Форсаж - Харрисон Колин. Страница 14

Он позвонил Марте Вейнрайт, своему личному адвокату.

– Марта, я наконец решился, – сказал он, когда она ему ответила.

– О, боже, Чарли, лучше не говори мне об этом.

– Да. Кстати, я только что сделал кое-какие деньги на бирже. Что сильно упрощает дело.

– Откажись от этого, Чарли.

– Я только что разговаривал со своей дочерью, Марта. Если бы у нее могли быть дети…

– Все это бредни, Чарли, мужские бредни.

– Это твое мнение как адвоката или что-то другое?

Суровая она женщина, старушка Марта.

– Мы с тобой серьезно поговорим об этом, когда ты вернешься, – пообещала она.

– Замечательно – я этого ожидал. А сейчас, пожалуйста, помести объявление в журналы и подготовь все документы.

– По моему мнению, только законченный извращенец может на такое решиться.

– Мы по-разному относимся к подобным вещам, Марта.

– Да, потому что ты подсел на тестостерон.

– Как и большинство мужчин. Что и делает нас такими козлами.

– У тебя проблемы с эрекцией, Чарли? Может, в этом все дело?

– Ничего подобного, Марта. Мой хрен как старая собака.

– Это как? Которая все время спит?

– Медленная, но надежная, – солгал он. – Прибегает, когда позову.

Она вздохнула.

– Почему бы тебе просто не нанять пару стриптизерш, чтобы они поерзали у тебя на физиономии? Это обошлось бы бесконечно дешевле.

– Речь идет совершенно о другом, Марта.

– О, Чарли.

– Я очень серьезно настроен. Очень.

– Элли будет ужасно оскорблена.

– Ей вовсе не нужно ни о чем знать.

– Но она узнает, поверь мне. Подобные вещи скрыть невозможно. – Марта не скрывала своего возмущения. – Она узнает, что ты что-то задумал, а после узнает, что ты дал объявление, чтобы найти женщину, которая родит тебе ребенка. И вот тогда она по-настоящему взбесится, Чарли.

– Ничего этого не произойдет, если ты хорошо выполнишь свою работу.

– Неужели ты так боишься смерти?

– Не смерти, Марта, а забвения. Мысль о забвении – вот что по-настоящему убивает меня.

– Ты ведь выше этого, Чарли.

– Объявление, просто помести объявление. Он повесил трубку. Через несколько дней оно появится на последних страницах нью-йоркских еженедельников. Тактичное маленькое объявление, где будут указаны его условия. После этого Марта начнет отбор претенденток. Посмотрим, кто отзовется.

Он спокойно сидел, опечаленный и состоятельный американский чинуша. В дорогом костюме, седые волосы аккуратно подстрижены, все еще подтянутый, с дюжиной стальных шпилек, пластин и болтов, оставленных на память о себе хирургами.

Он провожал глазами проплывающие корабли. Одна из гостиничных евразийских проституток, не слишком скромно одетая, наблюдала за ним с другой стороны лобби, потягивая коктейль. Почуяв в его грусти некий шанс для себя, она скользнула к нему по мраморному полу, наклонилась и тихо спросила, не нужна ли ему компания. Он бросил на нее голодный взгляд, но сказал: «Нет!» И остался сидеть попрежнему неподвижно, с той же отрешенностью во взгляде. Глядя на его застывшую позу, трудно было представить, что еще вечером этот человек пережил нешуточные страсти: был свидетелем скоропостижной смерти одного из богатейших людей мира, сделал на ней миллионы, узнал, что его род не будет продолжен. Казалось, что пожилой господин сосредоточенно размышляет о том, например, какие сюрпризы преподнесет новый век.

Женская тюрьма Бедфорд-Хиллз, Нью-Йорк

Нарисуйте идеально синее небо, а потом обрамите эту невозможную голубизну двойным сорокафутовым проволочным забором с двойной обоюдоострой спиралью поверху. А по углам зоны добавьте вышки, на каждой охранник в серой форме, вооруженный AR-15, – скорострельность двести пуль в минуту, убойная сила 350 ярдов. Теперь взгляните внутрь этого ограниченного пространства, на газон, который подстригают несколько женщин в темно-зеленой униформе, и дальше на беспорядочное скопление кирпичных зданий, иные, вроде госпиталя, уже столетние, отчаянно требующие ремонта, с оконных рам сыплется краска, щербатые кирпичные стены… И дальше, на женщин в зеленом, толкающих тележки с бельем к психиатрическому отделению западного крыла. Там – другие женщины в зеленом: либо в депрессии, либо душевнобольные (включая мадам из северной части штата Нью-Йорк, лишившую жизни своих четверых детей). Сидят, смотрят телевизор, безостановочно раскачиваясь, – результат побочного эффекта лекарств. А теперь переведите свой взгляд, минуя здания, где эти женщины спят в крошечных комнатушках (украшенных картинками, вырезанными из журналов, письмами из дома, маленькими алтарями, посвященными детям и семье), на тюремный корпус, где ожидают своей участи самые горемычные в женской тюрьме. На верхнем этаже находятся камеры с приговоренными к смертной казни, возможность такого исхода для них вполне вероятна благодаря официальной кампании нынешнего губернатора штата Нью-Йорк. Этажом ниже – стерильные ясли. Здесь расположены шестнадцать комнат для женщин, которые попали в тюрьму уже беременными, и тех, кто забеременел от своих мужей во время тюремных свиданий (что противоречит правилам, но случается) или, тоже не бог весть какое чудо, тех, которые понесли от охранника в надежде добыть с его помощью сигареты, наркотики, еду, косметику и – только не путать с сердечной привязанностью – внести приятное разнообразие в плотские утехи с женским полом (лесбийские связи в тюрьме не в диковинку; поцелуи, объятия и ласки, даруемые языком и пальцами). Затем следуют маленькие отдельные комнаты, где размещаются женщины со своими новорожденными. Здесь они учатся нянчить, кормить, менять пеленки и баюкать их.

А теперь представьте коридор, мрачный, но безупречно чистый, и стройную с хвостом темных волос женщину двадцати семи лет, волочившую швабру по линолеуму. Хорошенькая ли? Скорее нет, но что-то такое было в Кристине Уэллес, что останавливало внимание. Возможно, глубокая сосредоточенность, предполагающая врожденный ум. Еще вы заметите печаль на ее лице, хотя она старается ее скрыть. Девушка не хочет никому нравиться и вообще не расположена к общению. И хотя у нее дьявольски привлекательная улыбка, улыбается Кристина редко. Она бы и рада доверять людям, но не получается. Держи язык за зубами, если тебя не довели или если не влюблена, говорила она себе частенько.

Прислушиваясь к шуму, она сразу поняла, что в яслях происходит своего рода ритуал по случаю расставания женщины с ее новорожденным – бесчеловечная процедура, через которую проходят все заключенные. Попросту говоря, ребенка у матери отнимали. Кристина, вонзив ногти в ручку швабры, чтобы справиться с волнением, подошла поближе к приоткрытым дверям комнаты, где Шанель прощалась со своим сыном Нушоном. Администратор родильного отделения, добрая женщина лет за сорок, передавала мальчика на воспитание его родственнику, пока не освободят его мать. Шанель в глубокой скорби прижалась к Нушону, он же, не понимая, что происходит, теребил желтую заколку в ее волосах.

Шанель привезли в Бедфорд-Хиллз беременной. История незамысловатая: они с сестрой как-то вечером вышли купить по шоколадке и встретили двух мужчин. Те подошли к ним и спросили, где живут такие-то. Девочки, понимавшие что почем, почуяли, что могут подзаработать на этом деле, и после кратких переговоров проводили мужчин к дому, о котором те спрашивали. Когда они постучали, дверь открыл полицейский, только что арестовавший его обитателей за изготовление и продажу крэка. Девушкам назначили разных общественных адвокатов – один был прагматиком, другой – дураком. Шанель попался дурак, свежеиспеченный выпускник юридического факультета Гарварда. Ее сестра согласилась на сотрудничество с обвинением и получила год. Адвокат Шанель убедил ее в том, что ей нечего бояться, поскольку она невиновна, и дело должно рассматриваться судом присяжных. Впервые в ее жизни белый мужчина с высшим образованием был озабочен ее судьбой. И она согласилась на его предложение. Присяжным понадобилось всего сорок минут, чтобы признать ее виновной, Приговор был вынесен в соответствии с суровыми эдиктами рокфеллеровских законоположений о наркотиках, ей грозило от трех лет до пожизненного заключения.