Атака седьмого авианосца - Альбано Питер. Страница 25

— Но ведь на вас напали! — вскричал Нобомицу Ацуми. — И, кроме того, даже Индонезия отказывается продавать вам нефть!

Маленький лейтенант вздохнул:

— В соответствии со статьей девятой конституции Японии… — он поднял глаза к небу и произнес, словно читая по книге: — «…заявляя о своей безусловной приверженности к установлению и сохранению прочного мира, основанного на справедливости и порядке, японский народ…»

— «…навсегда отказывается от своего суверенного права объявлять войну и использовать силу или угрозу силы в качестве средства разрешения международных споров», — перебил его гулкий голос адмирала Аллена. — Это я писал, — с улыбкой объяснил он ошеломленному Коге.

Овладев собой, лейтенант неожиданно звучно и твердо ответил:

— Не важно, кто это написал. Конституция существует. И вы все должны помнить: когда арабы нападают, мы не можем выпустить по ним ни одного снаряда. На наших сторожевиках нет скорострельных зенитных установок типа «Фаланкс» или ему подобных. Есть суда, вооруженные одной-единственной пятидюймовкой. Не удивительно, что они стали для арабов просто мишенью и были расстреляны, как на учениях. Вот и все. Флота Сил самообороны более не существует.

— Но кое-что уцелело, — сказал Аллен.

— Да, разумеется. Два сторожевых фрегата и три миноносца. О том, как и чем они вооружены, я только что имел честь сообщить.

— И все-таки, хоть убейте, в толк не возьму, почему ваше командование отказывается бороться с силами Каддафи — ведь это международные террористы! — взорвался Ацуми.

— Вы же читаете газеты, господин капитан третьего ранга? Прошли демонстрации и пикеты «в защиту мира». — Он махнул рукой в сторону причальной стенки дока. — Они и сейчас толпятся у проходной верфи. Как я помню, двое из вас попали в парке Уэно в засаду, устроенную этими пацифистами…

Брент невольно сморщился при напоминании о перестрелке в парке. Тогда погибла Кимио — женщина, которую любил и на которой собирался жениться Йоси Мацухара. Брент покосился в его сторону. Летчик, мрачно нахмурясь, смотрел в пол.

— Но ведь у вас есть подводные лодки, — привстал с кресла адмирал Аллен. — Прекрасные лодки! Особенно класса «Юсио».

Кога шумно выдохнул:

— Все семь лодок потоплены.

— Все? — не веря своим ушам, переспросил Аллен. — Как это так?

— Они располагались неподалеку от своей плавучей базы. Ее артиллерийские погреба взорвались… Ну, и от детонации…

— А остальные? — не унимался Аллен. — Еще штук шесть других — класса «Узусио»? Где они?

Кога опустил глаза и еле слышно ответил:

— Их нет.

— Как нет?

— Экипажи затопили их и бросили после авианалетов. Струсили.

Адмирал Фудзита с побагровевшим, искаженным от ярости лицом вскочил на ноги:

— Великий Будда! Не думал я, что доживу до такого позора — японские моряки затопили и бросили свои суда! Да ведь это же бунт! Неповиновение приказу!

— Экипажи были развращены людьми из «Красной Армии», — пояснил лейтенант. — Те отравили их души своей пропагандой.

Фудзиту это объяснение не удовлетворило:

— С самураями такого бы не могло произойти! Как они смели, как смогли забыть о Японии?! Об императоре?! — Все отводили глаза. Лицо старого адмирала прояснилось: — По счастью, наш император еще полон сил, и хребет его гибок и прочен как сталь.

Все знали, что Хирохито неизлечимо болен. Знали и то, что близкая смерть земного бога приводила в трепет японцев. Мертвая тишина воцарилась в рубке. Фудзита нарушил ее, подойдя к карте Тихого океана, висевшей за его креслом.

— Смотрите, лейтенант, — угрюмо бросил он Коге. — С того дня, как подполковник Мацухара подбил ливийский DC—3, вторгшийся в наше воздушное пространство, этот полоумный маньяк Каддафи поклялся уничтожить нас. Он пытался это сделать, и попытки эти были безуспешны. — Подняв указку, адмирал остановил восторженные крики своих офицеров. — Арабы ремонтируют свой «Маджестик» вот здесь, в Сурабае, в трех тысячах километров от нас. — Глянув на американцев, он пояснил: — В тысяче девятистах милях. Это намного превышает радиус действия нашей разведывательной авиации. А вот здесь, на Марианских островах, арабы собираются устроить свои базы для дальних бомбардировщиков. Значит… — Фудзита подергал свой седой волос на подбородке. — Значит, нам ничего не остается, кроме высадки. Требуется десантная операция! — Он наставил на Когу указку, как рапиру. — Можете вы, лейтенант, предоставить нам транспорты?

— Мы располагаем четырьмя танкодесантными кораблями, господин адмирал… Но надо изыскать способ перевести их в ведение департамента парков, за которым числится и «Йонага».

Брент едва удержался от смеха: лишь эту увертку смогли придумать в штабе Сил самообороны, чтобы оставить авианосец не только в строю, но и на плаву. Сопротивление было яростным, дебаты в парламенте — ожесточенными, и потребовалось личное вмешательство императора, чтобы склонить общественное мнение в пользу «Йонаги» и ее командира.

— Изыщите, лейтенант, изыщите способ. Вы ведь меня понимаете? Я не позволю, чтобы дальние бомбардировщики Каддафи потопили мой корабль на якорной стоянке.

— Постараюсь, господин адмирал.

— Нет, постараться — мало! Вы сделайте! Добейтесь! А иначе я сам займусь этим делом, а уж когда я отправлюсь во дворец, на вашей карьере можно будет поставить крест.

Лейтенант закусил губу.

— Понял, господин адмирал.

Фудзита повернулся к Бернштейну:

— Какими-нибудь свежими данными о дальних бомбардировщиках располагаете?

— Разумеется. Три эскадрильи «Констеллейшн» проводят в Триполи тренировочные полеты. И на том же аэродроме — множество переделанных в бомбардировщики DC—6 и DC—4. — Адмирал выразительно поглядел на Когу, потом обратился к Аллену:

— На траверзе Владивостока «пасется» ваша атомная лодочка типа «Даллас»? Как там ее, по-вашему, — ПЛАРБ [5], если не ошибаюсь?

— ПЛАРБ, только без ракет. Так точно, пасется. Несет постоянно боевое дежурство.

— А в индонезийских водах?

— Нет, адмирал, там никого нет, поскольку нет и стратегической угрозы со стороны Индонезии. Нам еле-еле хватает сил, как говорится, и средств, чтобы держать под наблюдением Архангельск, Баренцево море, Мурманск, Балтику, Черное море и Средиземное.

Фудзита гневно ударил указкой по карте:

— Нам нужна разведка! Мы не можем лишний раз выходить в море для этого! У нас мало мазута! Нам подстроят ловушку — самолеты или лодки! Мощь «Йонаги» надо использовать более целесообразно — приберечь для решающего боя с эскадрой противника! Грех подвергать такой корабль зряшному риску! Нам нужны субмарины! Хотя бы одна…

В эту минуту раздался стук, и через комингс шагнул вахтенный. Он был явно чем-то возбужден, на лице у него застыло какое-то странное выражение, и та же смесь робости, восторга и изумления прозвучала и в его докладе:

— Господин адмирал! Лейтенант Дэйл Макинтайр!

— Давайте, давайте его сюда! Немедленно!

Брент мог бы поклясться, что вахтенный явственно хихикнул, распахивая дверь перед новоприбывшим. Послышалось общее «ох!», а с уст адмирала сорвалось неизменное в минуты волнения «Великий Будда!». Лейтенант Дэйл Макинтайр оказался женщиной.

Широким уверенным шагом, грациозно, словно кровная призовая кобыла, покачиваясь на длинных стройных ногах всем своим сильным, тренированным телом, вошла высокая, статная дама лет тридцати с лишним, в элегантно-строгом костюме из тонкой синей шерсти, подчеркивавшем осиную талию, крутые бедра и округлые очертания высокой груди — ее упругая пышность угадывалась и под одеждой. Матово загорелая кожа и выгоревшие на солнце великолепные золотисто-платиновые волосы, скрученные на затылке в тугой узел толщиной с корабельный канат, свидетельствовали, что их обладательница немного времени проводит в кабинетах. Назвать ее красоту безупречно классической было нельзя: носик был чуть острее, а губы — чуть тоньше, чем следовало, — но появившаяся во флагманской рубке женщина была по-настоящему хороша, неотразимо привлекательна и каждым своим движением просто излучала сексуальность. Сидевшие вокруг стола японские офицеры, столько времени постившиеся, затаили дыхание, пожирая ее глазами. Брент сообразил, что ветераны «Йонаги», никогда не имея дела с западными женщинами, в жизни своей не видели таких скульптурных форм и Дэйл Макинтайр, очевидно, показалась им ожившей античной статуей какой-нибудь богини или амазонки.