Это небо (ЛП) - Доутон Отем. Страница 25

— Ладно, ладно.

Беру поводок, ключи и выхожу за дверь.

Из квартиры Джули доносятся голоса и музыка. Сердце частит, но я не останавливаюсь. Не моргаю. Гляжу перед собой, шустро перебираю ногами, и вот я уже шагаю по Паркер-стрит, потом поворачиваю направо и иду к Броварду. На задворках сознания копятся мысли, капают из уголков глаз, как невидимые слезы.

Мысли о том, что случилось. Мысли о том, кем я когда-то был, кем хочу стать сейчас. Мысли о том, как все рассыпалось в прах, что, возможно, я снова рассыпаюсь в прах. Мысли о Джемме.

Завязываю поводок петлей вокруг велосипедной стойки и в угловой кафешке беру кофе. Сюда я водил Джемму, когда мы ездили серфить.

Кофе беру черный. Джемма, как я заметил, любит послаще.

Черт.

И вот опять внутренний голос кричит то, что слушать я не хочу. Но ничего не поделать. Весь день она не выходит у меня из головы: голос, мягкие пухлые губы, безграничные возможности.

Шагая по тихому пустынному переулку, по мрачной паутине из дыма и призрачного света, волоча за собой Уайта, я вспоминаю прозрачные тени вокруг ее лица, то, как я прильнул к ней, чуть не утонул в блестящих глазах. Вспоминаю, как рядом с ней тепло, как я двигал руками, как меня поглотила мощная тяга. Вспоминаю сбивчивый пульс, трепещущие черные ресницы, шепот дыхания на шее.

Сжимаю руки в кулаки.

Понимаю, что дошел до пляжа, только когда встаю в пяти метрах от воды. Я сажусь, скрестив ноги, притягиваю к себе Уайта и отцепляю поводок. Собакам на этот пляж нельзя, но сейчас жаловаться некому. Едва он убегает к маленькой дюне, я упираюсь руками в песок и наблюдаю за волнами.

Таращусь на Тихий океан. Меня беспокоит, что я хочу невозможного. Меня беспокоит Джемма и то, что она меня зацепила.

Закрываю глаза, бью кулаком по песку. Сердце в груди стучит ровно.

Раз.

Два.

Три. 

Глава 11

Лэндон

Я замечаю ее раньше, чем она меня.

Сначала она лишь призрак, стройный силуэт, образовавшийся из густых теней пурпурно-черного неба. Пока я поднимаюсь по лестнице, призрак превращается в девушку, а когда останавливаюсь на верхней ступени, он становится конкретной девушкой.

Впиваюсь в нее взглядом, перекладываю в другую руку поводок и пакет с китайской едой. Она стоит перед моей дверью, решает, стучать или нет. «Стучи, — думаю я. — Стучи».

— Джемма?

При звуке голоса она цепенеет, напрягает шею, выпрямляется, руки опускает по швам. Она судорожно вздыхает и поворачивается ко мне.

— Привет. — Она оглядывается, смущаясь того, что я подкрался. — Ты меня застукал. Я…

Делаю шаг. Мы так близко, что я мог бы запросто ее коснуться. Так близко, что слышно, как колотится сердце, как она дышит.

— Что?

Джемма смотрит на бледные звезды в ночном небе, на Уайта, на меня.

Даже в темноте видны розовые пятна на щеках, в серо-голубых глазах отражаются слабые блики света. На ней тонкая облегающая футболка без рукавов, открывающая нежные плечи. Волосы заплетены в косу, змеящуюся до середины спины. Волнистые пряди падают на лоб и уши.

— Я думала о том, что случилось, — лопочет она, а следом досадливо кривит губы, словно поражается тому, что сказала.

Ободряюще кивнув, я делаю еще шаг вперед.

— Я подумала… — она опускает тонкие веки, — я тебя совсем не знаю. Может, вопрос дурацкий, но…

Реагирую мгновенно: пронзаю пальцами холодный промежуток, что нас разделяет, и дотрагиваюсь до запястья, где частит пульс. А как тут устоять? Кажется, будто касание снимает тупую внутреннюю боль.

— Что «но»?

— Ты тогда…

Хлопая ресницами, она смотрит на мои пальцы, простодушно заглядывает в глаза. Ее тепло вытесняет весь воздух. Так и подмывает сгрести ее в объятия.

— Ты хотел меня поцеловать?

— Да, — шепчу я. А какой смысл врать? — Я хотел тебя поцеловать.

— Я тоже хотела, — задумчиво кивает она.

Мы молчим, не осмеливаемся ни говорить, ни дышать. Я сосредотачиваюсь на стуке сердца, форме губ, на том, как покалывает пальцы там, где они соприкасаются с ее кожей.

— Последние две недели были странными, — говорит она, поднимает подбородок так, что мы оказываемся лицом к лицу.

А, ну да. Разрыв. Я благополучно о нем забыл.

— Я понятия не имею, что творю. — Она опускает глаза на мои губы и наклоняет голову вбок. — Но кажется…

— Что «кажется»? — настойчиво спрашиваю я, нагнувшись к ней.

— Когда я с тобой, все это неважно, — произносит она и при этом обдает меня дыханием. — Знаю, звучит безумно.

— Нет, не звучит, — заверяю я, скользя ладонью по ее руке.

Пропускаю кончики волос сквозь пальцы. Большим пальцем провожу по подбородку.

— Правда?

Я поджимаю губы и киваю.

— Не думай, мне ничего от тебя не надо, — пристально глядя на меня, говорит она.

Перед тем как мы зайдем дальше, мне нужно кое-что сказать. Я скрывал правду о прошлом, боялся, что если Джемма узнает, то не захочет со мной общаться. Но сегодня все изменилось. Не хочу ничего замалчивать.

— Джемма, тебе надо кое-что услышать.

Но она не слушает. Она делает шаг. Жмется ко мне. За шею привлекает к себе и целует.

Наверное, я издаю удивленный возглас, потому что она отшатывается и ловит мой взгляд. На розовых щеках нервно трепещут ресницы.

— Я не то…

Фраза перетекает во вздох, потому что я пробегаюсь кончиками пальцев по шее и мы встречаемся губами. Она скользит языком по языку, пробует, посасывает. По телу прокатываются колючие волны. Она притягивает меня ближе… ближе… ближе… Мы прижимаемся бедрами вплотную, ноги зажаты между моими ногами, сказать, кто где, сложно.

— Джемма, — шепчу я.

Накрываю ее щеку ладонью, меня захлестывают эмоции. Пульс у Джеммы скачет, дает понять, что она хочет этого не меньше меня.

Китайская еда позабыта. Шуршащий пакет падает на пол, картонные коробки мнутся. На хрен курицу с кунжутом и жареную свинину с рисом. На хрен яичные рулеты. На хрен двенадцать долларов восемьдесят четыре цента. Еда подождет. А вот это — нет.

Освободившимися руками я обнимаю ее за талию, вцепляюсь пальцами в футболку. Она издает глухой звук, нечто среднее между вздохом и стоном, и я углубляю поцелуй, кружу языком.

Она прислоняется к перилам, увлекает меня за собой. Расставляю ноги шире, чтобы мы не сорвались с балкона. Глажу ее по бокам, по плечам, по шее, зарываюсь пальцами в волосы, ладонями обхватываю лицо. А в голову приходит: «Может, мы уже сорвались, только не с балкона, а с катушек?» 

Джемма

«Если видишь то, что хочешь, тогда пойди и возьми».

Я взяла, а теперь однозначно млею.

Лэндон припечатывает меня к стене, запускает руку под футболку. Большим пальцем скользит по горячей коже под пупком и останавливается на пуговице шорт. «Чуть ниже», — мысленно молю я.

— В постель, — сиплю я.

Мы на ощупь движемся в темноте, нас затягивает в водоворот касаний, одежд и пылкой страсти. Я так взвинчена, боюсь, что так и останусь в прихожей. Где-то за спиной Уайт волочит поводок, остывает китайская еда.

— Вряд ли мы доберемся, — говорит он мне в губы.

Мы смеемся, но замедляемся. В окружении теней мы дышим глубже, жадный поцелуй становится нежным, теплым, безумно настоящим.

Хватаюсь за его бицепсы. Хочется запомнить, как он ко мне прижимается, гладит по подбородку, ласкает губы и шею горячим влажным, как бьющееся сердце, языком, стискивает ногами ноги. Хочется поймать момент в сачок, спрятать в надежном месте, а лет сорок спустя вынуть, покрутить в руках и снова пережить неистовый блистательный накал, пронизывающий все тело.

— Джемма.

Лэндон произносит имя, как мольбу, мне в губы, руками обхватывает лицо. С тяжелым вздохом он заправляет волосы за уши.

— Лэндон, я…

Я давлюсь словами, меня настолько переполняет жажда, что я даже говорить не могу. Голова не соображает.