Атака седьмого авианосца - Альбано Питер. Страница 60

— Нет… Нет, Брент, — проговорила она словно в забытьи.

— Ты с ума сошла…

— Нет, не здесь, — Дэйл мягко отстранила его, поднялась, потянула за руку, ведя за собой в спальню.

Утро Брент встретил в полном изнеможении: еще никогда у него не было такой исступленной ночи любви. Когда вчера они переступили порог спальни, она сбросила то немногое, что на ней еще оставалось, и Брент, как ни велико было его вожделение, невольно замер, не сводя с нее широко открытых восхищенных глаз. Ее тело было истинным произведением искусства — совершенным творением великого мастера.

Потом, словно очнувшись, он сорвал с себя одежду и бросился к ней — в нее, в жаркие глубины ее раскинувшегося в кровати тела, будто распятого на кресте блаженства.

На этот раз она не останавливала его, не противилась ему. Далеко за полночь, когда они наконец утолили свой пыл и разомкнули объятия, Брент, соскользнув с кровати, потянулся за своей одеждой, раскиданной по всей комнате в полном беспорядке, но Дэйл вновь притянула его к себе:

— Нет! Не уходи! Я хочу, чтобы ты остался здесь на всю ночь… А утром я хочу приготовить тебе завтрак…

— Дэйл, такси сейчас не поймать… Я опоздаю на лодку.

— Я тебя отвезу.

Ее нежно-требовательная рука коснулась его тела, рождая в нем новое вожделение, и слова замерли у него на устах. С глухим стоном он опять припал к ней. Дэйл, откинув голову, засмеялась, как ребенок, проснувшийся в первое утро Рождества, вскинувшиеся ноги ее снова оплели его поясницу.

…Но сейчас пришло время расставаться. Брент стоял перед зеркалом, натягивая тужурку. Дэйл была уже одета, и из кухни доносился аромат свежесваренного кофе.

— Брент! — услышал он ее голос. — Иди завтракать!

— Ты в самом деле отвезешь меня?

— Разумеется. — Она вплыла в кольцо его рук, сделанное точно по мерке ее тела. Они поцеловались. — А ты придешь ко мне еще?

— Попробуй-ка не пустить меня.

Дэйл рассмеялась — весело прожурчал по камням чистый ручеек.

9

В течение следующей недели творившееся на «Блэкфине» форменное безумие стало постепенно сменяться каким-то порядком: через четыре дня был назначен первый пробный выход в море, на борт приняли и смонтировали новую аппаратуру, включая и скромный компьютер радиоэлектронной разведки с небольшим каталогом «угроз». Инспектора из ВМС США при этом дружно смотрели в другую сторону. Обеим вахтам наконец разрешили «берег». Команду разбили на четверки — двое японцев, двое американцев-«дядек», — тщательно проинструктировали, как себя вести. Ни нарушений дисциплины, ни опозданий из увольнения не было: никто не напился, не сцепился с патрулем.

Брент все свободное время проводил с Дэйл, не покидая ее квартиры — она сделалась их святилищем и убежищем от всего остального мира: здесь они принадлежали только друг другу. Каждое мгновение казалось Бренту неповторимым и единственным в своем роде, и то, как предавалась Дэйл любви, было совершенней шубертовской симфонии: каждый мотив в их близости звучал отдельно, но сплетался с другими, перетекал в них, рос, креп и ширился, пока наконец из многих тем не возникало гармоничное единство, которое возносилось на небывалую высоту и завершалось могущественной и бурной кульминацией. В счастливом изнеможении Брент вытягивался рядом со своей возлюбленной.

А вот ее что-то угнетало: Брент видел это по ее глазам, улавливал по интонациям. Однажды после бурной ночи она проснулась на рассвете от собственного крика — ей приснилось что-то страшное.

Брент крепко держал ее в своих объятиях, а она всхлипывала, прильнув к его щеке своей, мокрой от слез.

— Что с тобой, милая? Что случилось? — допытывался Брент.

Голос изменил ей, и она ответила не сразу:

— А нам?.. Что — нам?..

— О чем ты?

— Что нам делать… в этом мире, которым правит орава кровавых маньяков?..

Брент, хоть вопрос и удивил его, тем более спросонья, после задумчивого минутного молчания ответил:

— Если мы дрогнем, они нас уничтожат.

— Через несколько дней тебя разлучат со мной, оторвут от меня…

— Да.

Минуту она лежала, уставившись в потолок, потом сказала:

— Ну, может быть, это и к лучшему.

Брент, пораженный этими словами, повернулся на бок, чтобы видеть ее лицо:

— Что ты говоришь?

Она провела пальцем по его щеке, по шее, нащупала на груди длинный шрам — след от ножа — и ответила тихо и печально:

— Брент, когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, мне будет пятьдесят два года…

— Разве это имеет значение?

— Ого, еще какое.

— Почему?

— Ты ведь, наверно, хочешь каких-то прочных и длительных отношений со мной, а?

— Ничего нет в этом мире длительного и прочного, Дэйл.

— Ты хочешь сказать, есть только настоящая минута? Миг, который мы проживаем сейчас?

— Японцы считают, что жизнь — это череда мгновений: каждое надо использовать как можно полней и ни о чем больше не заботиться.

Она со вздохом опустила голову. Поцеловала его.

— Твои японцы мудры, Брент. Да, лучше не загадывать наперед, ни о чем не думать… Извини меня.

Когда красноватый диск солнца с размытыми утренней дымкой очертаниями осветил комнату, Дэйл, выгнув стан, прижалась к Бренту бедрами, рука ее ласкающе скользнула по его животу к межножью. Обхватив ладонями полушария ее зада, Брент с силой притянул ее к себе. Часто и прерывисто задышав, она перевернулась на спину, развела колени, впуская его в себя. И Дэйл, и Брент знали, что любят друг друга в последний раз.

Стальное тело лодки сотрясалось вибрацией — работали четыре мощных двигателя «Фэрбенкс-Морзе», и едкое облачко отработанных газов висело в туманной утренней дымке. Брент, стоявший на мостике рядом с адмиралом Алленом и старшиной второй статьи Гарольдом Сторджисом, опытным рулевым, испытывал смешанное чувство радости и волнения — адмирал назначил на сегодня первый пробный выход «Блэкфина» в море. Двигатели были прогреты, аккумуляторные батареи заряжены, назначена «специальная вахта» для выхода из базы. Двойные швартовы по команде уже были заменены одиночными, четверо матросов готовились к отходу от причальной стенки. Список всех членов экипажа — имена, фамилии, адреса и данные о ближайших родственниках — уже был передан инженерам из «Электрик Боут», час назад сошедшим на берег.

На площадке, приваренной к перископной шахте, стояли с биноклями два впередсмотрящих. Рядом с адмиралом находился на мостике и кэптен Дэвид Джордан. Этот кругленький, тучный лысоватый человек лет пятидесяти с херувимским личиком, отдав подплаву двадцать семь лет жизни, вышел в отставку. Он отличался независимостью характера и суждений, которые облекал, распаляясь, в формы столь энергично-соленые и красочно-непристойные, что ими в завистливом восхищении заслушивались даже главные боцмана — признанные мастера «большого морского загиба». Поговаривали, что именно невоздержанность на язык стоила ему адмиральского звания, хотя он был известен на флоте как редкий знаток лодок и один из лучших американских подводников. На «Блэкфин» он попал довольно сложным путем: Джордан консультировал работавшую на ЦРУ судостроительную фирму «Профайл Боут Уоркс»: та заключила контракт с Департаментом парков, который и нанял его на неопределенный срок и в неопределенном качестве «инструктора и советника».

— Сэр, — сказал он, обернувшись к Аллену. — Сейчас начнется отлив, течение будет очень сильным.

— Да, я вижу, — ответил тот. — Вон как ходят буйки, и у свай — форменный водоворот. — И с юношеской энергией, о которой даже не подозревал Брент, скомандовал: — Сходни убрать!

Боцман отрепетовал команду, и двое матросов вытащили трап на пирс.

Аллен кивнул Бренту и ткнул пальцем вниз. Склонившись над люком, тот прокричал в ходовую рубку:

— Передать в машинное отделение: по местам стоять, к выходу!

— Второй и третий швартовы — принять! — крикнул Аллен.