Десять месяцев (не)любви (СИ) - Монакова Юлия. Страница 15
— Доброе утро, — поздоровался он с ней. — Вы уже уходите? Я, видите ли, подготовил для вас список статей, которые необходимо прочесть для дальнейшей работы…
— Ой, спасибо! — смущённо и обрадованно отозвалась Полина. — А я вас искала на кафедре, Марк Александрович, но мне сказали, что вы появитесь только к третьей паре.
— Да, у меня два “окна” подряд, но я решил приехать пораньше. А зачем вы меня искали?
— Хотела показать вам то, что сделала за эти дни, — Полине снова стало страшно, как на экзамене, в ожидании громовского вердикта. А ну как окажется, что она понаписала белиберды?
— Тогда, может быть, вернётесь со мной на кафедру? Я почитаю, обсудим… Или у вас сейчас дела?
Она замотала головой.
— Нет-нет… у меня первая пара тоже свободна.
— Отлично! — широкая улыбка снова озарила его лицо. Было в нём сегодня что-то необычное… празднично-весёлое — такое, что, глядя на него, хотелось улыбаться и беззаботно шутить в ответ.
И — надо же было этому случиться! — прямо на лестнице они буквально столкнулись с Илоной Эдуардовной, которая спешила на занятие к пятикурсникам.
— Доброе утро, Марк Александрович! — поздоровалась, буквально пропела она. Полину поразил её голос — столько в нём было нежности… или почудилось? Но краем глаза она ухватила отблеск ответной улыбки Громова, и в груди защемило. Неужели это то, о чём сразу можно было подумать? Так быстро? Так резво? Громов же совсем недавно приехал в город… А может, всё-таки показалось?
Между тем, Илона Эдуардовна перевела взгляд на Полину — и от её ласковой нежности не осталось и следа. Русичку буквально перекосило, но она нашла в себе силы никак не комментировать их совместное появление.
Ревнует она его ко мне, что ли, осенило вдруг Полину. Но она тут же отвергла эту мысль: да ну, бред. С какой стати? По какому поводу?.. Однако ревность многое объяснила бы в её поведении…
— Пойдёмте же, Полина, — Громов кивком пригласил девушку следовать за собой, поскольку она замешкалась, стоя на ступеньках и глядя вслед гордо удаляющейся Илоне Эдуардовне. — Такое ощущение, что вы засыпаете на ходу. Выходные удались? — пошутил он.
Полина встрепенулась и виновато посмотрела на доцента.
— Извините, Марк Александрович. Просто немного задумалась.
Усадив Полину на стул, который едва-едва вмещался в тесное узкое пространство между стеной и столом, Громов удобно устроился напротив и надолго погрузился в чтение, периодически делая на страницах какие-то пометки карандашом и не произнося при этом ни слова.
Полина старалась не выдавать своего волнения, наблюдая за тем, как он читает её работу. Когда Марк Александрович оторвался от чтения и устремил внимательный взгляд на студентку, она подобралась, настроенная на обстоятельную и уважительную беседу.
Поначалу всё шло довольно сносно.
Полина на всякий случай заранее решила не возражать, не спорить, быть покладистой и послушной. Она деловито приняла от Громова несколько общих замечаний о методологии и о жанровых различиях в фольклоре. С удовольствием покивала, соглашаясь с утверждением, что главный признак “нефольклора” — отсутствие художественности… Ей даже ненадолго показалось (и польстило слегка, чего уж), что этот взрослый, солидный, учёный человек — доцент! — разговаривает с ней, как с равной. Но тут он сердито ткнул карандашом в одну из страниц Полининой работы, и иллюзия “равенства и братства” рассеялась без остатка. Никакого равноправия — напротив, она почувствовала себя провинившейся школьницей, вызванной на ковёр к директору.
— У вас, госпожа Кострова, — начал он, и её буквально обдало холодом и отчуждением от этого официального обращения, — к сожалению, отсутствует чёткое понимание, что есть флоклор, а что — подделка, устные произведения отдельных лиц, выдаваемые за народные.
Полина закусила губу, стараясь не выдать, как она расстроена.
— Всё-таки трудно определить, что — фольклор, а что нет… — робко и нерешительно возразила девушка.
— Разве? — он посмотрел на неё почти с отвращением. — Да фальшивка плавает брюхом кверху, как дохлая рыба. Неужели вы не чувствуете этого? Не слышите? Вам это не режет слух?..
— Слышать-то слышу, и чувствую… — она развела руками.
— Вот видите! — обрадовался Громов, перебивая.
— …но ведь это всё на уровне интуиции, а надо как-то научно обосновать, — докончила Полина свою мысль. — Нельзя же выкидывать из текста только по принципу “мне так кажется”. Тем более, подделывают очень профессионально, с традицией… К примеру, все эти частушки поют у нас на острове на праздниках и на застольях, и никто теперь уже не вспомнит, от кого и когда впервые их услышал, — Полина беспомощно пожала плечами.
Громов снова подвинул к себе папку и быстро проставил несколько галочек карандашом напротив отдельных частушек.
— Поразмыслите на досуге, — сказал он более доброжелательным тоном, — попробуйте сами разобраться, почему их нельзя отнести к народному творчеству.
— Вот именно эти частушки я терпеть не могу, — призналась Полина, невольно засмеявшись. Он тоже засмеялся, с удовольствием глядя на неё — ни следа не осталось от прежнего брезгливого выражения.
— Ну вот, а говорите — трудно! Я верю, что у вас есть чутьё на эти вещи, вы способная. А вот обоснуйте и объясните мне это сами, хотя бы попытайтесь. Не сейчас, разумеется. Подумайте.
Громов отложил папку в сторону, по рассеянности вместе со своим карандашом, заложенным между страницами.
— А вообще, конечно, в некоторых вопросах вы мне сто очков вперёд даёте, Полина. Я — теоретик. Практики ужасно не хватает, — признался он внезапно в каком-то доверительном порыве. — Мне бы поработать где-нибудь… в месте, вроде вашего острова. Возьмёте меня как-нибудь с собой? — смущённо улыбнулся он, и непонятно было, издевается он сейчас над ней или спрашивает совершенно искренне.
— Поедемте… — отозвалась обескураженная Полина, чувствуя, как предательский румянец заливает ей щёки.
Ох, только бы он перестал так на неё смотреть и так улыбаться! Хорошо, что она сидит, иначе ноги бы её не удержали.
Чтобы чем-то занять себя, Полина потянулась за своей папкой, лежащей на противоположном конце стола рядом с Громовым, и тут вдруг поймала на себе его странноватый взгляд. Она не сразу сообразила, почему доцент так необычно на неё смотрит, а сообразив, чуть не ахнула в ужасе. Дело в том, что сегодня она надела блузку "с секретом". Пока Полина стояла или сидела, строгий воротничок плотно облегал шею, но стоило ей слегка наклониться — и вся эта видимая строгость летела к чертям собачьим, потому что на воротнике не имелось ни единой пуговицы, и края его тут же заманчиво и весьма соблазнительно распахивались.
Господи ты боже мой, подумала Полина ошеломлённо, да Громов пялится мне в декольте! Она поспешно выпрямилась и замерла, боясь сделать неловкое движение, чтобы вновь не спровоцировать сеанс нечаянного, хоть и вполне невинного, стриптиза.
Он, конечно же, поспешил отвести взгляд и вообще по-джентльменски сделал вид, что ничего не заметил, не обратил внимания… Однако его глаза имели опасное, смущающее, возмутительное свойство — говорить лишнее. И столько в них сейчас было, в этих удивительных глазах цвета расплавленного серебра! Что отвечать на это — Полина не знала, а молчать было глупо…
Но в это время, на счастье, у Громова зазвонил телефон, и он, извинившись перед студенткой и сделав рукой отпускающий жест, погрузился в какой-то важный деловой разговор.
Полина на подкашивающихся ногах вышла из аудитории и поплелась вниз по лестнице. Ей срочно нужно было сделать глоток свежего воздуха, чтобы остыть и проветрить мозги. Она совершенно не понимала, что с ней происходит, отчего горят щёки и всё ещё подрагивают колени. Неужели доцент Громов нравится ей? Нравится как мужчина? Это же глупо и… бесперспективно. А может быть, она путает симпатию с чем-нибудь иным? С уважением к научному авторитету Громова, к его увлечённости профессией… ну невозможно же вот так по-идиотски, с ходу, “запасть” на своего научного руководителя! Но чем тогда объяснить свою странную реакцию на обычную, наверняка ничего не значащую, улыбку?.. На случайный, нечаянно пойманный взгляд?..