И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona". Страница 66

***

Всемила готовилась к этому пуще, чем Радим к своим походам. Все лежала ночами бессонными да думы думала. И все одно выходило: нужно показать Радиму, каков хванец на самом деле. Или, вернее, каким его Всемила назначила. А то, что хванец этот живой и ему худо от того будет, Всемилу заботило мало. Она борется за свое, а он еще и сам по-доброму не захотел.

То утро выдалось не по-весеннему теплым, так что Всемиле даже не пришлось сильно в шаль кутаться. Она знала, что это произойдет сегодня. Все у нее получится. Сердцем чуяла. А еще вчера она услышала, как Велена говорила матери, мол, сама завтра поутру придет или Олега пришлет. Всемила подумала, что сама Велена не придет — стара уже она, чтобы лишний раз со свертками по Свири бегать. И уж коли Олег завтра не на службе, то он-то к ним с матерью и заглянет.

Нужно было еще как-то вызвать Радима, и Всемила весь завтрак думала, как. Послать за ним, чтобы просто пришел? Так решит еще — случилось что. А ей нужно вести себя, как обычно. Мать с самого утра и так смотрела с беспокойством. Даже спросила, в добром ли Всемила здравии. Всемила только отмахнулась. В добром, в добром. А к вечеру еще лучше будет!

И не успела она предлог придумать, как Радим сам к ним пришел. Да не один, а со Златой. Ну, еще лучше. Вот пусть все и увидят.

Радим был ласков, Злата тоже смешное рассказывала, а Всемила слушала вполуха да все в окно поглядывала. День близился к полудню, и она не находила себе места. А ну как Велена сама притащится или кого другого пришлет? Всемила сбегала в свои покои переодеться и проверить, все ли готово как надо. Убедилась: все. Легкая шаль накинута так, что ничего и не видно.

Приход хванца она всем нутром почуяла еще до того, как Серый во дворе зашелся радостным лаем. За миг до этого Всемила выскользнула во двор. Радим был у матери — шептались о чем-то.

Хванец открыл калитку и улыбнулся Серому, подняв высоко над головой какой-то сверток. Это он правильно — Серый коли на задние лапы встанет, так такого воина на голову выше окажется.

Хванец потрепал Серого по ушам и только тут заметил Всемилу. Быстро отвел взгляд, пробормотал приветствие, но Всемиле недосуг было слушать его бормотание — время было дорого. Не зря же она так долго к этому готовилась.

— Олег, мне помощь нужна, — с улыбкой проговорила Всемила, глядя на то, как меняется лицо хванца. Потом только поняла, что в первый раз его по имени назвала. Не насторожился бы. Впрочем, коль и насторожится, то деваться некуда. Не откажет же он в помощи.

Всемила быстро направилась к открытому сеновалу — только бы в окно никто не выглянул. Кажется, Боги миловали. Никто их не заметил.

В сеновале было сумрачно. И хорошо. Пусть сначала войдет. Всемила прошла вглубь сеновала и обернулась. Только бы не в дверях стал — тогда трудно будет. Хванец в дверях помедлил, но прошел дальше, быстро оглядываясь.

— Что сделать нужно? — спросил он и наклонился, чтобы положить Веленин сверток на перевернутое корыто. Лучше и придумать нельзя было.

Всемила бросилась вперед и схватила резко выпрямившегося хванца за плечи. Он был чуть выше нее. Конечно, Радим бы скорее поверил, если бы чужак был могуч да силен, впрочем, и этот не девка все ж. Мелькнула запоздалая мысль, что Радим может усомниться. Да только что будет? Ее слово против слова хванца? Всемила улыбнулась.

Хванец отодвинулся, насколько смог, и отклонил голову, прижимаясь затылком к стене. Ну, вот теперь и Радиму пора заволноваться, где она.

— Всемила? — голос чужака звучал хрипло.

— Да, Олег? — улыбнулась Всемила.

— Чего ты хочешь?

— Поцелуешь меня? Я не Злата, конечно…

Ожидала, что хванец взбрыкнет, разозлится, но он не двинулся с места, только взглядом по лицу скользнул таким, точно она не в себе. “Вон ты как смотришь! Ну, ничего! Не долго тебе осталось!”

— Ну же! Поцелуй! Или я сама. Жены, говоришь, у тебя не было? А девка-то хоть была? Или у хванов только после свадьбы бывает?

— Всемила, успокойся. Хорошо все.

— Я знаю, что хорошо! — почти выкрикнула Всемила.

Да где же Радим? Где он?

— Ты успокойся, — повторил хванец и коснулся ее бока ладонью. Ну вот. Почти обнял. И не как побратим. Правы подружки были. Все они одинаковы. Саму Всемилу, правда, до этого никто за коленки не хватал — кто б сестру воеводы осмелился тронуть? — но подружки сказывали, что резвы ребята мочи нет.

Всемила улыбнулась. Как она все славно придумала. Такого Радим хванцу не спустит. Побратим — не побратим. Скоро хорошо все будет. Только вот дышать отчего-то стало трудно.

— Успокойся. Все хорошо, — заладил хванец.

В распахнутые ворота Всемила увидела сбежавшего с крыльца Радима и снова улыбнулась. Ну, вот и славно. Она резко оттолкнулась от хванца, а тот вдруг потянулся к ней, удерживая за плечи. Он что-то говорил — то ли повторял ее имя, то ли что еще. Всемила отчаянным движением выпуталась из шали. Под шалью было платье с надорванным воротом, ворот нижней рубашки тоже был надорван. Хванец, кажется, даже не заметил. Он все так же что-то говорил, а Всемила вдохнула и крикнула что есть мочи:

— Радим!

Она еще успела увидеть, как брат стрелой рванул на ее крик, а потом вдруг в сеновале стало темнеть, и Всемила испуганно всхлипнула. Она успела позабыть о нем за эти месяцы, а он не забыл. Почему он не забыл?! В темноте раздался его крик: «Моей будешь!».

— Пусти! Нет! — закричала Всемила, пытаясь вырваться, но руки держали крепко. А потом ее рвануло в сторону, и, уже падая, она почувствовала руки брата. И страх стал вполовину меньше. Радим не отдаст. Спасет.

***

Злата беспокойно ходила по горнице, покусывая уголок шали. Утром Добронега прислала мальчика, мол, приходите прямо сейчас. Это означало только одно — Всемиле снова худо.

О том, что со Всемилой творится дурное, Злата и думать не думала до тех пор, пока не поселилась в Свири. До этого она изредка видела сестру Радима, и казалась та ей жутко избалованной и взбалмошной: делала, что вздумается, ни на кого не оглядывалась. А Радим все ей спускал. Но Злата от всей души хотела с ней поладить. Мнилось ей до свадьбы, что добрыми подружками станут они со Всемилой. Да и отчего им враждовать? Радим у них один, да и Миролюбушка тоже один на двоих будет. Тут живи и радуйся.

Но то, что со Всемилой не поладишь, стало понятно сразу. Уж как Злата ни старалась, даже плакала поначалу, пыталась с Радимом поговорить, но тот только лицом мрачнел, отмалчивался, ничего толком не объяснял. А потом однажды были они у Добронеги, и все хорошо было, только Всемила на скамье вертелась и места себе не находила. Злата сперва думала, от погоды это — на улице как раз гроза собиралась, а потом… Страшно это было. Страшно от того, сколько боли было в голосе Радима, когда тот звал сестру да сжимал изо всех сил ее корчащееся тело. А Добронега только шептала что-то рядом, точно уже давно поняла, что не помочь здесь, лишь переждать нужно.

На Всемилу Злата старалась не смотреть — и так после несколько ночей не спала. Это потом Радим объяснил, что маленькую Всемилу что-то очень сильно испугало. Он и у отца выспрашивал, и у матери. Те ничего не отвечали, но что не родилась она такой, Радим точно помнил. А потом Всемила сильно болела. В жару да в бреду металась. А Радим, хоть сам ребенком был, все у ее постели сидел да за руку держал. Златка все слезы выплакала, пока Добронега ей об этом рассказывала. Сердце разрывалось от боли за Радимушку, что Златка не могла ему — тогда еще совсем мальчонке — помочь, за Всемилку, которой тоже неведомо за что столько боли и страха досталось. И сразу понятно стало, отчего в их доме не было девчонок из деревни и все по хозяйству сами делали. Уж как удалось это скрыть — неведомо. Но из посторонних в Свири только Улеб о беде воеводиной знал.