Каторжанин (СИ) - Башибузук Александр. Страница 24

Дальше помянули Полухина, после чего Майя убежала ухаживать за ранеными и забрала с собой сестру, вознамерившуюся остаться со мной.

Ну а я отправился на общественный сход, собранный для обсуждения необходимости переселения, где первым и выступил. Доступно и просто объяснил, что в Россию мы никого переправить не сможем, как ни вывернись, а если люди останутся, то после повторного появления японцев — позавидуют мертвым. И предложил выход — переселится в глушь, на север и ждать там, когда вернется российская власть.

На удивление, народ быстро согласился. Погомонили, успели переругаться с друг другом, а потом дружно начали собираться. Бабы занялись хозяйством, а мужики ушли на берег ладить дополнительные плавсредства и оснащать имеющиеся лодки противопульными щитами из досок, по моему распоряжению. Ну а дед Фомич, осуществлял общее руководство.

На обед наварили громадный котел щей, на общее пропитание, наваристых и вкусных, на говядине — пустили под нож единственную коровенку, пережившую нашествие косоглазых. Бабы оплакивали ее как близкую родственницу, но все прекрасно понимали, что забрать рогатую с собой не получится. Впрочем, кое-какую мелкую домашнюю живность с собой все-таки брали.

А одновременно, прямо на деревенском майдане, по моей просьбе, сладили виселицу. Ничего особенного, два вкопанных в землю высоких неошкуренных бревна и перекладина. Ну и пеньковая веревка с петлей, как без нее. Вервие со скрипом о души оторвал Фомич, теперь в деревне каждая мелочь становилась на вес золота. Где другую возьмешь?

Старшего лейтенанта тащили волоком, сам он уже не мог идти — только жалобно выл, судорожно пытаясь цепляться ногами за землю.

Черт, какие там пытки, японец сейчас испытывал гораздо более страшные муки.

Мне было противно на него смотреть, а еще немного жалко. Не исключаю, что в бою он мог быть храбрым и толковым офицером, но сейчас перестал быть даже человеком. Такое бывает, стоит чуть дать слабину, слишком захотеть жить и начинается цепная реакция — человек цепляется за свою душонку изо всех сил. И подобное зачастую случается с людьми, которые привыкли забирать чужие жизни без причины, просто из прихоти.

— Ну что, господин Кабо, — я присел рядом с японцем. — Пора платить по счетам. Вас уже заждались на том свете ваши кредиторы…

Японец ничего не ответил, он лежал на земле сжавшись и только жалобно всхлипывал.

Но и в этот раз, с казнью пришлось повременить, потому что к деревне вышел капитан Борис Стерлигов и с ним двадцать два солдата из гарнизона Корсакова.

Капитан, высокий и крепкий брюнет, лет сорока возрастом, оказался военным юристом, дико педантичным служакой, но при этом вполне адекватным человеком.

Он даже не пытался качать права, а свершенные нами подвиги тут же взялся задокументировать, чтобы потом передать по инстанции для награждения. Моя персона тоже не вызвала у него никакого отторжения. Он только насыпал кучу параграфов и пунктов разных законов, подтверждающих, что я теперь совершенно чист перед правосудием.

А потом обратил внимание на виселицу.

— Кого вешать собрались? — капитан с интересом провел по нам с подпоручиком взглядом.

— Старшего лейтенанта японской армии Ясухиро Кабо, за свершенные зверства в отношении мирного населения.

— А с его солдатами как поступили? Вы же говорили, что взяли их в плен.

— Спалили скопом в овине… — вызывающе брякнул Собакин, но тут же спохватился и поспешно добавил: — Местные жители.

Честно говоря, я ждал, что Стерлигов тут же объявит нас военными преступниками, но тот только понимающе покивал головой.

— Самосуд, да, русский народ в гневе бывает беспощаден… — но тут же ткнул пальцем в потолок избы и заявил. — Но с этим… как его там, мы обязаны поступить по закону. Мне надо будет опросить местных жителей, я набросаю обвинительное заключение, после чего мерзавца уже можно будет повесить на законных основаниях. В военное время функции правосудия исполняет командир воинского подразделения, согласно пункта…

Капитан опять разразился потоком законов, но я его вежливо прервал.

— А может ну его? У нас своих забот хватает. Повиснет и без обвинительного заключения. Опять же, я приказал баньку истопить…

— Думаете? — Стерлигов поморщился. — Хотя… действительно. Оформлю все задним числом. Но вернемся к нашим делам. Я планировал добраться до побережья со своими людьми, чтобы попробовать переправиться на материк. В сложившихся условиях считаю продолжение боевых действий на острове полностью бесперспективным, но сдаваться тоже не собираюсь. Уверен, власти еще дадут должную правовую оценку преступной капитуляции генерал-губернатора Ляпунова. А вы? Вы как собираетесь поступить?

Тут опять взлез подпоручик и менторским тоном повторил капитану мою речь, о пределе стойкости японской армии.

— Гм, — Стерлигов одобрительно кивнул. — Похвально, похвально, молодой человек. Но это какая-то партизанщина, вам не кажется? Хотя… в войну 1812 года… подобным образом…

В разговор вступил уже я и развернуто описал капитану все наши планы и диспозицию.

— Действительно, звучит вполне рационально, — капитан опять кивнул. — Пожалуй… я остаюсь с вами.

Вот тут, у меня в голове внезапно сложился странный план. Почему странный? Да потому, что он основывался на событиях из будущего. Которые, как штабс-ротмистр Любич, я никак не мог знать.

— Думаю, Борис Львович, вам все-таки следует отправиться на материк, причем при первой же возможности.

— Почему? — капитан внимательно на меня посмотрел.

— Для начала, сообщить властям, что на Сахалине еще активно сопротивляются русские воинские подразделения и боевые действия даже не думали заканчиваться. Это надо сделать для того, чтобы на предстоящих мирных переговорах Российской империи и Японии, оккупация Сахалина не считалась свершившимся фактом. Что усилит уже нашу позицию, а не японскую.

— Переговорах? Каких переговорах? — Собакин и Стерлигов недоуменно на меня уставились. — Вы о чем, Александр Христианович?

— Считайте это моими аналитическими выкладками, — быстро съехал я. — Несмотря на свои военные успехи, Япония практически выдохлась. И очень скоро, при посредничестве третьих держав, возможно Америки, запросит переговоры. Аннексию Сахалина она задумала, как раз чтобы усилить свои позиции на этих переговорах. И будет требовать оставить остров за собой, как победившая сторона. И, боюсь, наши могут уступить им, к примеру, в обмен на отмену контрибуционных выплат. Но мы своим сопротивлением спутаем все эти планы. К тому же, у меня есть фотоматериалы о зверствах японцев над мирным населением — если их правильно вбросить в прессу, они тоже сыграют против косоглазых макак. Вот всем этим вам и предстоит заняться, Борис Львович. У меня есть еще соображения, но я их изложу чуть позже.

— Макак? — Стерлигов приподнял очки и тут же понимающе воскликнул. — Ах да, конечно макак! Ну что же, ваши выкладки звучат фантастически, но вполне логично и разумно.

— Спасибо… — я почувствовал себя полностью выдохшимся.

Три тысячи чертей! Откуда я все это знаю? Звучит не только фантастически, а просто безумно. Но абсолютно уверен, что все это полная правда. Даже знаю, где эти переговоры произойдут. В Портсмуте, мать его ети! И наши на них отдадут япошкам половину Сахалина, ровно по пятидесятую параллель. А Витте, будь он неладен, потом прилепят погоняло, граф Полусахалинский. Так я из будущего и прошлого? Господи…

Ответов, конечно, не нашел. Но найду обязательно, просто слишком уж часто начались выбросы информации из подсознания.

Мы еше немного пообщались, а потом пошли вешать японского старшего лейтенанта. Стерлигов толкнул перед жителями речь, в которой юридически обосновал казнь, ну а чурбак даже не пришлось выбивать из-под ног смертника, он сам с него случайно соскочил.

Умирал он долго и страшно, ну а я, глядя как Ясухиро Кабо выделывает коленца ногами, неожиданно для себя продекламировал вслух: