Аллигат (СИ) - Штиль Жанна. Страница 21

— Да что ж за напасть такая? За что Бог закрыл глаза на наше счастье? — косилась она недобро на молчаливую невестку, выкладывая на стол молочные гостинцы. — Может, вам надо обвенчаться в церкви? Получить благословение свыше? Саша, иди сюда, я принесла твои любимые глазированные сырочки! — звала сына, не желавшего встречать мать-кормилицу. Вздыхала: сын вырос и уже не бежит встречать её, как когда-то. Теперь у него есть та, для которой он готов на всё. Только эта «та» не оправдала надежд свекрови: ребёночка родить не может, гостинцы с её рук не ест, брезгует. Нине всё равно, пусть не ест, лишь бы Сашеньке было тепло и сытно.

— Мама, какая церковь? — отвечал ей сын, украдкой поглядывая на грустную жену. — Мы сами разберёмся, как нам быть. Давайте пить чай.

Ольга слышала бурчание свекрови и чувствовала себя никчёмной. Она не могла дать мужу то, без чего нет полноценной семьи, ради чего стоит жить.

Сашка, желая её подбодрить после ухода матери, с таинственным видом говорил:

— Пока всё нормально, Олюшка. Вот как только исполнится самая страшная примета, тогда уж точно будет беда.

— Какая примета? — в очередной раз с опозданием сознавала Ольга, что купилась на его невинную шутку.

— Страшной приметой считается, если чёрный кот разобьёт зеркало пустым ведром, — говорил он, озорно сверкая прищуренными глазами.

— Снова Задорнов? — улыбалась сквозь слёзы Ольга. — Мне бы твой оптимизм. — Ничего из Раневской в расстроенную голову не шло.

В такие минуты она верила: всё будет хорошо.

Поддерживала её и мама:

— Не плачь, дочка, — утешала она, прижимая к себе Ольгу, согревая в ласковых объятиях. — Только Бог решает, когда дать ребёнка. Какие ваши годы? Семейные пары потомства десятилетиями ждут. В конце концов, есть искусственное оплодотворение.

Мама… Мамочка… Сердце застонало, обливаясь кровью. Ольга закрыла лицо руками, горячие слёзы покатились по ледяным щекам. Как горько сознавать, что тебя нет с теми, кто тебя искренне любит, ничего не требуя взамен, а ты… Ты давно не говорила ей, как сильно любишь её.

Не подумала, не успела, опоздала.

Теперь в том мире твоя могила рядом с могилой отца. Тебя оплакали. Тебя похоронили. Тебя отпустили.

Страшно… И опять больно.

Она не могла объяснить, почему была так уверена, что в её тело — оставшееся там, в библиотеке мебельной фабрики, — не вселилась чужая душа. Хотела ли она, чтобы было иначе, и душа Шэйлы получила шанс на новый виток жизни? Ольга не знала. Но она была уверена, что виконтесса, в отличие от неё, не справится в том мире с обрушившейся на неё бедой.

А тогда Ольга не хотела ждать потомства десятилетиями. Она хотела ребёнка сейчас, разумно полагая, что хороша ложка к обеду. К тому же ей стало казаться, что Сашка стал отдаляться от неё: шутил всё меньше, молчал всё больше. А виноватой во всём она чувствовала только себя.

Наконец, Бог сжалился над любящими сердцами. Через два с половиной года случилось долгожданное чудо — Ольга забеременела. Сашка был на седьмом небе от счастья. Родители с обеих сторон радовались за своих детей не меньше, подарив им путёвку на две недели в Черногорию. Незабываемый отдых за пределами привычного мира! Второй виток счастья для счастливых будущих родителей! Начавшие остывать чувства, вспыхнули с новой силой.

Сашка сдувал пылинки с жены и в ожидании первенца брал на дом дополнительную работу: писал курсовые для ленивых студентов профильного ВУЗа. Заработок откладывался в кубышку, поскольку предстоящий декретный отпуск предполагал много расходов. Ребёнок и жена ни в чём не должны нуждаться.

Всё шло по плану: беременность проходила без осложнений, подержанный фольксваген стоял на стоянке у дома. Сашка каждое утро отвозил Ольгу до места работы и встречал, чтобы — не дай бог! — она не тряслась по душным маршруткам и автобусам.

Благополучно миновал четырёхмесячный срок беременности. Позади волнения по поводу вероятной угрозы выкидыша, изнурительный токсикоз и приступы слабости.

Тот пятничный день начался, как и предыдущий: ровно, с бодрого настроения супругов и обещанием Сашки незабываемого сюрприза для жены вечером. Ничто не предвещало беды. Уроки закончились и Ольга, не спеша, поднималась на второй этаж, где в классе ждали её семиклашки для проведения классного часа. Она приостановилась на лестнице и с замиранием сердца прислушалась к плавным толчкам в животе. Малыш давал о себе знать уже второй раз за день. Ольга улыбнулась: через две недели они с Сашкой, наконец-то, узнают пол ребёнка.

По лестнице навстречу ей спускались дружно хохочущие старшеклассники. Вдруг мгновенно сцепившийся клубок мужских тел рванулся по ступеням вниз, подминая её под себя и увлекая вниз. Она помнила удар, жуткую боль в руке, которой цеплялась за перила, как за спасительную соломинку, и собственный крик. Больше не помнила ничего.

Глава 14

Ольга пробудилась от воспоминаний и, расширив глаза, схватилась за живот. Скорчилась, поджав ноги. Резь огненным клинком впилась в низ живота, вырвав сдавленный стон. Память тела не подвела и в этот раз, подкинув следующую порцию мучительных видений, с годами не ставших менее болезненными. Ольга, контролируя дыхание — глубокий вдох, выдох, — успокаивала приступ боли. Она не думала о том, чью боль чувствует — свою или Шэйлы, — уверенная в том, что именно эта боль одинаковая у всех женщин.

Снова ледяная вода в умывальне смывала жар с пылающего лица. Сводило скулы от желания разреветься в голос, выплеснуть наружу боль, сжигающую душу. И Ольга снова тонула в воспоминаниях, переживая заново весь ад своего «выздоровления».

Очнулась она в больнице. Первым, кого увидела, был Сашка. Он сидел у постели, держал её за руку и плакал.

Осознав, что больше не беременна, она рвалась в приступе истерии из рук медсестёр, пока они вводили ей успокоительное.

Самое страшное ждало её утром, когда на перевязке она увидела свежий воспалённый шов на животе. Никто не стал её жалеть, тут же сообщив, что у неё в результате несчастного случая произошёл выкидыш, закончившийся тяжёлым маточным кровотечением и экстирпацией (удалением) матки. Сохранение яичников в тот момент казалось несущественным.

Вместе с потерей ребёнка она лишилась надежды когда-нибудь родить и стать матерью.

Ежедневные приходы психиатра понадобились практически сразу. Ольга прошла все пять стадий такого понятия, как «острое горе»: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Правда, для этого потребуется не один год, чтобы отойти от полученного потрясения, избавиться от чувства собственной вины, побороть враждебность к предполагаемым виновникам несчастного случая.

А тогда, пройдя двухмесячный курс послеоперационной реабилитации, она переступила порог школы, где всё и произошло. Дойдя до лестницы, оказавшейся для неё роковой, не смогла шагнуть на ступеньку. Это стало началом конца её педагогической карьеры. Она смотрела на учеников, проходящих мимо неё, слышала слова приветствия, и у неё не было ни сил, ни желания ответить им. Поймала себя на том, что стоит, крепко уцепившись в поручень лестницы, и не может сделать ни шага, с неприязнью всматриваясь в лица спускающихся по лестнице парней-старшеклассников. Ей казалось, что каждый из них виноват в её трагедии. Всё кружилось перед глазами, в ушах стоял смех мальчишек, лиц которых она не помнила, звучал собственный крик боли и отчаяния, заглушивший голос разума. Для окончательного принятия утраты прошло слишком мало времени.

В тот же день Ольга подала заявление об увольнении.

С этого момента начался новый отсчёт времени в её семейной жизни.

Сашка по-прежнему заботился о неработающей жене. Молча обнимал её, убаюкивая на своей груди. Он так же брал подработку, и Ольга понимала, что таким образом он избегает тесного общения с ней, хоть и говорит, что собирает средства на длительный отпуск у моря, а Ольге необходимо окрепнуть от болезни и набраться позитива.