Одноклассники бывшими не бывают (СИ) - Хаан Ашира. Страница 46

— Коз-з-зел… — отозвалась я.

Уже зная, что все равно надену и платье это клятое, и сапоги, и манто, и…

Я подобрала ярко-золотую коробочку с помадой, выкатившуюся мне буквально в руки.

Помадой, которую оставил мне Ангел.

Ну поярче — так поярче!

Глянцевый красный на фоне траурной элегантности превратил меня в гламурную куклу из рекламы дорогих автомобилей. Таким женщинам открывают дверь чернильно-черного «Бентли» мужчины с массивными часами на запястье и ведут в сияющие золотом интерьеры роскошных гостиниц.

Я смотрела на себя в зеркало и горько думала, что всего полгода прошло с той встречи выпускников — и вот мне уже не надо никем притворяться. Я уже такая и есть.

Сегодня снова увижу школьных знакомых, но больше не буду думать, что занимаю не свое место и меня скоро разоблачат. Теперь это мое место.

Только почему я не чувствую радости?



*********

Отпевание проходило в скромном храме при больнице. В душный маленький зал едва поместились все, кто приехал попрощаться. Больше всего было выпускников — родные, кажется, не ожидали такого наплыва, но всех благодарили и звали на поминки.

Худенький священник в облачении не по размеру старался размахивать кадилом поаккуратнее, чтобы никого не задеть в плотной толпе. Переговаривались негромко, подсматривали и повторяли друг за другом — многие, особенно самые младшие, последние ученики, впервые были на похоронах и толком не понимали, что делать.

Соболев стоял у противоположной стороне, напротив меня. Сквозь тяжелое жаркое марево свечей его лицо казалось измятой маской. Я даже не сразу его узнала. Рядом терлась Наташка в образе Грейс Келли: платье-футляр с открытыми плечами, платок на голове, темные очки на пол-лица — особенно уместные в полутемном зале. Но мне ли, с моим «элегантным» видом было ее упрекать? Она постоянно дергала Соболева за рукав, заставляла его наклоняться и что-то шептала на ухо, прижимаясь вплотную, слишком интимно для тех натянутых отношений, в которых я их оставила несколько месяцев назад. Вот, значит, как…

Я потянулась щелкнуть резинкой на запястье, но вспомнила, что давно ее не ношу.

Чертову шубу бросила в машине, но тут было жарко и без нее. Игорь постоянно порывался взять меня за руку, я раздраженно ее отдергивала. Шарф, который я схватила в последний момент, едва вспомнив, что надо покрыть голову, постоянно разматывался и тянулся газовым облаком к горящим свечам.

Пронзительный взгляд серых глаз напротив буравил меня все глубже и больнее. Что ему от меня надо? Пусть уделит внимание своей даме!

Учитель лежал в лаковом деревянном гробу. Черты желтоватого, словно воскового лица заострились то ли от старости, то ли от болезни. Он был без очков, которые почему-то положили ему на грудь, и я его совсем не узнавала.

Очень хотелось плакать, но было почему-то стыдно. Вроде как — кто он мне, чтоб так убиваться? Я до этой весны не видела его много лет, в отличие от того же Игоря. И почти не вспоминала. Убиваться сейчас было бы… неловко. Не по статусу. Ненормально.

Я пожалела, что тоже не взяла темные очки, как Наташка, спряталась бы за ними и плакала, сколько хочется.

Все не так. Все не то. Вся жизнь пошла куда-то не туда с тех пор, как я пятнадцать лет назад сидела в пыльном классе информатики, и солнце светило сквозь оранжевые шторы. Длинные рыжие полосы лучей пронизывали плотный воздух насквозь, в них танцевали сверкающие пылинки, и казалось, что все впереди — неимоверно много времени и возможностей.

Все еще будет — и будет чудесно.

Вы еще будете мной гордиться, Иван Владимирович.

…уже не будет.

Даже прошлой весной, когда он был еще жив, я была намного счастливее. Бедная, одинокая, но зато свободная и с целым сердцем.

Сейчас у меня все хорошо, даже отлично. Одноклассники могут хоть обзавидоваться. Не стыдно на люди показаться, не надо ничего выдумывать и притворяться. Не надо делать из Золушки принцессу за пару часов до встречи.

Но это не мое.

Не про меня.

Не та картинка, не тот вариант будущего, давай вернемся назад, Марти, переиграем все по-другому!

Плотная толпа двинулась к гробу, на сложенные на груди восковые руки стали падать первые цветы. Они быстро укрыли тело целиком, спрятав отложенные очки, и учитель окончательно перестал быть похожим на самого себя. Кто-то, проходи мимо, целовал его в лоб, кто-то притрагивался к краю подушки.

Мне вдруг стало невыносимо и непонятно, зачем участвовать в каком-то бессмысленном ритуале. Я пихнула свой ворох белых гвоздик Игорю и, увернувшись от его руки, выскочила на улицу, жадно вдыхая стылый воздух.

Завернула за угол, чтобы спрятаться от тех, кто потихоньку выходил из дверей — ждать автобус до кладбища, и чуть не налетела на курящую там Наташку.

Остановилась, дернулась было обратно, но подумала, как глупо это будет выглядеть. Словно бегство.

Она молча протянула мне открытую пачку.

Дым обжег рот, разодрал горло когтями, но так и надо было. Чем хуже, тем лучше. Хотелось себя наказывать за что-то. За дурацкую эту жизнь, за то, что умер последний человек, который еще помнил меня настоящей, за то, что прогнулась и надела сапоги на шпильках, на которых еле стою, за Игоря, который подошел сзади и сразу укоризненно поцокал языком, увидев сигарету в моих пальцах. Я стиснула зубы, чтобы не наорать на него прямо здесь.

Подошли еще наши — Морозов, еще кто-то из младших, завязались отвлеченные разговоры, как всегда бывает в курилках. Только здесь они были полушепотом, как будто спящие в морге мертвецы могли проснуться от шума.

Нарисовался и Соболев. В этот момент я его ненавидела сильнее всех. Словно он был виноват во всем — и что не сложилось, и что люди умирают, и что чертов этот ноябрь висит над головой, давит рыхлым серым небом, высасывает остатки радости.

Игорь все толокся рядом, приобнимал меня за талию, показывая, что мы тут не просто так, а вместе. Я ежилась, но терпела, только смотрела в асфальт, выпуская из рта горький серый дым.

— Последние два года до выпуска я в кабинете информатики времени проводил больше, чем дома, включая сон, — вещал Игорь. — Это мне потом здорово помогло, когда устроился на первую работу. Все там перед компьютером вежливо приседали, а я с машинами не то что на «ты» был, а на «ты, козел!»

— Ты еще в театре играл, — заметила Наташка. — Наши, помню, все сохли по твоему Хитклиффу. Или скорее мокли.

— Репетиции в основном ночами были, поэтому я так мало дома и бывал. От нашей школы трудно отделаться, если уж попал, то все самые близкие люди будут оттуда.

— Я заметила, — Наташка кивнула на меня. — Вы хорошо вместе смотритесь.

— Вы ведь еще в школе встречались? Я помню! — влез кто-то из девчонок. — Это так романтично — пронести любовь сквозь года и воссоединиться на встрече выпускников! Можно внукам рассказывать.

— Нет, в школе Ритка была в Соболева влюблена, — хохотнула Наташка. — Тут скорее история о прозрении.

Я остолбенела от ее бессовестности. Что это? Зачем?

Илья, который в этот момент отходил на пару шагов, чтобы вполголоса поговорить по телефону, встрепенулся, воткнул в меня пронизывающий взгляд:

— Это правда? Рит?

Я все смотрела на Наташку, которая щурилась сквозь дым и улыбалась.

— Ну ты и… — хотелось припечатать посильнее, но ни одно известное мне матерное слово не было достаточно выразительным.

— Рита? — это снова Соболев.

Я бросила сигарету на асфальт и придавила ее подошвой.

— Да пошли вы все! — выдохнула устало и зло. Отпихнула руку Игоря, который снова лез со своими объятиями: — Отцепись уже от меня! Сколько можно? Гордость у тебя есть?

Вырвалась и быстро пошла куда глаза глядят, увязая каблуками в промерзшей грязи. За пеленой слез не видела, куда меня несет, главное — подальше от них!

Подальше от всего!

Не останавливалась, пока здание морга не скрылось с глаз, хотя уже не раз и не два подвернула ногу, ковыляя на каблуках по рыхлой земле. Вцепилась в ближайшее дерево — не заметила как добрела до больничного сада. Корявые стволы сплетались между собой, раскидывали над головой изломанные ветви, заслоняя серое небо сеткой неровных росчерков, под ногами гнил ковер из мелких, едва больше дички, красных яблок.