Десять месяцев (не)любви (СИ) - Монакова Юлия. Страница 41
— Да-да, конечно, — спохватился Громов, расплачиваясь. — Нам тоже пора.
Глава 12
Квартира — как поняла Полина, съёмная — оказалась однокомнатной, не особо обжитой, даже пустоватой. Похоже, Марк Александрович мало заботился о том, чтобы придать жилищу хоть какой-нибудь домашний уют. Единственным "живым" местом выглядел письменный стол — он был завален бумагами, книгами, какой-то научной периодикой по филологии и прочей соответствующей атрибутикой. Похоже, Громов и дома очень много работал… Полина знала, что его статьи публикуются в различных изданиях, в том числе и международных — например, в журнале "Universum: филология и искусствоведение", и впервые, немного робея, подумала, что вообще-то пришла в дом не просто к нравящемуся ей мужчине, а к талантливому учёному.
А вот что её по-настоящему смутило — так это наличие в квартире Марка Александровича кровати. Точнее, не само её наличие, а тот факт, что она была в единственном экземпляре.
Полина сконфуженно кашлянула, но, решив сразу же расставить все точки над "i", не преминула указать Громову на эту деталь.
— Вообще-то, у вас всего одна кровать.
Он устало улыбнулся.
— Не волнуйтесь, Полина, и не надо меня бояться. Я не сделаю вам ничего плохого. Вы можете спокойно ложиться спать, а я сейчас уйду на кухню. Мне нужно поработать.
Полина почувствовала, что краснеет. Сколько же неудобств она причиняет ему своим присутствием… С другой стороны, он сам её пригласил. Она не напрашивалась.
— Я вас не боюсь, Марк Александрович, и… не нужно уходить. Останьтесь, пожалуйста, не стоит из-за меня ломать свои планы и привычки. Работайте здесь, за столом, вам же тут удобнее. А я всё равно сейчас не смогу заснуть, честное слово, мне совсем не хочется спать. Или, хотите — я уйду на кухню? Почитаю что-нибудь…
Он покачал головой.
— Ни в коем случае. Вам нужно набраться сил и выспаться.
Громов показал ей ванную комнату, достал из шкафа чистое постельное бельё, полотенце, нашёл даже нераспакованную зубную щётку, что было весьма кстати.
— Может, вам дать что-нибудь… во что переодеться? — нерешительно спросил он, когда она вышла из ванной: приняв душ, Полина снова натянула на себя тёплый свитер и джинсы. — Но у меня, к сожалению, только мужские вещи.
Полина замотала головой почти в испуге.
— Нет-нет, спасибо… обойдусь.
Под свитером у неё была лёгкая футболка, и Полина собиралась спать прямо в ней. Марк Александрович кивнул и деликатно вышел из комнаты, давая ей возможность раздеться и улечься спокойно.
Застелив кровать свежим бельём, которое пахло морозом и цитрусом, Полина юркнула под одеяло и уже там, изворачиваясь, как гусеница, стянула с себя джинсы, колготки и свитер, акуратно устроив их затем на стуле.
Некоторое время она лежала в постели и пыталась убедить себя в том, что хочет спать. Куда там! Сна не было ни в одном глазу. Всё-таки, она перевыполнила свой план за время болезни… Бессознательно Полина прислушивалась к звукам, доносившимся из-за прикрытой двери. В ванной шумела вода, затем в кухне негромко засвистел чайник…
Наконец, она сдалась. Вылезла из-под одеяла, натянула джинсы обратно, свитер надевать не стала, и босиком прошлёпала на кухню.
Громов сидел перед ноутбуком, подперев голову ладонью, рядом остывала чашка с чаем. Взгляд его был устремлён не в монитор, а куда-то в пространство. При виде Полины Марк Александрович очнулся и даже чуть вздрогнул.
— Извините. Я вас напугала… — пискнула она.
— Что случилось? Вы что-то хотели? — быстро спросил он.
— Мне не спится, — она беспомощно пожала плечами. — Можно мне тоже горячего чаю, пожалуйста?
— Да, конечно…
Они пили из разномастных чашек чай с малиновым вареньем, сидя друг напротив друга, и молчали. Полина грела руки о чашку и исподтишка рассматривала его. Как же он был красив сейчас — с влажными после душа волосами, в простой домашней одежде, даже с этой суровой морщинкой, которая упрямо залегла между его бровями. Что же он всё хмурится и хмурится, что его гнетёт?..
"Посмотрите на меня, Марк Александрович, — подумала Полина. — Ну пожалуйста, посмотрите!"
Точно услышав, он поднял глаза и встретился с ней взглядом. Полина не дрогнула и не отвернулась. И снова что-то неуловимое промельнуло между ними, как тогда, в ресторане… контакт? Есть контакт!
— Послушайте, Полина, — сказал он негромко, бессознательно отодвигая свою чашку и снова машинально придвигая её обратно. Очевидно, нервничал. — Мне немного не по возрасту играть во все эти игры, поэтому скажу прямо… Меня к вам тянет, это правда. Тянет настолько, что мне безумно трудно с этим справляться.
Поскольку она не проронила в ответ ни звука, потрясённая внезапным признанием, Громов продолжал:
— Но, несмотря на это… я не могу. Поймите, я просто не должен… у меня есть кое-какие обязательства.
— Обязательства перед женщиной? — догадалась Полина. — Вы… её любите?
Как же тяжело было это спрашивать, но лучше уж так, чем и дальше тешить себя напрасными надеждами и ждать, что он откликнется на её чувства. Пусть всё будет сказано сейчас, даже самое беспощадное и жестокое — она справится. Она сможет…
Он молчал, и Полина истолковала это молчание, как утвердительное. Интересно, кто же она, эта счастливица? Та, которая безраздельно владеет Марком Александровичем, может целовать и обнимать его, когда вздумается?..
— Да ведь и вы тоже… несвободны, насколько мне известно, — всё так же тихо, наконец, произнёс он.
Полина даже отшатнулась.
— Что? Да с чего вы это взяли?
Его лицо выглядело растерянным.
— Не знаю, мне показалось… ваша подруга Ксения упоминала о каком-то парне, помните? Когда мы были у Астарова.
А ведь точно, припомнила вдруг Полина и чуть не застонала от досады. Чёрт бы побрал эту Ксению, она ведь и тогда умудрилась ляпнуть при Громове о Вадиме! Теперь-то, зная, что никакого Вадима в принципе не существует, Полина пыталась понять, что это было со стороны подруги — желание понаблюдать за реакцией Громова? Неужели она почувствовала что-то ещё тогда? Какую-то нить между ними, ещё не слишком ощутимую, но всё же… Да была ли она — эта нить? Может, она всё себе придумала…
Полина сникла, встала из-за стола и, тоже нервничая, отвернулась к окну, вглядываясь в ночную темень.
— У меня никого нет. Вы её неправильно поняли, — сказала она бесцветным тоном.
Несколько секунд прошло в мучительном, напряжённом молчании. А затем она услышала звук отодвигаемого стула, еле слышный вздох — его вздох, и почувствовала тепло позади себя. Он подошёл и встал за её спиной.
Полина закусила нижнюю губу, борясь с охватившим её волнением и радуясь, что Марк Александрович не может сейчас видеть её лица. Её начала колотить мелкая дрожь. А затем Полина почувствовала, как его ладони осторожно легли ей на плечи и он притянул её к себе — всё так же стоя позади неё.
Полина зажмурилась и снова — как повторение чудесного сна — ощутила лёгкое, но явственное прикосновение к волосам. Поцеловал! На этот раз у неё не осталось никаких сомнений — он поцеловал её, как тогда, на крыльце… всё так же бережно и трепетно.
Она не выдержала, порывисто обернулась, от растерянности неловко ткнувшись носом ему в грудь, как слепой котёнок, а затем приподнялась на цыпочки и нашла его губы своими — буквально впечаталась в его рот. Тут же почувствовала, как окаменели все его мышцы… он словно застыл, но уже через пару секунд, будто спохватившись, с силой прижал её к себе, и Полина оказалась в кольце его рук, сомкнутых на её спине.
Она никогда раньше не думала, что можно умирать от одних лишь поцелуев. То, что творилось с ней в те мгновения, пока он держал её в своих объятиях, невозможно было описать словами. Она чувствовала вкус его губ на своих губах, ощущала их настойчивую и одновременно чуткую деликатность, затем поняла, что его руки переместились с её спины на лицо — целуя Полину, он касался пальцами её лба, щёк, подбородка, словно изучая наощупь, и всё это с такой душераздирающей нежностью, что ей хотелось плакать… Он гладил её по волосам, пропуская их сквозь пальцы, и при этом ни на секунду не отрывался от её податливых, доверчиво раскрытых ему навстречу губ. Она впервые осознавала так отчётливо свою власть над мужчиной — это было заметно по тому, как он реагировал на малейшее её движение, на каждый лёгкий вздох, и это чувство было волнующим и странным, пьянящим, кружащим голову… От переизбытка новых, таких пронзительно-счастливых ощущений она непроизвольно издала короткий сдавленный стон — и этот звук внезапно отрезвил его.