Сладостная ярость - Харт Кэтрин. Страница 22

Стоящий рядом с ней Трэвис застыл и перестал петь. Его шея над крахмальным воротничком рубашки пошла красными пятнами, и краска постепенно стала заливать лицо. Он так сильно сжал зубы, что на шее проступили вены и у виска начала пульсировать жилка. Он так крепко вцепился в псалтырь, который держала Сэм, что у него побелели костяшки пальцев, и попытался вырвать у нее книжку. Но Сэм, с невинным, но одновременно лукавым видом, не отдавала ему свою добычу.

Элси, стоявшая по другую сторону от Сэм, тоже перестала петь. Ее плечи затряслись в безмолвном хохоте, а из поджатых губ вырвались глухие сдавленные звуки. Раздались отдельные смешки и среди прихожан за их спинами. Лицо пастора Олдрича приобрело очень странное выражение, словно он подавился рыбной косточкой. Одна его супруга, похоже, пребывала наверху блаженства. Она не переставала улыбаться и кивать Сэм, как бы поощряя ее усилия.

Между тем низкий хрипловатый голос Сэм набирал силу с каждым стихом, а ее протяжное произношение, свойственное жителям юго-запада, одинаково искажало и слова и ноты. Прихожане церкви Святой Троицы в Тамблвиде никогда еще не слышали подобного исполнения псалма «Мы соберемся у реки». Многие давились от смеха и поэтому пели почти так же скверно, как Сэм. В результате финал песнопения начинал смахивать на вой койотов на луну.

Трэвису хотелось только одного — вырыть яму, залезть туда и закопаться там навеки! Он не мог припомнить случая, когда он был публично так опозорен, и ему некого было в этом винить, кроме себя самого. Остаток службы он сидел сгорбившийся, насупившись, и молился о том, чтобы пастор Олдрич распустил прихожан без пения заключительно псалма.

Идти по центральному проходу после завершения службы было сущим наказанием, все равно что идти сквозь строй. Трэвис крепко держал Сэм за руку и чувствовал, как она вся дрожит, но она ничем не выдала своего волнения. Она держалась гордо и прямо, бесстрастное лицо превратилось в маску равнодушия.

И все же смущение Трэвиса никак нельзя было сравнить с тем, что испытывала она. Он понимал, как неловко ей было чувствовать на себе любопытные взгляды.

— Не бойся, Сэм, — шепнул он. — С тобой ничего не случится. — Хотя она и не ответила, он заметил, как она судорожно сглотнула слюну.

Сэм не слишком доверяла заверениям Трэвиса. Насколько она могла понять, очень немногое отличало эту толпу от разъяренных линчевателей. Многие дамы подбирали свои юбки, когда она проходила мимо; другие хихикали и посмеивались в руку. Некоторые прихожане забыли, где они находились, и теперь в открытую глазели на нее, раскрыв рты. Другие рассматривали Сэм, не скрывая любопытства. Миссис Мел-бурн, хозяйка магазина, что-то громко нашептывала в ухо женщине, стоящей рядом, и бросала мрачные взгляды в сторону девушки. Управляющий банком угрожающе хмурил брови. Общая атмосфера отнюдь не была радушной, и Сэм подумала, что так чувствовали себя пленники на борту пиратского корабля, когда их заставляли пройти по доске [1].

Похоже, что искренне радовались ее приходу в церковь только пастор с женой да еще Лу Сприт. Все трое стояли у входа, так широко улыбаясь, что казалось, у них кожа лопнет. Это было глупо, ведь Сэм почти не была с ними знакома, но их улыбки несколько приободрили ее. Когда они с Трэвисом подошли к этой компании, Сэм слабо улыбнулась в ответ.

— Ах, моя милая! — заворковала Альма Олдрич, протягивая руки и заключая Сэм в объятия. — Как я счастлива видеть вас сегодня! А как вы прекрасно выглядите! Правда, она просто прелесть, мистер Олдрич?

Пастор закивал головой в знак согласия.

— Совершенная правда. — И задал неизбежный вопрос: — Как вам понравилась сегодняшняя проповедь, мисс Даунинг?

Застигнутая врасплох, Сэм не могла припомнить ни одного слова из проповеди пастора, но ей не хотелось врать служителю церкви. Не зная, что сказать, она пролепетала:

— Больше всего мне понравилось пение. Странная тишина воцарилась после этого признания, все почему-то ужасно смутились, наконец Альма сказала:

— Мисс Даунинг, вам никогда не хотелось учиться пению? У вас такой сильный и красивый голос. Его требуется только немного обработать. Я бы с радостью взяла вас к себе в ученицы.

Трэвису показалось, что по лицу пастора Олдрича пробежала гримаса. Сэм совсем смешалась и не знала, что на это ответить.

— Вы очень добры, миссис Олдрич, — взял ситуацию в свои руки Трэвис, — но в этом нет особой необходимости.

— Ах, ведь я тоже хочу внести свой вклад в перевоспитание мисс Даунинг! — воскликнула Альма. — Я тоже хочу приложить свои скромные усилия в обучение мисс Даунинг. Разве я не имею на это права?

— Знаете ли… — начал было Трэвис, а Сэм покраснела до корней волос и желала только одного — испариться в воздухе.

— А что, — вставила вдруг Элси. — Что в этом плохого? — И пробормотала себе под нос, но достаточно громко, чтобы он слышал: — Если на то будет воля Божья, это пойдет всем на пользу и спасет наши уши в будущие воскресенья.

Гулянье, состоявшееся в тот день после службы, стало еще одним испытанием для Сэм, но Трэвис настоял на том, чтобы она обязательно в нем участвовала:

— Так ты познакомишься со многими людьми, и они к тебе присмотрятся. Но прошу, веди себя прилично. Если хочешь спасти свою шею, ты должна кое с кем в городе подружиться.

Среди публики, разодетой во все самое лучшее, Сэм снова выделялась как белая ворона. Да, платье, которое купила ей Элси, вполне годилось для будней, и Сэм, вероятно, так никогда бы и не узнала разницу между обычным платьем и праздничным, если бы не увидела в тот день нарядно одетых молодых дам. Если женщины постарше носили темные платья, то девушки одного с Сэм возраста одевались поярче, их туалеты были украшены вышивкой и лентами. Кружевные рюшки и оборки на юбках переливались всеми цветами радуги, когда девушки собирались группами, чтобы посплетничать и посмеяться.

Все их разговоры в тот день крутились вокруг Саманты Даунинг, пленницы начальника полиции Кинкейда. Когда Трэвис подводил ее то к одному, то к другому жителю Тамбла, за ними тянулся хвост шепотков. В основном из уважения к должности Трэвиса никто в его присутствии не осмеливался оскорбить Сэм, но когда процедура знакомства закончилась, Сэм так и не получила ни одного приглашения присоединиться к какой-либо группе. Она стояла в компании Трэвиса, Элси и Альмы Олдрич и изо всех сил пыталась скрыть свой гнев и обиду.

Но это было еще не все. Подняв глаза, Сэм увидела приближающуюся к ним красивую молодую девушку. В полной уверенности в своей неотразимости она одарила Трэвиса ослепительной улыбкой.

Не обращая никакого внимания на Сэм, она протянула ему руку, затянутую в изящную перчатку, и промурлыкала:

— Трэвис! Не стыдно ли вам, вы совсем забыли обо мне! Я могла обидеться и вообще не прийти сюда.

Ее розовые губы сложились в призывную улыбку, которая полностью опровергнула ее упреки и вызывала у Сэм неодолимое желание двинуть кулаком прямо в лицо этой женщине. Сэм и сама не знала, почему у нее вдруг появилась такая мысль. На нее нахлынула истинная ненависть к этой даме, яростное чувство ревности, возникшее внезапно и. заставшее ее врасплох. Никогда еще за все свои семнадцать лет Сэм не испытывала такого.

— Послушайте, Нола, вы ведь знаете, я в этом не виноват. — Трэвис говорил ровно, спокойно, и это так удивило Сэм, что она широко раскрыла глаза. — С того дня, как произошло ограбление банка, я был очень занят и никак не мог найти время, чтобы съездить к вам на ранчо.

— Да, я слыхала об этом, — нежным голосом произнесла Нола и бросила уничтожающий взгляд на Сэм. — Вот это и есть та самая маленькая преступница, которая занимает все ваше время? — Нола презрительно оглядела Сэм с головы до ног и фыркнула: — Я слышала, что она живет с вами в одном доме.

Миссис Олдрич ахнула, почувствовав оскорбительный смысл в словах Нолы. А Элси немедленно стала на защиту Сэм: