Золотые патроны(Рассказы) - Ананьев Геннадий Андреевич. Страница 11

Осмотр острова Маячный занял около двух часов, и, как только Юдин и солдаты вернулись на катер, он сразу же, набрав полный ход, пошел к последнему острову. И тут произошло то, чего никто не ожидал. Ни Юдин, стоявший на носу, ни Верховцев, управляющий катером, ни остальные пограничники не заметили, как под катер попал топляк.

На море топляки не редкость. То шторм сорвет бревна с палубы лесовоза, то вынесет в море плот из реки, по которой сплавляют лес, — блуждают эти бревна по воле волн и течений, а когда намокнут, то скрываются под водой сантиметров на двадцать-тридцать. Много неприятностей приносят топляки судам, особенно небольшим: катерам, малым рыболовецким тральщикам.

Юдин первым почувствовал, как киль катера стукнулся о топляк. Капитан резко повернулся к Верховцеву и крикнул:

— Выключай! Топляк!

Ефрейтор Верховцев тоже почувствовал легкий удар, услышал команду Юдина и быстро нагнулся в будку, к мотору, но опоздал — на слишком большой скорости шел катер, и винт уже ударился о топляк и затянул его под руль.

Ветер будто ждал этого момента. Он шаловливо пронесся над морем и стих; море вздрогнуло, покрылось мелкими барашками, потускнело и только начало успокаиваться, как один за другим налетели порывы ветра; потемнело небо, заволоклось откуда-то неожиданно появившимися тучами: шторм начинался сразу, сильный, безжалостный.

Юдин приказал Федосееву и Захарченко сесть за весла (в катере их было два) и грести обратно к острову Маячный, до которого на полмили ближе, чем до того, куда они шли, а сам взял багор и перешел на корму. Верховцев и Лавренин уже пытались вытолкнуть баграми топляк из-под руля.

Катер неуклюже и медленно разворачивался — что для шестиметровой тяжелой посудины два весла, хотя и большие, морские. Мешал развернуться ветер, мешало бревно, да еще неумело работал веслом Захарченко. Силы у этого невысокого широкоплечего парня хоть отбавляй, а за веслом сидел только на лодке, когда возил по вечерам свою дивчину по тихому лесному озеру за кувшинками. Юдин почувствовал, что он нужней там, на веслах, и, дав несколько советов мотористам, сел за весло к рядовому Захарченко. Удары весел стали ровней, и катер, развернувшись, медленно пошел к острову.

Минут двадцать шли курсом на остров, но ветер все усиливался, а пограничники все больше уставали, особенно ефрейтор Федосеев. Греб он старательно, всем корпусом и даже помогал ногами, упираясь ими в паёлы, но Федосеев не отличался физической силой. Он ненавидел свою узкую «петушиную» грудь, всегда старался работать наравне со всеми, хотя быстро уставал. Солдаты обычно подшучивают над «слабаками»; только ефрейтора Федосеева никто никогда не обижал — его жалели и делали это незаметно, боясь, что он не примет нетактичной помощи. Уважали Федосеева за смелость и ум.

Капитан понимал, что нужно перейти к Федосееву, он видел: ефрейтор работает с большим трудом, напрягает все силы, чтобы удержать катер на курсе, чтобы его не сносило ветром; но капитан боялся оставить и одного Захарченко — не сможет один справиться с веслом.

— Я, товарищ капитан, один смогу. Помогите Федосееву, — будто поняв мысли капитана, тихо проговорил Захарченко.

Юдин пересел к Федосееву.

Верховцев и Лавренин вытолкнули наконец топляк, но это не принесло успокоения — винт был погнут, погнут и вал. Верховцев доложил об этом капитану и сел за весло к рядовому Захарченко. Катер пошел быстрей.

Вот уже совсем близко остров — всего кабельтов, вот уже сто метров; в это время налетела очень высокая волна, и весло, которым гребли Верховцев и Захарченко, переломилось, как спичка; волна обдала сидящих в катере холодными брызгами и покатилась дальше, чтобы с тяжелым стоном разбиться о скалы берега; новая волна подняла катер — все выше и выше становились волны, вспенились их гребни, волны будто стремились догнать друг друга и со злостью били в борт катера, который стоял на пути и мешал их неудержимому бегу.

Всего сто метров. Сто метров и — одно весло. Нет, до острова они не дотянут, оставшимся веслом они должны поставить катер носом по ветру, иначе их может перевернуть. Теперь все зависело от умения и быстроты действий Юдина и Федосеева, а Юдин почувствовал, что Федосеев перестал грести.

— Ты что, тюленей кормить хочешь?! — сколько было силы крикнул капитан Юдин ефрейтору. Тот вздрогнул, рванул весло, а Юдин, теперь уже спокойным тоном, проговорил: — Не дергай. Ритмично давай.

Крикнул Юдин не только на Федосеева — капитан увидел, что растерялись все, а растерянность и паника в эти минуты может стоить жизни. Он поступил правильно: голос его взбудоражил людей. Верховцев кинулся к штурвалу, чтобы хоть немного помочь капитану и ефрейтору развернуть катер; Лавренин перебрался к ручной помпе и принялся выкачивать из катера воду, которой уже набралось столько, что всплыли паёлы, а Захарченко, откинув одну паёлу, присел на корточки и начал вычерпывать воду ведром.

Удар, еще удар, еще — вот катер наконец развернулся по ветру. Теперь волны не били его, только поднимали, и тогда был виден берег, а позади — острова, и опускали вниз, и тогда казалось, что, кроме ядовито-зеленых волн, нет больше ничего на свете. В эти минуты Юдину становилось страшно, страшно за себя и за солдат — что будет с ними через час, когда волна, вот эта, зеленая, бросит их на скалу?! А солдаты сосредоточенно работали.

Медленно сносило катер к берегу. Юдин и Федосеев уже устали, на их ладонях кровоточили мозоли. Верховцев предложил сменить гребцов, но Юдин отказался.

— Помогай рулем. Нужно на пески выйти.

После того как поломало весло и едва их не перевернуло, а остров, где они могли переждать шторм, все удалялся, лучшим исходом капитан Юдин считал, если они выгребут на Вторые пески. Юдин с Федосеевым и направляли туда катер, помогая веслом волне и ветру. Доверить весло Лавренину и Захарченко капитан не хотел — не справятся, молодые еще.

Когда катер поднимало на гребень волны, капитан смотрел на берег и каждый раз все больше и больше убеждался, что их проносит мимо Вторых песков прямо на рифовый мыс; рифы сразу же за песками густой цепью выходили далеко в море; во время полного отлива они совсем оголялись, образуя зубчатый мыс, а полная вода, как сейчас, закрывала их всего лишь на несколько сантиметров — это было страшное место, здесь море кипело белым ключом.

Капитан Юдин понимал, что, если катер снесет на банки, не соберешь от него даже щепок, а людям не помогут и спасательные жилеты — побьет о подводные камни. Понимал он и то, что обойти банки они не смогут; для этого нужно поставить катер бортом к волне, а волна уже достигла баллов шести — что для нее этот небольшой вельбот! — перевернет играючи. Теперь Юдин все время старался держать катер не прямо по ветру, а так, чтобы волна била в корму сбоку, подталкивала к берегу. Это им с ефрейтором удавалось, но этого было явно недостаточно, чтобы подтянуть катер к пескам. Одно весло. Всего одно! Нужно было что-то предпринять, предпринять быстро, и Юдин не переставал думать, не переставал искать нужное решение.

«Парус!» — наконец осенила мысль. Юдин крикнул ефрейтору Верховцеву, чтобы тот сел за весло, а за штурвал стал Лавренин, сам же отстегнул и снял спасательный жилет и запрыгнул на будку; ветер ударил ему в лицо и грудь, сбросил фуражку, хотя подбородный ремешок был опущен, и Юдину, чтобы не вылететь вслед за фуражкой за борт, пришлось упасть на крышу будки и крепко ухватиться за шершавые фанерные края.

— Захарченко! Держи меня!

Солдат бросился к капитану и ухватил его за ноги; Юдин сел спиной к ветру, расстегнул куртку и распахнул ее. Ветер ударил в образовавшийся парус и сбил капитана на дно катера.

— Давай подпорку. Руками в грудь.

Юдин вновь залез на крышу будки, пересиливая ветер, раскинул куртку. Ветер бил в спину, а в грудь и живот упирались руки солдата. Регулируя корпусом, Юдин поставил «парус» так, чтобы ветер сносил катер прямо к берегу.

Берег совсем близко — пологий, песчаный. Огромными белыми жгутами накатываются волны на берег, опадают, теряют силу и лижут ласковыми пузырчатыми языками серый песок. А слева море то щетинится черными зубьями камней, то пенится и бурлит, разбиваясь волнами об эти зубы, — на песке жизнь, среди банок — смерть. Пока еще непонятно, куда вынесет катер, что ждет его через несколько минут. Люди боролись за жизнь, каждый с опаской поглядывал на подводный мыс и с надеждой — на песчаный берег.