула тихо другу, не удержавшись.

— Конечно не все, но это — было бы странно, если бы не знал, — откликнулся спокойно. Что нравилось — Кио не бахвалился, просто констатировал факт, — но дан Эргрэ великолепный рассказчик… — казалось, что он хотел сказать что-то ещё, но передумал.

Гвардеец продолжил рассказ… Он озвучивал информацию, не умалчивая факты, не преуменьшая трудность их будущего выбора, тяжесть судьбы вассалов. Они не имели права не выполнить приказ, не имели права отказаться, даже если он претил их личным принципам, они обязаны были защитить императора и его наследника любой ценой. Почему не всю семью? Жестоко, цинично, но должно защищать тех, кто может сохранить страну и удержать власть, защитить своих подданных. Младшие дети императора тоже имели право на защиту, но не настолько приоритетное. Он говорил о долге и чести, о репутации, которая больше не имела значения.

— Репутация — это то, что думают о тебе другие. Это не имеет значения. Твоя честь

— это то, что думаешь о себе ты сам, и, в меньшей степени, что будут думать о тебе те люди, мнение которых действительно важно. Все остальное — пустое, — негромко заметил Зарг, сидящий прямо за ними.

Киоран на мгновение прищурился — в последнее время их отношения с близнецами заметно охладели. Слишком свежа была память о странном разговоре в библиотеке. Но, все же, друг согласно кивнул, подтверждаю правоту каэрха.

— А теперь, — спустя какое-то время обводит взглядом притихшую аудиторию мужчина, — теперь я бы хотел услышать от вас, что вы думаете о текущей ситуации,

— казалось, лиловые искры в заледеневших глазах вспыхнули ещё ярче, — Рин чувствовала, что мужчина разозлен, что он их… что? Презирает? Разочарован? В недоумении? Он играл — играл, как ветра пустыни с зазевавшимся путником, и намеревался преподнести жестокий урок. — Но, поскольку ошибки обычно понимают исключительно на собственном опыте… — от неприятной хищной улыбки кто-то шумно сглотнул.

Казалось, наставник даже не шевельнулся, но, спустя мгновение, палец указал на одного из дружков Эрильза — светло-серого иршаса из младшего дома Даршан. Тот похвастаться выдержкой своего патрона не мог, зато орал в коридоре громче всех.

— Вот вы, инар шэ Даршан, — он всех успел запомнить? Рин подалась вперед, впитывая происходящее всей кожей — впрочем, равнодушных не осталось, — я обвиняю вас в краже, — с легкой насмешливой полуулыбкой заметил маг. Словно не он только что обвинил в одном из самых серьезных в Империи преступлений, — в вашем кармане лежит мой пропуск, что является уголовным преступлением, и в зависимости от тяжести кражи карается от пяти лет до пожизненного заключения, либо отрубанием кисти руки, если кража произведена не в первый раз.

Даршан только глазами хлопнул, беспомощно открыв рот. Кажется, он был в шаге от того, чтобы позорно разрыдаться. По крайней мере, губы иршаса посерели и дрожали. Он медленно, как будто его уже вели на казнь, сунул руку в карман. Вынул, пошатнувшись — на ладони блестел кругляш печати. Дан Эргрэ молча протянул руку, забирая печать и одаривая попавшего под раздачу тяжелым взглядом.