Поиск седьмого авианосца - Альбано Питер. Страница 55

И вслед за этим, выпустив шасси, начал снижение первый торпедоносец-бомбардировщик B5N. Сверкающая алюминием и плексигласом громадина, снизив скорость, пошла на посадку, выбросив хвостовой гак. Офицер-регулировщик в желтом жилете крест-накрест вскинул над головой флажки и резко опустил их вниз. Летчик убрал газ, и машина грузно опустилась на палубу, поймав гаком трос аэрофинишера. С узких мостков вдоль полетной палубы спрыгнули ликующие матросы, отцепили гак и покатили B5N через аварийный барьер к носовому подъемнику.

— Шестьдесят пять секунд, — сказал Аллен, взглянув на часы.

— Медленно! — крикнул Фудзита телефонисту. — Слишком медленно! Ускорить посадку!

Наоюки отрепетовал команду.

Следующий бомбардировщик сел за пятьдесят пять секунд.

— Уже лучше! — разом сказали адмиралы.

Затем один за другим приземлились все оставшиеся пятьдесят два самолета, и последним посадил на палубу свой торпедоносец с ярко-желтым обтекателем командир группы подполковник Окума. Через несколько минут он, как был в летном комбинезоне и шлеме, уже стоял в ходовой рубке между Брентом и адмиралом Фудзитой, наблюдая за посадкой третьего по счету бомбардировщика D3A.

— Еще пятьдесят четыре «Айти» и пятьдесят семь «Зеро», — сказал Аллен.

Фудзита молча кивнул в ответ, быстро глянув на часы.

Окума, еще шире развернув плечи, подал свое массивное тело вперед.

— Лучшие летчики в мире, адмирал! Работают как часы.

Но Марк Аллен показал ему на бомбардировщик, который заходил на посадку со слишком большой высоты.

— У этих часов лопнула пружина…

Регулировщик яростно махал флажками, запрещая посадку, и растерявшийся летчик резко сбросил газ, но было уже поздно: из выхлопной трубы вырвались язык пламени и плотное облако черного дыма, моментально подхваченные ветром. Брент в ужасе смотрел, как тяжеловесную машину развернуло левым крылом вперед и грузно ударило о палубу, потом снова подкинуло в воздух. Самолет с покореженной обшивкой, обрывая оба троса аэрофинишера, свистнувшие как гигантские бичи, потеряв оба крыла и часть хвоста, завертелся волчком, скапотировал и наконец замер совсем рядом с артиллерийской платформой, на которой стояли оцепеневшие наводчики. Двое, не удержавшись на ногах, полетели за борт.

— О Боже! — выдохнул Аллен.

Разлившийся бензин вспыхнул, но авральная команда в асбестовых костюмах уже была на месте и вытаскивала из-под бесформенной груды дымящегося, алюминия почерневшего, обожженного, жалобно стонущего летчика и обезглавленного стрелка. Залив пеной тлеющий комбинезон, летчика бегом отнесли в лазарет, а обугленное тело стрелка положили здесь же на палубе. Через три минуты пламя было сбито, а обломки самолета убраны.

— Он упокоился в храме Ясукуни, — скорбно произнес Фудзита. — Передать, — повернулся он к телефонисту. — Пусть его положат в самолет и похоронят вместе с ним в море.

Покуда изуродованные останки самолета со стрелком в сплющенной и смятой кабине переваливали за борт, на палубу продолжали один за другим садиться другие машины. Наконец в воздухе остался только истребитель подполковника Мацухары. У Брента засосало под ложечкой, когда изящный «Зеро» с красным обтекателем стал, быстро снижаясь, заходить с кормы. Неужели это произойдет здесь и сейчас? Ведь это так просто: ничтожнейший просчет — и на скорости в сто двадцать узлов самолет в лепешку расплющится о стальную палубу. Но нет: грациозный истребитель плавно, как чайка, скользнул вниз и безупречно приземлился на три точки, поймав первый трос финишера. Брент шумно перевел дыхание. Окума насмешливо фыркнул.

— Отбой! — сказал Фудзита. — Руководителю полетов подать рапорт о причинах аварии, потерях среди личного состава и повреждениях матчасти. Штурман! Курс?

— Два-три-три, господин адмирал.

— Добро! Поднять сигнал: «Курс два-три-три, скорость шестнадцать, следовать в стандартном ордере охранения». — Он произнес эти же слова в переговорную трубу, добавив: — Ходовая вахта, боевая готовность номер два.

В считанные минуты авианосец и эскортные эсминцы изменили курс и скорость. Брент прятал бинокль в прикрепленный к ветрозащитному экрану футляр, когда посыльный вручил адмиралу радиограмму. Старик стал читать, хмурясь все сильней. Потом вздрагивающим от сдерживаемой ярости голосом он произнес:

— Арабы убили всех, кто был на борту того «Дугласа», который забрал Розенкранца и доставил его в Сергеевку. Облили бензином и подожгли. Тридцать один человек сгорел заживо.

Послышались гневные возгласы.

— Господин адмирал, — сказал, шагнув вперед, Окума, — вы сказали, что они могут простоять в порту около суток?

— Вполне вероятно.

— Господин адмирал, когда же мы отомстим?

— Если боги будут к нам благосклонны — скоро. Очень скоро, подполковник Окума.

Тот вскинул к небу сжатый кулак:

— Чтобы обагрить свой меч их кровью, я пробьюсь через железную стену! — и, покосившись на Аллена, добавил: — Если на «Огайо» не спят.

— Не спят? — сердито переспросил тот.

— Да-да. Я знаю, что такое служба на лодке. Сплошное безделье. Залег на дно — и спи. Истинные мужчины — здесь. Они сражаются!

— Вам бы, подполковник, попробовать хоть разок, каково там спится, — едва сдерживаясь, ответил адмирал. — Хоть разок.

— Захочу выспаться — переведусь в подводники, — отрезал Окума.

…Телефонный звонок нарушил дремоту Нормана Вила. Сняв трубку, он услышал голос дежурного офицера, Ларри Мартина:

— Командир, арабы выкатились из Владивостока проворней, чем Годзилла налетел на Токио.

— Поиск локаторами ведут?

— Ведут, сэр, но при этом еще играют в гандбол пустыми жестянками из-под горючего.

— Боевая тревога!

К тому времени, когда он прошел в ЦКП, сто сорок два человека его экипажа, подгоняемые вспыхивающими лампами и почти беззвучной бранью старшин, уже стояли по местам по боевому расписанию. Занял свое место за пультом ГАСа и он. «Машинное отделение к бою готово, торпедные аппараты к бою готовы, РЛС РЭБ к бою готова…» — ввинчивались в ухо доклады старшего помощника.

— Есть… Есть… — повторял он. — Барр, глубина погружения?

— Тридцать восемь фатомов, сэр.

— Курс? Скорость? Место?

— Сорок футов, сэр, курс ноль-девять-ноль, скорость — три. Семь миль от выходного буя, пеленг ноль-два-семь.

— Лево на борт, держать ноль-два-семь.

Рулевой, сидевший за пультом управления, отрепетовал команду и переложил штурвал влево, поглядывая на свой дисплей.

— Есть, сэр!

— Прямо руль! Стоп машина! Акустик!

— Есть акустик! Сэр, слышу шумы тех самых эсминцев.

— А транспорты?

— Трудно сказать, сэр. Идут в строю кильватера, шумы гребных винтов смешиваются… — Он подался вперед, всматриваясь в дисплей и прижимая к уху наушник. — Есть! Поймал! Тяжелые винты, работают на малых оборотах.

— Как только лидер пройдет выходной буй, скажешь.

— Так… Так… Так… Он совсем рядом… — Пейн постукивал сжатым кулаком по панели, словно отсчитывал секунды. — Есть! Пеленг взят!

— Четырнадцать ноль-ноль, — сказал Вил, вскинув голову к часам на переборке.

— Ура! — вскричал Мартин. — Плакали ваши денежки. Другой раз не будете спорить!..

— Достопочтенный лейтенант Мартин, — с преувеличенной учтивостью сказал Вил, — если вы не возражаете, мы, с вашего разрешения, продолжим…

— Виноват, сэр!

— Перископ поднять! — РЭБ показал, что в широком диапазоне работают четыре радара: два береговых и два судовых. Вил приказал боцману Эшворту: — Поисковый перископ — на ноль-ноль-ноль. Акустик! Доложить, когда замыкающий минует выходной буй!

— Прошел, сэр! Они в фарватере!

На несколько минут на центральном посту стало тихо. Потом постепенно начали нарастать шум винтов и писк ГАСа. Больше всего Норману Вилу хотелось сейчас положить «Огайо» на дно, отключить все, кроме систем жизнеобеспечения, и затаиться за термоклином. Но выход арабского конвоя надо было увидеть — увидеть своими глазами. Он стиснул зубы.