Виолончелист (СИ) - Монакова Юлия. Страница 66

___________________________

*Фокачча — лепёшка из пшеничной муки с добавлением местных специй и оливкового масла. Часто бывает с начинкой — грибами, помидорами, колбасами, сыром и т. д.

Они во второй раз позавтракали. Лепёшка, купленная в местной пекарне, действительно оказалась очень вкусной, нафаршированной сыром и тонко нарезанной копчёной колбасой, а сверху посыпанной чесноком и перцем.

— А теперь — в кондитерскую! — деловито скомандовала Лучана. Макс закатил глаза.

— Смилуйся! Мне даже при одной мысли о еде теперь становится плохо…

— Так это не для тебя! Привезёшь маме сладостей в подарок.

Кузина не успокоилась, пока не заставила Макса купить местного печенья — миндального амаретти и песочного кубели, а также настояла на том, чтобы он попробовал знаменитую нугу торроне, которую у местных кондитеров закупал к Рождеству Ватикан.

— И вот со всем этим добром ты заставишь меня тащиться наверх, к замку? — потрясая пакетами и коробками, иронично поинтересовался Макс. — Я так и знал, что ты хочешь меня угробить.

В этот момент зазвонил мобильный Лучаны. Она ответила на звонок, что-то оживлённо залопотав по-итальянски, энергично жестикулируя свободной рукой, точно собеседник мог её видеть, и строя уморительные гримаски. Макс наблюдал за ней с улыбкой.

Закончив разговор, кузина взглянула на него чуть виновато.

— Макс, планы немного изменились… Сейчас нам лучше вернуться домой.

— Что случилось? — испугался он. — Что-то с отцом?

— Нет, просто нас там… кое-кто ждёт.

Оказалось, в Портофино из Генуи нагрянуло всё семейство в полном составе: родители, сыновья с жёнами и их дети. Лучана, не утерпев, проболталась накануне матери по телефону о визите нежданно-негаданно объявившегося родственника.

Гвалт на вилле стоял просто невообразимый, Макс едва не оглох, когда они вошли в ворота. По саду с визгом и смехом носились дети всех возрастов, а Моцарт радостно скакал рядом и заливался звонким лаем, балдея от этой весёлой суматохи.

Впрочем, в доме едва ли было тише. Просто уму непостижимо, сколько шума могло производить несколько взрослых человек… с учётом того, что они разговаривали одновременно. При виде Макса все заорали ещё громче и немедленно кинулись знакомиться.

Его обнимали, тискали, что-то восхищённо щебетали по-итальянски и по-румынски, кузены трясли ему руку в качестве приветствия, а их жёны и мать целовали в щёчки, а также зачем-то совали Максу ничего толком не соображающих младенцев, которые пачкали его слюнями и шоколадными конфетами. В довершение этого театра абсурда мама Лучаны попыталась накормить его сладким пирогом, очевидно, собственноручно испечённым, и принялась запихивать кусок прямо ему в рот… Макс едва не рехнулся от такого радушного приёма. К сожалению, английским языком в этой семье владели только Лучана да её брат — неженатый футболист, так что Максу оставалось лишь догадываться, о чём идёт речь вокруг него.

— Содом и Гоморра, — довольно громко проворчал Милош, не особо деликатничая. Впрочем, родня, вероятно, привыкла к такому отношению и сама не слишком-то церемонилась.

Отец Лучаны оказался совсем не похож на своего старшего брата. Это был добродушный, улыбчивый и чуть полноватый человек, уже растерявший половину своих волос. Он крепко обнял новоприобретённого племянника и что-то горячо заговорил по-румынски. Макс нерешительно улыбнулся и покосился на Милоша.

— Он говорит, что не ожидал такой прыти от угрюмого затворника вроде меня, — перевёл отец с усмешкой. — Выражает надежду, что я пока не совсем потерян для общества… может, ещё и женюсь на старости лет.

— Как тебе наша чокнутая семейка? Я сказала им, что ты улетаешь завтра и никак не успеваешь заехать погостить, — шепнула Максу Лучана в самом искреннем раскаянии. — Тогда они решили сами приехать и познакомиться с тобой…

— Да всё нормально, — он успокаивающе похлопал её по руке. — Я, конечно, немножко обалдел от таких оваций, но… твои родные очень милые и забавные.

— Теперь они и твои родные тоже, — поправила она. — Не забывай об этом.

— Верно, — улыбнулся он. — Просто пока не привык…

К вечеру часть большого шумного семейства уехала обратно в Геную, часть же осталась ночевать на вилле.

Перед ужином, когда Макс собирал вещи у себя в спальне, в комнату постучал отец и попросил разрешения войти.

— Нам с тобой сегодня не дали побыть наедине, — немного смущённо пояснил он. — Извини, что так получилось.

— Надеюсь, в будущем нам ещё представится такая возможность, — улыбнулся Макс. — Я… мы с мамой, — поправился он, — будем рады принять вас в Питере.

— Ты тоже приезжай, мальчик. В любой день, в любой момент. И матери скажи, что двери моего дома всегда открыты. Возможно, нам с ней следует пообщаться по-нормальному… полагаю, мы найдём, о чём поговорить.

— Я ей передам, — кивнул Макс.

— Да, передай это… и кое-что ещё, — Милош замялся. — Честно говоря, я не знаю, что полагается дарить женщинам в России, и не знаю вкусов твоей матери. Но… вот, — он протянул сыну красиво упакованную коробочку местных сладостей, — и вот, — у Макса в руке оказалась старая фотография.

Макс увидел на снимке маму… и отца. Они стояли на сцене: он — в классичесском строгом костюме с бабочкой, со скрипкой в руке, она — положив одну руку на крышку рояля, в белоснежной блузке и концертном пиджаке с юбкой, Макс сразу же узнал этот, так хорошо знакомый ему, наряд! Мама выглядела немного напряжённой и взволнованной, он мог прочесть это волнение даже по фото, но при этом — какой молодой и счастливой она была!..

— Отдай ей эту фотографию. Себе я сделал копию.

— Спасибо, — отозвался Макс, сглотнув ком в горле. — Думаю… нет, я уверен, что ей будет очень приятно.

Разумеется, выспаться в эту ночь — и вообще лечь пораньше, как планировал Макс — ему совершенно не удалось. Но он не слишком расстроился, решив, что наверстает в самолёте или уже дома, в Питере.

Зато как бесценны и дороги были мгновения, проведённые с семьёй… После ужина никто не разошёлся по своим комнатам, даже детям разрешено было попозже отправиться в постель. Все допоздна сидели в столовой, пили вино, разговаривали, смеялись и даже пели, Макс играл для родственников на виолончели, дети пытались открутить хвост и уши пущенному в дом Моцарту, а тот лишь покорно терпел эти издевательства, время от времени выклянчивая себе очередной кусок сыра или прошутто…

Несмотря на то, что он знал всех этих людей всего-ничего, Макс чувствовал себя среди них абсолютно своим.

Он чувствовал себя дома.

Через несколько дней после возвращения из Италии Макс узнал, что Милош Ионеску, впервые за долгие годы нарушив своё молчание, пообщался с прессой и местным телевидением. В интервью он официально объявил российского виолончелиста Максима Ионеску своим сыном.

Глава 28

Постепенно подкрадывалось лето.

Несмотря на ряд важных событий и эмоциональных потрясений, связанных с внезапным обретением новых родственников, жизнь Макса потихоньку вошла в привычную колею и покатилась своим чередом. Он ездил на гастроли и давал концерты в родном Питере, участвовал в телевизионных шоу и судействовал в музыкальных конкурсах…

Но, конечно, тональность восприятия мира немного изменилась. Макс с теплотой в душе понимал: теперь, что бы с ним ни произошло, где бы он ни был — он никогда не останется один.

Кузина, добавившая Макса в друзья в фейсбуке и твиттере (её примеру последовали и остальные родственнички — все, у кого были аккаунты в этих соцсетях), немедленно забила бы тревогу, не появись братец онлайн хотя бы сутки. Они регулярно созванивались с Лучаной по скайпу и подолгу болтали обо всём на свете. Разумеется, общался Макс и с отцом. Тот не был любителем соцсетей, но обоим хватало видеозвонков.