Срывая маски (СИ) - Лимонова Аврора. Страница 54

Он вынул ключ с магическим кругом и поднес к стеклянной поверхности. Заклятие на головке ключа вспыхнуло. Стоило кончику ключа коснуться зеркальной гляди, как от точки касания пошли круги словно на воде. Затем будто кто-то провел черную вертикальную черту, поделив стекло надвое. Зеркало раскрылось, складываясь в складки как занавес в театре, и явило взгляду массивную железную дверь с заклепками и замочной скважиной. Эльдар просунул ключ, отворил замок и обернулся.

В конце коридора стояли посетители с бокалами и о чем-то увлеченно беседовали. Парня у двери никто не замечал. Видимо, на место были наложены чары для отвода глаз.

Эльдар осторожно толкнул толстую створку. Повеяло холодом. За дверью находилась небольшая каменная площадка и спиральная лестница, уходящая вниз.

Из-под ворота плаща Эльдара выглянула Каролина. Он взял ее, ящерица тревожно оглянулась.

— Останешься сторожить вход. Ключ один, так что береги его.

Каролина, уже привыкшая к странным, а зачастую сомнительным затеям своего компаньона, с готовностью моргнула золотыми глазками. Эльдар закрыл дверь, щелкнул замок. Парень вложил ключ в пасть ящерицы. Каролина перепрыгнула на стену и заползла на канделябр, где и притаилась.

У спиральной лестницы Эльдар остановился. Ступени уходили вглубь, откуда веяло холодом, землей и темной магией. Она улавливалась кожей, как ощущается тяжелый воздух перед грозой, и пускала по телу легкие мурашки. Эльдар вдохнул глубже и сжал на поясе рукоять кинжала. Того самого, что когда-то принял из рук мага в маске.

После пожара Корнелий хотел уничтожить ритуальное оружие. Но Эльдар попросил вернуть ему нож. Он хранил его все эти годы в небольшом ларце. Много раз он открывал ларец и смотрел на темный артефакт. Но видел не нож, а обгорелые стены, черный дым и изогнутые тела. А еще обугленную ладонь матери, сжимавшую кривой кинжал.

На остром лезвии так и осталась его запекшаяся кровь. И каждый раз смотря на нее Эльдар с безмолвным отчаяньем и яростью думал, что он сам казался куда более страшным оружием в руках мага.

Перед этой ночью Эльдар снова открыл ларец и впервые за десять лет взял кинжал в руки. Сжал гладкую костяную рукоять ножа, почувствовал его вес в ладони и отчетливо вспомнил, как ледяными от страха пальцами сжимал кинжал в тот вечер. Как бешено билось его сердце, пока он готовился вонзить в свою грудь острый клинок.

Из образов прошлого Эльдар вырвался лишь когда ощутил металлический привкус во рту. Он и не заметил, как от волнения прикусил губу.

Перед выходом он почистил и заточил кинжал. И сейчас держался за него так крепко, что ладонь проняла боль.

Он должен найти ее. Должен вернуть… Даже если сам не вернется.

Больше не теряя ни секунды, Эльдар поспешил по спиральным ступеням вглубь подземелья.

***

Вытащив Майю из подвала, служанка отвела ее на кухню, где развязала руки и предупредила, что, если та вздумает бежать, ее ждет такое наказание, что заточение и голод в подвале покажутся легкой прогулкой.

Майя вместо ответа покосилась на одну из увесистых сковородок на стене. Но стоило кукле поднять крышку подноса и явить свежий куриный суп, как Майя поняла, что веревки понадобятся только если сейчас ее захотят вытащить из кухни.

Она за минуту справилась с супом, что показался ей самым вкусным на свете. И в конце едва удержалась, чтобы не вылизать тарелку. Затем служанка повела пленницу в ванную, где сняла с нее грязные лохмотья. Уже сидя в горячей, пахнущей лесными травами воде, Майя испытывала спорные чувства к происходящему. С одной стороны, ее выпустили из подвала куда раньше, чем она могла представить. Она-то морально готовилась к неделям, если не месяцам заточения и голодания. А теперь ее хорошо накормили и вот купают в горячей ванне.

С другой стороны, такой непонятный жест от Маскарона ничего хорошего не сулил. Ведь ягненка перед тем как забить никогда не пугают. И Майя все думала, как маг заставит ее заплатить за предательство. А он уже понял, как заставит. На это ясно указал его предвкушающий взгляд перед уходом.

Майя покосилась на Грех, стоявшую у дверей, как цербер у врат ада. Черные впадины не сводили взгляда с девушки. Майя подумала, что даже если сейчас попытается сбежать, скорее всего Маскарон позаботился и плотно запер все двери наружу.

Закончив с ванной, Майя прошла за служанкой в свою комнату. В ее отсутствие здесь наверняка уже все обыскали, чтобы избежать новых сюрпризов. Девушку усадили за трюмо. Она стиснула зубы, когда Грех намеренно слишком сильно чесанула ее гребнем. Майя следила за куклой через зеркало, пока та распутывала комки черных прядей, и судя по всему, задумала лишить ее половины волос.

Сделав на голове высокую прическу, кукла стала одевать Майю в корсет.

— Я так задохнусь! — возмутилась девушка, чувствуя, как служака туго затягивает шнуровку.

— Какая будет потеря, — ядовито буркнула Грех.

— Ослабь. Мастеру не понравится, если она упадет в обморок, — тихо отозвалась сзади Смех.

Она впервые заговорила с того момента, как вывела Майю из подвала. И если перед Грех Майя намеренно вела себя вызывающе и непокорно, то со Смех все было сложнее. Маска с улыбкой всегда обращалась с ней радушно, даже заботливо. Чувствовала ли она при этом что-то или была просто такой создана Мастером, Майя не знала. Она даже не знала, кем являлась служанка Маскарона: существом или вещью?

— Вы гомункулы? — вдруг спросила Майя.

Служанка на миг замерла, а затем продолжила шнуровать корсет.

— Мы — кукла Мастера. Не больше и не меньше, — отозвалась Грех. К удивлению Майи, без какой-либо колкости в придачу.

— Вы — живые.

— Нет, мы немертвые.

— И в чем разница?

— Если ты неживой, то и умереть не можешь. Только исчезнуть. И если что-то случится с Мастером, исчезнем и мы.

— А я так не думаю.

— Да что ты знаешь… — хотела возмутиться Грех, но тут голова куклы резко крутанулась. На Майю в зеркале посмотрела улыбающаяся маска.

— О чем ты? — спросила Смех.

— Нам об этом рассказывал в Академии профессор Чуб, — стала вспоминать Майя. — Иногда магические вещи способны обретать душу и даже сознание. Например, когда много времени проводят со своим хозяином и впитывают его эмоции и чувства. С этим они обретают память. У нас перед кабинетом Истории стояло как раз два волшебных доспеха, которые жутко не любили, чтобы их без спроса трогали. Они даже стукнуть железной перчаткой могли, — слегка усмехнулась Майя. — Или те вещи, что сами выбирают себе хозяина, как, например, легендарный меч из камня или волшебная палочка.

— Она просто пытается нас заболтать! — возмутилась Грех, но Смех не дала ей повернуть голову.

Как давно заметила Майя, у Смех словно было больше власти над телом. И как-то девушка задумалась, не специально ли Маскарон дал улыбающейся маске преимущество. Словно желал, чтобы эта сторона преобладала в его двуликом творении.

— Почему ты думаешь, что я не вещь? — тихо спросила Смех. Голос ее звучал на редкость серьезно.

— Я не вижу вещь, когда на тебя смотрю, — бесхитростно ответила Майя, повернув голову на белую маску.

Смех молчала, пока Грех не воскликнула, что скоро наступит полночь. Тогда Смех стала спешно шнуровать корсет, но уже не затягивая слишком туго.

Вскоре Майя стояла полностью одетая в новый наряд. Из отражения на нее смотрела знакомая Хозяйка Теней. Очередное черное платье по фактуре напоминало кольчугу и переливалось иссиня-черным, темно-зеленым и аметистовым. На плечах шаль из черных перьев с высоким воротом. Из тонкой кожи черные перчатки — теперь они скрывали не только шрам, а и новые синяки от веревок на запястьях. Наведенные кровавой помадой губы контрастировали с белой кожей.

За два дня в подвале Майя похудела, ее скулы еще сильнее обострились, под глазами залегли глубокие тени. Наведенные глаза со стрелками придавали ее взгляду остроту хищной птицы. Как всегда, Майя испытывала неоднозначные чувства при виде темной ведьмы по ту сторону. Как мало просматривалось в ней от прежней девушки, которая когда-то беззаботно сидела перед зеркалом и вплетала голубые ленточки в косы. Как будто мрак и холод постепенно забрал из нее цвета: теплый блеск глаз, румяность щек и легкий летний загар кожи от прогулок в городе. Теперь Майю оплетали тени, глаза напоминали замерзшие озера, а бледное лицо — непроницаемый занавес всех чувств и мыслей.