Пепел и экстаз - Харт Кэтрин. Страница 40

В то же время кое-кто из прежних воздыхателей Кэтлин надеялся, что очаровательная вдова быстро оправится и после окончания траура снова одарит их своей улыбкой, а какой-нибудь счастливчик, возможно, добьется и ее руки. Пока же они качали головами и говорили: «Какая жалость! Вся эта красота и молодость увядают под вдовьим покрывалом, выплакиваются в слезах».

Они были бы поражены, доведись им увидеть прекрасную вдову Тейлор в день рождения ее обожаемого супруга. С утра она закрылась в кабинете Рида, отказываясь выйти или впустить кого бы то ни было. Спустя некоторое время Делла обнаружила, что поднос с ленчем стоит нетронутым у двери.

Во второй половине дня Изабел и Мэри забеспокоились. Из кабинета уже долгое время не доносилось ни звука. Кэтлин не отвечала на их стук и просьбы выйти. Наконец, не зная, что еще предпринять, Мэри послала за Кейт.

Не прошло и двух минут после появления Кейт в Чимере, как из-за двери кабинета раздались странные звуки. Женщины в недоумении застыли в холле около двери в кабинет, откуда неслось громкое фальшивое пение, перемежаемое взрывами громкого хохота.

Пораженные, женщины в молчании уставились друг на друга. Затем по лицу Кейт расползлась широкая улыбка.

— Во имя всех святых! Она же напилась в стельку, — прищелкнув языком, объявила Кейт.

— Она что? — задохнулась Мэри. Кейт кивнула.

— Напилась, и если я не ошибаюсь, лучшим виски Рида.

Изабел прислонилась к стене, почувствовав мгновенную слабость от облегчения.

— Слава тебе, Господи! Я боялась, что она что-нибудь с собой сделает.

— Могу спорить, что завтра она будет чувствовать себя хуже некуда, — резонно заметила Кейт.

Скрючившись в любимом кресле Рида, Кэтлин отхлебывала из бутылки. Исчерпав свой репертуар ирландских баллад, она перешла на разухабистые частушки и похабные песенки портовых кабаков, которым выучилась от своей команды.

Мэри поморщилась в смущении, но Кейт и Изабел подошли к ситуации с юмором. Они сочувствовали Кэтлин, понимая, как тяжело ей именно в этот день, и зная, что наутро она будет сожалеть о содеянном. Однако ситуация перестала казаться забавной, когда вслед за пьяным смехом и пением из-за двери донеслись безудержные рыдания. Звяканье стекла сказало им, что Кэтлин ищет новую бутылку зелья забвения.

— Пытается утопить горе в вине, бедняжка, — печально пробормотала Кейт.

— Похоже, это ей не удается, — вздохнула Мэри.

— Вино — плохой помощник, — признала Кейт.

Кэтлин и в самом деле отвратительно чувствовала себя на следующее утро. Короткий миг забытья прошел, кончилось обезболивающее действие спиртного. Голова, в которой словно стучали тысячи молоточков, раскалывалась от боли. Звонкие голоса детей воспринимались ею как целый оркестр волынок, бьющий по нервам, а от солнечных лучей она, как ей показалось, едва не ослепла. Во рту был привкус помойки, и живот начинал бунтовать от запаха любой пищи.

— Во всем хороша мера, — заявила Мэри, утешая Кэтлин. Следуя совету Кейт, она протянула ей маленький стаканчик виски.

Кэтлин передернуло.

— По-моему, я вчера с этим перебрала.

— Кейт клянется, что это тебе поможет. Она говорит, что твой дедушка Шон лечился этим от похмелья. Этим и еще свежим воздухом.

Это была первая попытка Кэтлин найти спасительное забытье в спиртном. Больше она его в таком количестве не употребляла, но стала выпивать стаканчик бренди для успокоения нервов перед сном. А вскоре стаканчик превратился в два. Гораздо больше вина пила она теперь и за обедом, а во второй полоне дня не ограничивалась, как раньше, одним мятным джулепом, а незаметно пропускала и два, и три. „

Спиртное в какой-то мере снимало душевную боль, ставшую ее постоянной спутницей, и Кэтлин уже не могла без него обходиться. Аппетит у нее ухудшился, но она и не замечала того, что теперь больше пила, чем ела. Зато это бросилось в глаза ее близким, и все они очень встревожились. Конечно, они никому не рассказывали о том, сколько пьет «молодая вдова Тейлор». Ни к чему было давать всей Саванне повод для сплетен.

Наступил День благодарения. По традиции, семья отпраздновала его, хотя благодарить в этом году им, по их мнению, было некого и не за что. Впрочем, если бы Кэтлин подумала как следует, она бы пришла к выводу, что ей есть все же за что благодарить судьбу. У нее были здоровые, смышленые, жизнерадостные дети. Бабушка Кейт, несмотря на свой преклонный возраст, — ей был семьдесят один год — пребывала в добром здравии. Ее родные и Изабел всегда были готовы помочь ей всем, чем могли. Урожай выдался хорошим и убрали его вовремя. Часть урожая погрузили на корабли, которым удалось проскочить сквозь английскую блокаду, что опять же можно было считать везением. В будущем это сулило немалую прибыль. Ни один из ее кораблей не затонул и не получил непоправимых повреждений. И даже погода стояла сухая и теплая, позволяя Кэтлин каждый день совершать прогулки верхом по окрестностям. Галопом скакала она на своем паломино по тропинкам и полям, давая разрядку и себе, и лошади. После этой бешеной скачки она пускала Зевса пастись на каком-нибудь лугу, а сама находила укромный уголок и там, вдали от всех, предавалась своему горю.

Все чаще доезжала она до берега океана, где подолгу сидела на камне, уставясь в бескрайние, беспокойные просторы Атлантики. Сейчас, как и раньше, она снова испытывала чувство единения, родства с морской стихией. Плеск волн, то накатывавших на берег, то откатывавшихся обратно, успокаивал ее измученную душу.

Она простила море за то, что оно отняло у нее Рида, простила и самого Рида. Ее гнев на них иссяк ведь их она любила больше всего на свете. Здесь, на берегу океана, она обрела покой и силу, здесь все ярче разгоралась ее ненависть к англичанам. Желание отомстить за смерть мужа переросло в настоящую страсть, завладевшую всеми ее помыслами. А еще она испытывала острое до боли желание ощутить под ногами качающуюся палубу и положить руку на эфес шпаги. Каждый раз, когда она приезжала на побережье, это желание крепло, пока, наконец, не вытеснило все другие чувства и мысли.

«Мне нужно отправиться в плавание. Я должна». Эта фраза постоянно звучала у Кэтлин в мозгу и в конце концов ей стало казаться, что она сходит с ума.

Зов беспокойной морской стихии находил отклик в ее душе. Кэтлин знала, что не может более противиться этому зову.

Из любви к детям Рождество она провела дома, но оно стало для нее настоящей пыткой. Чуть ли не каждую минуту она вспоминала, каким было Рождество в прошлые годы, когда они праздновали его вместе с Ридом. Не было Рида, и никто не подарил ей нечто такое, что имело бы смысл любовного послания, и ей не для кого было с любовью и нежностью подбирать подарок. Праздник лишился очарования и веселья без широкой, хитроватой улыбки Рида, без блеска его синих глаз. Правда, она видела ту же улыбку и те же блестящие синие глаза на маленьком личике Катлина, но это было все равно что нож в сердце. Любовь и негодование, гордость и сожаление боролись в душе каждый раз, когда она смотрела на своего дорогого малыша. Она стала бояться, что в один прекрасный день возненавидит сына за его полное сходство с отцом.

Эта мысль лишь укрепила ее в решении уехать, хотя бы ненадолго, пока немного утихнет сердечная боль. Возможно, ей удастся свести счеты с англичанами, потопив несколько их кораблей, уложив несколько сотен человек в подводные могилы. Может, за время плавания она научится жить со своими воспоминаниями, перестанет просыпаться по ночам с именем Рида на губах. Может, будет после этого смотреть в лицо своему сыну, не содрогаясь в душе, будет видеть в нем самостоятельную личность, не продолжение Рида. Может, придет, наконец, день, когда она перестанет плакать, оборачиваться по десять раз на дню, желая что-то сказать Риду, чтобы тут же с удесятеренной силой ощутить его отсутствие.

Кэтлин решила вернуться на Гранд-Тер и соответственно построила свои планы. Связавшись с Дэном, она велела ему спрятать «Старбрайт» в укромной бухте которой пользовалась много лет назад. Затем приказала Дэну и Финли подобрать надежную команду и перекрасить «Старбрайт» в зеленый цвет. Она присоединится к Жану, перевоплотившись в пиратку Эмералд. Подобное решение было продиктовано необходимостью скрыть свою личность не столько от других, сколько от самой себя. Она устала быть Кэтлин Тейлор, миссис Рид Тейлор, «молодой вдовой Тейлор». Внутренний голос говорил ей, что надо временно забыть об этой достойной сожаления особе, укрыться за другой личиной. Эмералд была смелой, прекрасной и дерзкой и в речах, и в одежде, и в поведении. Не было дела, за которое она не взялась бы, места, куда она бы не отправилась. Она была вольной, как ветер, ее не мучили угрызения совести. Мастерство, с каким она управляла кораблем и владела шпагой, были известны повсюду. Среди морского братства она стала легендой. Кэтлин чувствовала, что ей необходимо снова перевоплотиться в эту свободную, отважную женщину. Жажда мести стала для нее такой же естественной потребностью, как потребность дышать. Итак, Кэтлин принялась преображать себя. У Кейт она позаимствовала баночку черной краски для волос, а из своего старого морского сундучка извлекла зеленый жилет и коротко обрезанные брюки, составлявшие в свое время смелый наряд Эмералд.