Пепел и экстаз - Харт Кэтрин. Страница 56

Сидевший на своей жердочке в углу Пег-Лег при ее словах пронзительно закричал:

— Хорошая птица! Хорошая птица!

Кэтлин бросила на попугая неодобрительный взгляд:

— А ну-ка замолчи!

Какое-то время в каюте царила тишина, нарушаемая лишь вздохами Кэтлин и Жана. Неожиданно по спине Жана пробежал холодок, обычно предупреждавший его в бою, что кто-то собирается напасть на него сзади. Рывком он обернулся и увидел над собой две бусины глаз и острый изогнутый клюв. Пег-Лег с интересом наблюдал за ними с перекладины над койкой Кэтлин.

Жан взревел от ярости и выбросил вперед кулак, целясь в попугая. Пег-Лег метнулся в сторону, и Жан со всей силы ударил прямо в перекладину. Он вновь взревел, на этот раз от боли.

Прикусив губу, чтобы не рассмеяться, Кэтлин привстала и внимательно осмотрела его руку. К счастью для Пег-Лега, кость оказалась не задетой. И рука, и гордость Жана были, несомненно, ранены, но, судя по всему, и та, и другая не слишком серьезно.

— Жан, — заметила она с укоризной, закончив осмотр, — ты мог бы сломать руку.

— Я пытался свернуть его глупую башку! — в сердцах воскликнул Жан. — Если бы я желал пригласить зрителей, то установил бы плату за вход!

— А это идея! — Кэтлин прищелкнула язык и тут же рассмеялась.

— Кэтлин, — предостерегающе сказал Жан. — Я изо всех сил пытаюсь сдержаться, но должен предупредить тебя, терпение мое вот-вот лопнет. Прошу тебя, сделай что-нибудь с этим любителем подглядывать, с этим извращенцем, пока я не свернул ему шею.

— Хорошо, — примирительно ответила Кэтлин. — Я посажу его в клетку и накрою ее платком. Может он заснет.

— А может, — проворчал Жан, — даст Бог, он там и задохнется.

Пег-Лег тем временем вернулся на свою жердочку и, когда Кэтлин стала снимать его оттуда, чтобы посадить в клетку, громко прокричал:

— Господи Боже мой! Господи Боже мой!

Поспешно Кэтлин накрыла клетку платком и шепнула:

— Замолчи, глупая птица! Ты что, не понимаешь, что можешь угодить в суп?

После этого случая Кэтлин каждый вечер сажала попугая в клетку и накрывала платком. Обычно поворчав там несколько минут, Пег-Лег засыпал. Но иногда она забывала накрыть клетку платком, и он тут же напоминал о своем присутствии свистом или каким-нибудь непристойным замечанием. Скрипучее «Поцелуй меня, красотка!» или «К бою»! мгновенно приводило Жана в ярость, и Кэтлин спешила накрыть птицу. Попугай не только подглядывал, но и подслушивал, и Кэтлин, порой смеялась до колик, услышав вдруг посреди нежных признаний Жана громкий комментарий: «Ерунда!».

Как-то в особенно пикантный момент Пег-Лег, который все еще бодрствовал, неожиданно прокричал:

— Задай-ка жару, приятель!

Жан побагровел от злости.

— Или ты найдешь какой-нибудь способ заставить замолчать эту мерзкую кучу перьев, или я разорву ее на куски и скормлю акулам! — проревел он. — После чего я сделаю то же самое с Домиником за то, что он подарил его тебе!

Кэтлин решила прибегнуть к более крутым мерам выселить попугая из своей каюты. Очень скоро, однако, ей пришлось забрать его, так как он кричал и громко стучал клювом по прутьям клетки, не давая никому спать. В конце концов, она была вынуждена оставить его у себя и лишь убирать клетку с ним каждую ночь в шкаф. Лишенный возможности слышать и видеть происходящее, Пег-Лег какое-то время отпускал отборнейшие ругательства, выражая тем самым свое недовольство, после чего клал голову под крыло и засыпал. Проблема, таким образом, была решена. Жан был удовлетворен, Кэтлин вздохнула с облегчением, и Пег-Лег сохранил жизнь.

Март подходил к концу, приближался день рождения Катлина, которому исполнялось три года, и Кэтлин стояла перед мучительной дилеммой. Прервать ли ей свои операции на море и вернуться в Саванну? Как всякой любящей, нежной матери ей отчаянно хотелось увидеть дочь и быть вместе с сыном в день его рождения, и, однако, при одной только мысли об этом в голове у нее сложно звенел предупреждающе колокольчик. Сможет ли она вынести встречу с сыном, который был уменьшенной копией Рида, сейчас, когда к ней только-только начал возвращаться вкус к жизни? Не слишком ли рано ей возвращаться домой? Не нарушит ли вид Катлина ее все еще столь хрупкое счастье, не погрузится ли она снова в пучину отчаяния?

За десять дней до дня рождения сына Кэтлин наконец приняла окончательное решение. Вместе с захваченным ею британским бригом она отправила в Саванну Кейт письмо, в котором просила бабушку передать от нее поздравления Катлину. Помимо этого она послала Кейт денег с наказом купить от нее в подарок Катлину пони и тележку.

«Передай Катлину, что мама его очень любит и скучает по нему. Пожелай ему от меня счастья и скажи, мама надеется, что ему понравится ее подарок и что по возвращении она посмотрит, как он управляется со своим пони. Обними и поцелуй за меня обоих моих дорогих и скажи им, чтобы они не забывали меня, а я скоро буду дома…» «Постепенно, — продолжала она, — я начинаю смиряться, приняв посланное мне судьбой, но пока у меня нет твердой уверенности, что я могу встретиться с Катлином. Боль в душе немного утихла, но я боюсь, как бы она не вспыхнула с новой силой при виде сына. Я словно просыпаюсь от ужасного кошмара, и меня охватывает страх, что если я только подумаю о нем, он вернется и будет снов меня мучить. Я не чувствую себя пока достаточно сильной для возвращения в Чимеру.

Изабел меня всячески поддерживает. Ты бы не узнала ее сейчас. Робкое, обуреваемое страхами существо превратилось в уверенную в себе, счастливую женщину.

Все мои друзья, бабуля, оказались просто замечательными, и больше всех Жан. Он вернул меня из мрака отчаяния к свету, подарив радость и смех. Жаль, что я не могу ответить ему любовью на любовь. Наша общая с ним любовь к Риду одновременно и связывает нас, и разъединяет. Щедрость Жана, его бескорыстие вносит в мою душу умиротворение и раздражает меня. Благодаря его неизменному вниманию, я чувствую себя и счастливой, и виноватой, и совершенно не знаю, что мне делать. Его легко полюбить, но любовь, как я знаю по опыту, влечет за собой слишком много боли, которой в моей жизни было более, чем достаточно. При мысли о любви меня охватывает страх. Я скорее предпочту сразиться с дюжиной врагов, чем рискну вновь испытать подобную боль…»

В начале апреля Доминик в порыве раздражения и отчаяния из-за явного нежелания Изабел ответить ему любовью на любовь принял вдруг решение на какое-то время отделиться от них и, набрав собственную команду, вскоре отплыл на «Тигре». В душе его теплилась надежда, что вдали от Изабел он сможет лучше разобраться в своих проблемах и бедах.

Не прошло и нескольких дней после его отплытия, как Изабел совершенно неожиданно для себя поняла, что ужасно скучает по Доминику. Жизнь без него казалась пустой и неинтересной, а дни в десять раз длиннее. Ее уверенность в себе поколебалась, да и в бою она стала действовать менее решительно, не ощущая более за спиной его постоянного присутствия. С тоской во взоре она слонялась по кораблю, чувствуя себя совершенно потерянной без его всегдашних шутливых поддразниваний, его заразительного смеха, его глаз смотрящих на нее с неизменным восхищением.

Молча наблюдала Кэтлин за страданиями подруги, чувствуя себя вправе давать ей какие бы то ни было советы в ее любовных делах, когда не могла разораться в своих собственных. Она видела растущее день ото дня отчаяние Жана, но будучи не в силах ему сейчас что-либо обещать, хранила молчание. Тем временем недовольство Жана таким положением вещей становилось все более очевидным, хотя он и не высказывал его вслух. Они продолжали оставаться любовниками и партнерами в морском разбое.

Приближался день рождения Кэтлин, который в постоянных погонях за вражескими судами и сражениях был бы начисто забыт всеми, если бы не исключительная память старого Дэна Ханаана. Старик вспомнил о знаменательной дате, и втайне от Кэтлин они с Финли, Жаном и Изабел приготовили для молодой женщины настоящий праздник. Однако в последний момент их тщательно разработанный план едва не рухнул из-за непогоды. На море была ужасная качка, и коку пришлось немало потрудиться, чтобы в таких условиях умудриться испечь приличный пирог. Затем, уже на закате, они заметили вдруг британский корабль и пустились за ним в погоню. В довершение всего, когда они все же догнали британца и взяли на абордаж, его команда оказала им неожиданно яростное сопротивление.