И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona". Страница 49

— Так я чай не девка, князь. Что меня рассматривать?

Воины у стены подобрались, и Миролюб рядом со мной сел прямее. Я посмотрела на Альгидраса, и мне совершенно не понравился его взгляд. Что ж Радим не сделал так, чтобы его вообще тут не было?!

Князь медленно выдохнул и положил обе руки на стол так, словно собирался вставать. Радим повернулся к Любиму, и по нему было видно, что сейчас случится что-то плохое, потому что горячий воевода не стерпит обиды, вступится за побратима. Тут же вспомнились слова Альгидраса о том, что им нужно разорвать побратимство, что Радиму от него только вред. Ох, не так уж и неправ был мальчишка.

Но князь не успел встать из-за стола, а Радимир что-либо сказать: Альгидрас развел руки в стороны и крутанулся вокруг своей оси. Он сделал это с такой скоростью, что князь успел рассмотреть разве что взметнувшийся ярко-алый плащ. Всем было очевидно, что этот мальчишка пошел на уступку, только чтобы Радим не наломал дров, и он снова вырос в моих глазах, хотела я того или нет. Ведь как бы противно ни было ему сейчас, он подумал в первую очередь о побратиме.

— А точно не девка? — раздалось от стены.

Радим вполголоса обратился к Любиму:

— Князь!

И было в этом коротком слове столько гнева и скрытой угрозы, что мне захотелось стукнуться лбом в стол: ну вот только этого сейчас не хватало! Но едва Любим открыл рот, чтобы ответить, как Альгидрас бросил через плечо со злым весельем:

— Проверить хочешь?

— Борислав! — повысил голос князь, и воин у стены захлопнул рот, так ничего и не сказав. — Будет, — уже тише добавил Любим, а затем откашлялся и хмуро проговорил: — Завтра на заре потягаетесь. Увидим, так ли споро ты стреляешь из лука, как норов показываешь, и так ли вы, хваны, хороши, как о вас басни складывают. Ну, что скажешь? Согласен?

— Как воевода скажет, так и будет, — ровным голосом ответил Альгидрас, и Миролюб рядом со мной едва слышно усмехнулся.

— То есть княжеское слово для тебя не указ? Мне ты, стало быть, не служишь? — недобро прищурился Любим, и я посмотрела на Злату, чтобы хоть по ее виду понять, насколько все серьезно. Может, князь просто так побушует и забудет? Златка ответила несчастным взглядом и тут же с мольбой посмотрела на Альгидраса.

— Воевода служит тебе. Я служу воеводе, — негромко откликнулся Альгидрас.

— А случись так, что я тебя к себе на службу позову? У нас не принято князю отказывать… — прищурился Любим.

Я понятия не имела, зачем он это делает. Ведь Альгидрас ему на службе сто лет не сдался. Видно же, что он еле терпит присутствие хванца под одной с собой крышей. Зачем же он его провоцирует? Хоть бы дочь пожалел, раз уж Радима ни во что не ставит.

Альгидрас молчал, словно не знал, что ответить, а Любим повернулся к нам. Я инстинктивно сжалась, стараясь уменьшиться в размерах, потому что я бы такой экзамен, как у Альгидраса, ни за что не выдержала. Но Любим смотрел не на меня. Его взгляд был устремлен на Добронегу. Я покосилась на мать Радима и в очередной раз позавидовала ее выдержке. Она сидела, выпрямив спину и сложив руки на столе. Только кротости в этой позе не было ни на грамм. На князя она даже не посмотрела. Меня же внезапно озарило: князь, как мальчишка, злил сейчас не Альгидраса и не Радима. В эту минуту ему было совершенно плевать в равной степени и на Златку, и на меня, и на собственного сына. Он хотел одного — вызвать эмоции у женщины, застывшей за столом, точно изваяние.

Я посмотрела на Злату, ожидая подтверждения своей догадке. Но та, пользуясь тем, что князь отвернулся, подавала отчаянные знаки Альгидрасу. Радим рядом с ней упрямо смотрел в стол, словно не желая быть причастным к этим уговорам. Альгидрас, в свою очередь, хмуро смотрел на Злату, будто это она была виновата в происходившем.

Князь резко отвернулся от Добронеги, так и не дождавшись от нее никакой реакции. Злата прижала ладонь к губам и расстроенно отвернулась к стене, а Альгидрас меж тем подал голос:

— Я не воин, князь, и проку тебе от меня не будет, — он говорил медленно, тщательно подбирая слова, и в эту минуту его акцент был гораздо заметнее. — Я не обучен выполнять приказы и не знаю, что значит умереть за владыку, только за брата. Да и к чему тебе напоминание о дурном перед глазами? — закончил он, ни на кого не глядя.

Мне показалось, что от его последней фразы князь едва заметно вздрогнул.

— Ступай, — отрывисто произнес Любим. — Завтра на рассвете с Бориславом потягаешься.

Он кивнул на того воина, который спрашивал, точно ли Альгидрас не девка, и я невольно поежилась. Борислав был высок и крепок. Некогда, наверное, красив. До той поры, пока левую часть его лица не пересек то ли меч, то ли кнут. Шрам начинался от переносицы и бороздил щеку неровной линией, оттягивая угол рта и исчезая в густой бороде. И еще он казался больше Альгидраса раза в два. И как тот, интересно, справлялся бы, если бы их спор «девка-не девка» дальше зашел?

Альгидрас коротко склонил голову и, бросив быстрый взгляд на Радима, развернулся к двери. У самого выхода Борислав придержал его за рукав:

— Готовься, «великий». А то смотри: мамки-то нет — плакаться завтра будет некому.

Что ответил Альгидрас, я не расслышала, но рука Борислава метнулась к кинжалу на поясе. Правда, замерла на полпути.

— Борислав! — снова окликнул князь, призывая к порядку.

— Почему же нет мамки? — внезапно раздался спокойный голос Добронеги.

Альгидрас обернулся, и я почувствовала, как у меня перехватило горло, столько растерянности и благодарности было в его обращенном на Добронегу взгляде. — Только я завтра не утешать его буду, а за него радоваться, — с улыбкой закончила мать Радима.

— Ступайте все! — махнул рукой князь, покосившись на Добронегу.

Альгидрас и воины вышли. Я забеспокоилась, как бы они чего там за дверью не устроили, но Радим предвосхитил мое беспокойство: что-то шепнул Златке, и та выскользнула за дверь.

Дальнейший ужин я помнила плохо. Разговор за столом стал натянутым, и в нем то и дело возникали паузы. Вернувшаяся Злата больше не рассказывала смешных историй и не пыталась сглаживать грубость отца. Было видно, что ей стыдно за произошедшее. Радим отвечал князю учтиво, но в его голосе тоже поубавилось сердечности. Только, похоже, Любиму на это было искренне наплевать. Он вел себя так же, как и до инцидента. Миролюб больше ничего не говорил, Добронега — тоже.

Я пару раз ответила на какие-то вопросы князя. Сначала боялась, что речь вот-вот зайдет о моем предполагаемом плене и тут-то и всплывет что-нибудь, что выдаст меня с головой, но князь только спросил, правда ли, что я не помню ничего из случившегося. Я кивнула, подтвердив, что вообще ничего не помню. За столом воцарилось молчание, словно все ожидали, что еще я скажу. Я молчала, и князь пробормотал: «Странно». Мне нечем было крыть, потому что это действительно было странно, но неожиданно мне на помощь пришел Миролюб:

— Это не странно, отец, это правильно. Я вон тоже ничего не помню. Кроме топора, что руку отсек.

Князь нахмурился и кивнул, словно закрывая тему, а я почувствовала жгучую волну благодарности за то, что мне не пришлось ничего сочинять, и только потом до меня дошел смысл сказанного. Миролюб лишился руки у кваров? И если он сравнил это с состоянием Всемилы, то это тоже было… в плену? И снова что-то смутное мелькнуло на краю сознания. И почему-то снова перед моим мысленным взором возник мальчик, так похожий на Миролюба. Я посмотрела на Миролюба с благодарностью. Он перехватил мой взгляд и неловко улыбнулся, словно подбадривая. Я улыбнулась в ответ. Княжеский сын определенно пошел не в отца.

Добронега бесшумно встала и сообщила, что вернется чуть позже. При этом она обращалась не к князю, а к хозяину дома — Радимиру. Радим кивнул, пытливо взглянув матери в лицо, мол, все ли в порядке. Добронега лишь коротко улыбнулась в ответ, а князь посмотрел так, будто хотел не позволить ей уйти. Думаю, с него бы сталось, но Любим ограничился лишь тем, что попросил ее вправду вернуться, уважить гостей. При этом именно попросил — не потребовал. Добронега еще раз повторила, что вернется, и вышла. Глядя на выходящую из комнаты женщину, я подумала, что со спины мать Радимира кажется очень молодой. А еще я раньше не обращала внимания на то, как прямо она держит спину и какая у нее величественная поступь. Дверь закрылась, и Любим наконец перевел взгляд на Радима и стал снова расспрашивать его о лодье Будимира, а Миролюб склонился ко мне и прошептал на ухо: