Белый призрак - Хатсон Шон. Страница 4
Они, как и Кван, были в джинсах и спортивных свитерах. Как и он — лет двадцати с небольшим. И как и он — китайцы. Кван повернул за угол, на Вордур-стрит. Уличная иллюминация облегчала задачу преследователям. Ослепительно сверкавшие огни высвечивали каждый метр. Где же укрыться?..
Кван слегка замедлил бег и попытался смешаться с большой группой пешеходов, переходивших улицу в направлении Лестер-сквер.
Проталкиваясь между ними, Кван наступил на ногу светловолосой девушке, которая, взглянув на него, что-то раздраженно проворчала.
Он обошел двух мужчин, сидевших за металлическим столом возле Швейцарского центра. Здесь же стоял еще один — в национальном шотландском костюме, игравший на волынке. У ног его лежала коробка, в которую прохожие бросали монеты. Рядом дремала тощая собака.
Странно, что он замечал подобные мелочи, ведь его сейчас должно было занимать только одно: как оторваться от преследователей?
Обернувшись, Кван снова их увидел. Они торопливо шагали по тротуару, высматривая беглеца.
Следуя за самозабвенно целующейся парочкой, он вышел на Лестер-сквер, обогнул очередь, ожидавшую открытия кинотеатра «Эмпайр».
Возможно, ему лучше было бы укрыться в каком-нибудь здании? Или раствориться в толпе?
СПРЯТАТЬСЯ ИЛИ ПОВЕРНУТЬСЯ К НИМ ЛИЦОМ?
Он решил, что сумеет опередить их.
И тут же, заметив его, преследователи снова бросились в погоню. Они неслись за ним, точно гончие за лисой.
Кван медлил.
КУДА ЖЕ УХОДИТЬ?
Дыхание с хрипом вырывалось из его легких.
Наконец, решившись, он бросился налево, в сторону Сент-Мартин-стрит, и во весь дух понесся по тротуару.
Преследователи тоже бежали во все лопатки, бесцеремонно расталкивая прохожих.
Кван снова оглянулся, утирая со лба пот.
Прямо перед собой он увидел темный двор.
Что, если укрыться там?..
Он свернул за угол и оглянулся. Когда он увидел, что дистанция между ним и его преследователями несколько увеличилась, его лицо расплылось в улыбке.
Двор находился футах в десяти.
Обогнув высокую кирпичную стену, он прижался к ней, затаив дыхание.
Высокий, промчавшись мимо, исчез за углом Орандж-стрит.
Кван улыбнулся, расслабился.
БУДЬ Я ПРОКЛЯТ!
Он вышел из тени и наткнулся на второго преследователя, коренастого.
Улыбка тотчас сползла с его лица.
— Тебе что надо, ты, дерьмо собачье? — прохрипел Кван, его вдруг охватила ярость.
Преследователь молча приближался. Кван заметил, как рука его противника скользнула к поясу, под свитер.
— Я разобью твою гнусную харю, — не слишком уверенно произнес Кван.
В следующее мгновение коренастый выхватил нож. У Квана перехватило дыхание.
Нож был с широким лезвием, в длину — дюймов девять. Тесак мясника...
ОДИН НА ОДИН. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ШАНС ЕСТЬ.
И тут из-за угла появился высокий. Он входил во двор и улыбался... Кван похолодел. Высокий вытащил из-за пояса точно такой же нож, как у дружка.
— Что вам от меня нужно? — прошептал Кван, отодвигаясь от них как можно дальше, пока не уперся спиной в стену.
Ни один из преследователей не удостоил его ответом. «Похоже, эти чертовы тесаки ужасно острые», — почему-то пришло ему в голову.
Они набросились на него.
Глава 7
Шон Дойл скрипнул зубами, поднимая штангу. Вены на шее и висках вздулись от напряжения. Опуская снаряд, он вдруг почувствовал легкую боль в плече, однако, не обращая на нее внимания, снова поднял штангу.
И еще раз поднял.
Боль то ли утихла, то ли Дойл привык к ней. Он всецело сосредоточился на упражнении: вверх-вниз, вверх-вниз, и так без устали.
Пот, уже пропитавший его серую футболку, выступил темными кругами под мышками, струился по спине...
Дойл видел свое отражение в зеркале напротив, видел, как напряглись бицепсы, когда он поднимал снаряд.
В зале на Пентонвил-роуд кроме него никого не было. Часы на стене показывали 7. 06 утра. Дойл занимался уже целый час. Полмили, отделявшие зал от его квартиры в Ислингтоне, он пробежал трусцой и так же намерен был вернуться домой после тренировки.
Хозяина зала Дойл знал уже много лет. Этого низенького узколицего типа он звал просто по имени — Гас. Фамилия же хозяина его просто-напросто не интересовала. Каждое утро в шесть часов Гас открывал для него зал, позволяя час и даже больше тренироваться в полном одиночестве. Дойл ценил подобное внимание.
Врачи сказали, что тренировки помогут ему восстановиться. А Дойлу это было необходимо.
ВОССТАНОВИТЬСЯ...
В обретении физической мощи он преуспел вполне, несмотря даже на то, что старые ранения порой давали о себе знать. Но вот психическое восстановление...
Дойл стиснул зубы, твердо решив поупражняться со штангой чуть дольше обычного. Его лицо покрылось испариной. Пот струился по щекам, подбородку, капал на грудь.
Упражнения укрепляли мышцы, делали его сильнее — но как быть с воспоминаниями? Дойл знал, как справиться с болью физической, ее он относил к издержкам своей профессии, — но вот как бороться с душевными страданиями, он понятия не имел.
Он бросил на пол штангу — по залу разнесся грохот металла. Дойл провел рукой по своим длинным волосам, отбрасывая со лба мокрые от пота пряди.
Массируя мышцы рук и плечи, он направился к боксерской груше, свисавшей с потолка.
Удивительно, что он до сих пор жив.
Пока он безжалостно молотил грушу, эта мысль снова и снова приходила ему в голову.
Несколько лет назад он должен был погибнуть от взрыва бомбы в Лондондерри. Однако выжил, хотя до сих пор не мог понять, каким чудом его не разорвало на клочки. После того взрыва Дойл восстанавливался, как и сейчас.
Как бойцу подразделения по борьбе с терроризмом, Дойлу не раз приходилось рисковать жизнью.
Он безжалостно молотил грушу.
...После того случая, после взрыва бомбы, ему советовали выйти в почетную отставку. Однако Дойл не из тех, кто прислушивается к советам. Он вернулся к своей службе, снова отправился в Ирландию. И снова чудом уцелел.
Он умудрился оправиться от ран, после которых, по идее, заколачивают в деревянный ящик. Правда, временами Дойл проклинал свою неистовую жажду жизни. Ведь не осталось никого, о ком он мог заботиться... Все, с кем он работал, к кому имел неосторожность привязаться, — все мертвы. А Дойл уцелел... И ведет его теперь по жизни только гнев да жажда мести. И если этот гнев, если это неистовое стремление к отмщению все же приведут его к могиле, — что ж, так тому и быть. Нет, он, Дойл, не искал смерти — он просто не боялся ее. Для того, кто невысоко ценит свою жизнь, жизнь, полную боли и горьких воспоминаний, трагический финал становится лишь облегчением...
Дойл обрушил на грушу серию ударов, передвигаясь так, словно ему противостоял настоящий противник.
Ему вновь явился образ светловолосой девушки.
ДЖОРДЖИ.
Он с нежностью произнес ее имя.
ЗАБУДЬ ЕЕ. ЗАБУДЬ ВСЕ.
Легче сказать, чем сделать.
ТЫ ВСЕГДА ГОВОРИЛ, ЧТО НЕ ПОЗВОЛИШЬ СЕБЕ УВЛЕЧЬСЯ. ЭТО БЫЛА ТВОЯ ОШИБКА.
Он обрушился на грушу с удвоенной энергией.
Ему предлагали уйти в отставку. Они предлагали... Эти чинуши... Люди, отдававшие ему приказы.
ДА КТО ОНИ ТАКИЕ, ЧЕРТ БЫ ИХ ПОБРАЛ?!
Без своей работы он себя не мыслил, без нее он был мертв. После отставки он и месяца не протянул бы. Всунул бы в рот револьверный ствол да и нажал бы на спуск. С другими такое случалось. С такими же, как он. Дойл не создан был для тихой жизни, пусть даже при хорошей пенсии, полагавшейся ему за прежние заслуги. Тихая, спокойная жизнь — вот к чему его хотели приговорить... Уйти в отставку, сидеть без дела, прозябать, жить одними лишь воспоминаниями, ожидая неизбежной смерти. Возможно, от них бы он рехнулся, от своих воспоминаний, превратился бы в слабоумного идиота.
Дойл не хотел, чтобы его жалели, и не собирался ставить себя в такое положение, когда поневоле вызываешь у людей именно это чувство.