Отбросы - Хатсон Шон. Страница 28

Стук в дверь кабинета возвратил его к реальности.

Появился констебль Стюарт Рид, высокий, нескладный детина с изрытым оспой лицом. Ему было тридцать с небольшим, на несколько лет меньше, чем Рэндолу. На лице констебля блуждала улыбка.

— Рапорт следователя по делу Логана, шеф, — объявил он, помахивая папкой.

— Спасибо, — сказал Рэндол, протягивая за ней руку.

Констебль повернулся, чтобы уйти, но инспектор остановил его:

— Узнайте, Рид, может, у Нормана найдется для меня чашка кофе или чая. Бурда из этого дрянного автомата, как кошачья моча.

Стюарт с улыбкой кивнул и оставил шефа в одиночестве. Рэндол открыл папку и обнаружил в ней всего лишь три листка бумаги. Рапорт следователя, еще один рапорт о предполагаемых орудиях убийства и копия под заголовком:

ФЭЙРВЕЙЛСКАЯ БОЛЬНИЦА (Результаты вскрытия)

Под всеми тремя документами стояла одна и та же размашистая подпись: Рональд Поттер.

Поттер являлся главным патологоанатомом Фэйрвейла, что было засвидетельствовано печатными буквами под его факсимиле.

Рэндол по очереди тщательно просмотрел каждый документ, останавливаясь и вновь возвращаясь к прочитанному. Нащупав в кармане пачку сигарет, он вытащил ее и, обнаружив, что она пуста, раздраженно выругался. Вместо сигареты взял шариковую ручку и принялся грызть ее кончик. Основной рапорт состоял из текста, большая часть которого изобиловала медицинскими терминами. Когда Рэндол отложил отчет, то, по крайней мере, понял, как, если не почему, умер Ян Логан.

— "Восемь смертельных ран на плечах и шее, — читал он вслух. — Голова отсечена режущим предметом с односторонним лезвием. Глубина ран от четверти до двух с половиной дюймов. Других внешних повреждений не обнаружено".

Рэндол бросил рапорт на стол и, взяв другой листок, откинулся на стуле. В листке содержалось предположительное описание орудия убийства. Он снова прочел вслух:

— "Следы ржавчины обнаружены во всех ранах, кроме одной".

Инспектор забарабанил пальцами по столу.

— Ржавчина, — пробормотал он и, положив перед собой блокнот, записал:

"1. Ржавый нож?

2. Сильный мужчина (глубина порезов)?

3. Нет мотива?"

Он приподнял бровь, размышляя над тем, что написал. Необходимо обладать сверхъестественной силой и жестокостью, чтобы отрезать голову, не имея при себе пилы или какого-то другого, похожего инструмента. А кто сказал, что убийца использовал орудие с гладким лезвием?.. Рэндол вновь вернулся к первому рапорту. В нем ни разу не упоминалось гладкое лезвие. Заточенное с одной стороны — да. Он вычеркнул слово «нож» и поставил рядом три вопросительных знака. Топор? Но тут же он исключил его. При использовании топора раны были бы намного глубже. Тем не менее порезы достигали двух с половиной дюймов глубины. Рэндол решил, что оружием ударяли, а не кололи. Голова Яна Логана была отрублена, а не отрезана. Еще раз просмотрев рапорт, инспектор отметил, что патологоанатомом обнаружены частицы стесанного спинного мозга, так что голову отделили от туловища несколькими мощными ударами.

Рэндол глубоко вздохнул и, нервно барабаня пальцами по столу, думал теперь об одном: удалось ли его людям найти Харви. Это сделал Харви, и никто другой! Все говорит об этом. А ублюдок еще в окрестностях Игзэма. Инспектор в буквальном смысле слова заскрежетал зубами. Его необходимо найти, даже если придется разбирать каждый дом по кирпичику. В последний раз глянув на результаты вскрытия, он ощутил, как волосы на затылке у него встают дыбом: инспектором вдруг овладела непоколебимая уверенность, что он читает не последний такой рапорт.

Глава 24

Столовая для сотрудников Фэйрвейла казалась в этот день многолюдной, как никогда, и Гарольду Пирсу было нелегко продвигаться с подносом. Кружка с чаем опасно кренилась, и жидкость грозила расплескаться. Дважды тарелка с бобами на тостах съезжала к краю пластикового подноса. Наконец Гарольду посчастливилось найти одно свободное место, и он благополучно приземлился со своей едой, возблагодарив небо за удачу. Сел, тяжело отдуваясь. В желудке урчало — чувство голода давало о себе знать, но в то же время вид лежащего на тарелках вызывал тошноту. Взяв нож и вилку, Гарольд держал их перед собой и смотрел на исходящую паром еду. Через минуту-другую он отложил приборы в сторону и решил довольствоваться лишь чаем.

Болела голова, и гул переполнявших столовую голосов усугублял его плохое самочувствие.

Медсестры, врачи, санитары и прочий больничный персонал — все вокруг за обедом болтали, смеялись, жаловались и ругались. Гарольд же был один в нескончаемом потоке льющихся звуков. С утра сначала все сливалось в сплошное громкое жужжание, но с течением времени, стихая, превращалось в слова. Правда, они оставались неясными, неразборчивыми, но все же это были слова. Гарольд никак не мог понять, что говорили голоса, но они на чем-то настаивали. Он закрыл глаза и прижал ладонь к уху, как будто мог таким образом заглушить эти, навсегда поселившиеся в его голове звуки. Но они продолжали и теперь взывать к нему, откуда-то из глубины его существа, смешиваясь с какофонией в столовой.

Гарольд потягивал чай, морщась всякий раз, когда нужно было оторвать кружку от стола. С заметным усилием он подносил ее к губам, будто кружка была не фарфоровой, а свинцовой. Но коричневый напиток благотворно действовал на его обложенный, еле поворачивающийся во рту язык.

Кто-то попросил его подвинуться. Гарольд, сначала ничего не поняв, поднял глаза и увидел привлекательную женщину, остановившуюся рядом. На ней был расстегнутый белый халат, не скрывавший высокую грудь под нарядной блузкой, тонкую талию и стройные бедра, плотно обтянутые юбкой. Гарольд посмотрел ей в лицо и оказался во власти самых ярких синих глаз, какие ему когда-либо приходилось видеть. Тонкое лицо обрамляли короткие каштановые волосы. Женщина улыбалась.

Довольно долго Гарольд разглядывал ее, догадавшись в конце концов по цвету халата, что перед ним врач. До него дошло, что он оказался на ходу, и поспешил отодвинуть свой стул, освобождая дорогу. Женщина снова улыбнулась и поблагодарила его, а он смотрел ей вслед, наблюдая за тем, как она пробирается к стойке с едой, выбирает блюда и оживленно переговаривается с другими женщинами. Гарольд прикоснулся к изувеченной щеке, его рука дрожала, а единственный глаз все еще был не в силах оторваться от женщины в белом. Казалось, исчез куда-то гвалт столовой, все внимание Гарольда сосредоточилось на докторе. Она понесла свой поднос к столику, где уже сидели несколько других врачей, и Гарольд видел, как она смеется, обмениваясь с ними шутками. Он опустил голову, снова испытывая ноющую боль в затылке. Голоса в голове продолжали что-то мямлить и бормотать на неразборчивом языке, и Гарольд так стиснул зубы, что у него свело челюсти.

Наконец он решился встать, но тут же колени подкосились, и он выбросил в сторону руку, чтобы сохранить равновесие. Рука задела край тарелки, и, прежде чем он что-либо успел предпринять, та слетела со стола и, ударившись об пол, разлетелась вдребезги. Сидевшие поблизости обернулись, чтобы узнать, в чем дело, и Гарольд покраснел под их любопытствующими взглядами. Он взглянул на смесь битого фарфора с запеченными бобами и, как бы извиняясь, пожал плечами, заметив крупную женщину в зеленом халате, направлявшуюся через всю столовую к нему с ведром и тряпкой.

— Прошу прощения, — пробормотал Гарольд.

— Ничего страшного, дорогуша, — успокоила женщина. — Это случается сплошь и рядом, но если вам не нравится наша стряпня, вы так и скажите. Вовсе не обязательно вываливать ее на пол. — Громко смеясь, она посмотрела на Гарольда.

Тот судорожно сглотнул, дрожа всем телом.

— Извините, — повторил Пирс, не уловив шутки. Секунду помедлив, он круто повернулся и двинулся к выходу. Ему казалось, будто вся столовая смотрит ему вслед.

— Кто этот человек? — поинтересовалась доктор Мэгги Форд у коллег, проведя рукой по своим коротким каштановым волосам. Она сочувственно наблюдала за тем, как Гарольд поспешно покидает столовую. — Что-то раньше я его не видела. Фредерик Паркин допил остатки кофе и промокнул носовым платком уголки рта, уделив особое внимание своим густым белокурым усам над верхней губой.