Новый старый 1978-й. Книга пятая (СИ) - Храмцов Андрей. Страница 31
— Вот такая жизнь у нас. Все рвутся в артисты, но не знают, что это адский труд. Ладно, вещи оставляйте здесь. Ольга Николаевна сказала, что их потом заберут. Только развесьте аккуратно и сапоги в ряд поставьте. Переодевайтесь и до завтра. Завтра после школы едем все на Калужскую и проводим наш новый дом в порядок. Я пока не знаю, когда мы подъедем, но заскочим обязательно. Завтра в семь у нас концерт в «России», так что некоторые из вас будут там с опять с нами. Но это уже решает Дима.
Мы попрощались со всеми, Солнышко расцеловалась с девчонками, а я пожал руки ребятам. Мы взяли свои сумки, гитару и барабаны и отправились на этаж выше, в тоже хорошо знакомый банкетный зал. Вот так, с одной сцены на другую. По дороге нас перехватил майор Колошкин.
— Слушай, Андрей, — начал он свой вопрос, — ты не знаешь, что произошло перед парадом?
— Без понятия, — ответил я, специально сделав хитрую физиономию, чтобы Николай понял, что он прав и там действительно что-то было, — Ты же видел, я на трибуне Мавзолея стоял и рукой всем сверху махал.
— Ну да, ну да. Судя по твоему лицу, без тебя не обошлось.
— Слухи они и есть слухи. Видишь, мы мирные люди, с гитарами и барабанами ходим. Но если что, то «наш бронепоезд стоит на запасном пути».
Пусть сам узнаёт по своим какналам, что и как там случилось. Мне сказали молчать и я молчу. Когда узнает, то поймёт, что говорить я не имел права. «Есть такая профессия — Родину защищать». Вот я её и защищал. Мы вместе дошли до банкетного зала, где члены Политбюро уже рассаживались за столами. В этот раз все пришли раньше нас (про рифму я уже молчу). Судя по рассадке руководства, места нам с Солнышком среди них не зарезервировали. Ну и хорошо, как говорится подальше от начальства — поближе к кухне. Сегодня мы не основные фигуры на банкете, можем и в сторонке отдохнуть.
Как только мы устроились с Солнышком за столом, поднялся Суслов и минут на пятнадцать толкнул речь о роли Партии в Великой Отечественной войне. Следующий раз, когда он меня к себе вызовет, надо будет повнимательней присмотреться к его знаменитому шкафу, где хранились все цитаты классиков марксизма-ленинизма. Вот сейчас Михаил Андреевич по ним шпарит и без запинки. Да, сидеть четверть часа и смотреть на шикарно сервированный стол, исходя слюной — это пытка. Есть хотелось жутко, поэтому я костерил своего прямого начальника и в хвост, и в гриву, но про себя.
Ну наконец-то закончил. Мы быстро с Солнышком наложили себе в тарелки всё самое вкусное, находящееся на расстоянии вытянутой руки от нас, и стали это поглощать с аппетитом. Поднять бокалы за Победу мы не забыли, но, как всегда, с минералкой. Сегодня народу было много, поэтому банкет обещал быть долгим. Артистов, правда, среди них было в этот раз меньше, но партноменклатурных работников всех рангов было больше. Судя по желанию, написанному на лицах гостей, они хотят хлеба и зрелищ. Я их расшевелил своим неожиданно ярким завершением концерта и теперь они готовы продолжать веселье дальше. Значит надо побыстрее наедаться, а то могут неожиданно вызвать к доске. Тьфу ты, какая доска. Вот ведь школа въелась в подсознание. На сцену, конечно.
Я рассказал Солнышку, как я в мыслях перепутал школьную доску со сценой и она тихонько хихикнула. Недалеко от нас сидел Лещенко и он заметил, что мы чему-то улыбаемся и сам улыбнулся. Нас посадили рядом с Зыкиной и Солнышко переодически с ней о чём-то разговаривала. Рядом со мной, судя по грузной фигуре, сидел председатель райкома регионального значения. Мне тоже приходилось перебрасываться с ним малозначительными фразами. И я оказался прав в своём предположении. Товарищ был из Сибири и я ему задавал уточняющие вопросы об обстановке в регионе. Он был доволен моим вниманием к нему и с удовольствием рассказывал. Я его почти не слушал. Недалеко напротив меня сидела Сенчина и стреляла в меня глазками. Её обхаживал тоже какой-то партийный работник высокого ранга. Она делала вид, что увлечена разговором с ним, но взгляды, бросаемые на меня, выдавали её с головой. Ей был интересен я, а не он.
Пугачевой повезло, она сидела с Кобзоном и они заговорщически о чём-то шептались между собой, изредка поглядывая на нас. Понятно, нам с Солнышком косточки перемывают. Уф, наконец-то я насытился. Сейчас бы полежать минут «надцать», но скоро, опять-таки, на сцену. Ну вот, накаркал. Видимо, Брежневу захотелось музыки и первым пошёл Кобзон. Значит мы ещё посидим. Когда Иосиф Давыдович пел, к нам подошла Ольга Николаевна и сказала, что мы будем выступать седьмыми после Пугачевой. Ну и хорошо. Я пока в этот порядок не встреваю, как член ЦК, тут рулит лично Брежнев. С ним согласовали список и очередность выступающих, но скоро меня эта тягомотина тоже ждёт.
После Кобзона вышла Людмила Зыкина и мы с Солнышком обсудили, что будем исполнять. Все пели военные песни, и судя по не особо веселым лицам руководства, им это начинало надоедать. На концерте оно понятно, он был посвящён Дню Победы, но тут-то им хотелось расслабиться и отдохнуть душой. Так, пошла петь Пугачева и за ней мы. Я решил, что если нам разрешат, то мы исполним две песни. Но начнём с «Хоп Хэй Лала Лэй», чтобы немного расшевелить и развеселить народ. И, когда мы вышли на сцену, то мы так и сделали и начали именно с неё.
Лица присутствующих перестали быть серьезными и многие заулыбались. Получилось, что я своим выступлением закрыл официальную и торжественную часть банкета и открыл его весёлую вторую часть. По окончании песни нам дружно хлопали и Леонид Ильич был доволен. Ольга Николаевна махнула нам рукой, мол продолжай. И мы продолжили. Потом солировала Солнышко своей песней «Nah Neh Nah», а потом пошла моя испанская. Народ разошёлся и нас не отпускал. Я посмотрел на Брежнева, он довольный, мне кивнул. И я решил исполнить мои новые две песни. Судя по хитрому лицу Пугачевой, о них все уже знали и все хотели их услышать.
— Я сегодня написал две песни, — обратился я к притихшему застолью, понявшему, что сейчас будет что-то новенькое. — Первая — о зелёных глазах моей невесты, а вторая — о нас с ней. Если вы не против, мы их сейчас исполним.
Такое открытое и неформальное общение певца со слушателями со сцены было новым для всех, но всем понравилось. Присутствующие, конечно, были не против. И я спел свою новую песню. А что, очень хорошо получилась. Женской аудитории даже очень понравилось, да и мужчины были довольны. А вот теперь нам предстояло спеть песню, которую мы репетировали всего один раз. Песню «Я буду всегда с тобой» мы исполнили замечательно. Обе премьеры нам сегодня удались. Вторая песня получилась очень красивой и трогательной, особенно душевно у нас вышла совместная концовка.
После чего, под бурные аплодисменты присутствующих, мы раскланялись и направились к своим местам. Но по дороге нас перехватил кто-то из свиты Брежнева и меня позвали «пред грозные очи» начальства. Очи начальства не были грозными и молнии не метали, а в них, наоборот, светилось добродушие и довольство.
— Ну, что, хулиган от музыки, опять безобразие учинил? — спросил, хитро улыбаясь Брежнев, да и Суслов с Устиновым тоже чему-то ухмылялись. — Бери стул и присаживайся.
— Так здорово же всё получилось, Леонид Ильич, — ответил я, пододвигая стул от соседнего стола и садясь между Брежневым и Сусловым. — В Европе такое окончание концерта все оценят очень высоко. Из западных лидеров никто столько раз за пением на выступлениях своих артистов замечен не был.
— Да, с концертом, действительно, интересно получилось. Сам придумал или кто подсказал?.
— Сам. Спонтанно всё как-то получилось, экспромт, так сказать.
— Ну да. И песни написал хорошие. А между делом ещё и всех нас спас. Без тебя ни одно громкое дело не обходится, везде ты обязательно поучаствуешь. В общем так, за то что спас всё Политбюро, мы решили тебя наградить. Но ты правильно сказал, что третьей Звезды будет тебе многовато. Поэтому вот твой четвёртый Орден Ленина и большое тебе от нас всех спасибо.
Мы с ним опять расцеловались, традиция у нас такая, и пожали руки. Я ещё поблагодарил лично Суслова, Устинова и Андропова, сидящих рядом за высокую награду и меня отпустили к моей невесте. Народ в зале внимательно наблюдал за тем, что у нас там происходит. Когда я возвращался с орденским футляром и наградными документами в руке, то все догадались, что я опять получил какую-то награду из рук САМОГО. Всем было интересно, что там в коробочке. Но все старательно делали вид, что их это ни коим образом не касается.