Десять месяцев (не)любви (СИ) - Монакова Юлия. Страница 58

Дома нервозность только усилилась. Илона заварила свежий чай и уселась с чашкой за столом в кухне, старательно отгоняя назойливые мысли, но они всё жужжали и жужжали, как мухи, ввинчивались в мозг, разрывали сердце…

Итак, давайте посмотрим правде в глаза, Илона Эдуардовна. Впервые за эти долгие месяцы не станем убегать и прятать голову в песок. Если ваши дикие предположения верны — а они, скорее всего, верны — то Марк, как порядочный человек, непременно придёт сегодня к вам для прощального разговора. Он должен быть свободен к семи часам — потому что в семь у него встреча с Полиной Костровой. Он непременно должен с ней встретиться, ведь она скоро уезжает, как же он сможет её отпустить?!

Илона машинально сделала глоток чая, но поперхнулась, обожгла горло и закашлялась. Всё сегодня шло не так, всё валилось из рук, абсолютно всё…

Марк запутался. Просто запутался. Счастье зовёт к себе, а жалость не отпускает, держит, умоляюще цепляется за рукав…

Когда они прошли точку невозврата? В ту самую ноябрьскую ночь, когда она позвонила ему и, узнав, что он собирается в отель, упросила приехать к ней. Отвоевала. Отбила. Хотя ведь знала, не могла не чувствовать — он тогда приехал попрощаться… Не отпустила. Не смогла.

Если всё это так, если её “ясновидение” — не ошибка, то следует безжалостный, неумолимый вывод. Сегодня в семь Марк должен быть свободен. Ведь он не негодяй, не ловелас, не обманщик. Он, чёрт его побери, порядочный человек. Он и так дотянул до последней минуты, он страшно затянул неизбежный разрыв с Илоной, но только потому, что с ним сыграла злую шутку его проклятая доброта. Он всегда был слишком добр к ней — чуть больше, чем она того заслуживала.

Илона тоже затянула. Нужно было отпустить его раньше, намного раньше, пока ещё не было так больно ни ей, ни ему самому. Но теперь — ещё до семи часов — ему необходимо прийти к ней и честно сказать, глядя прямо в глаза: "Я ничего не могу с собой поделать, я не люблю тебя, прости и прощай".

Чтобы справиться с нарастающим ощущением холода внутри, она закуталась в шаль и прилегла на диван. Взяла планшет, принялась рассеянно блуждать по страницам интернета. Скоро должна прийти Кострова… хорошо, хорошо, что в субботу она уезжает. Ненадолго к Илоне вернулась глупая радостная надежда: а может, ещё не всё потеряно? Полина уедет, а они с Марком могут пойти в субботу в кино. Или в театр. Они так давно никуда не выбирались вместе…

В дверь постучали. Стук был характерный, знакомый, и Илона обмерла. Это была не Кострова — так стучал только Марк. "Не может быть… ошиблась…" — думала она, идя к двери и моля о спасении. Пожалуйста, пусть это будет не он!

Дверь открылась. Марк вошёл в прихожую, улыбнулся одними губами.

— Я тебе не помешал?

— Ну, что ты… проходи, раздевайся, — Илона радостно и немного преувеличенно засуетилась. — Садись, сейчас чаю или кофе выпьем… Ты не предупредил, что придёшь. Снимай пиджак, да снимай же, в квартире тепло!..

В ванной над раковиной висело большое круглое зеркало.

Илона пару раз нервно провела щёткой по волосам, с тревогой вглядываясь в своё отражение. Муся сказала ей однажды: “Волосы у тебя всегда, как сияние — даже завидно… Чудесный, редкий, дивный оттенок от природы, практически золотой. Одним словом, Златовласка!”

Лицо, на удивление, тоже выглядело довольно милым — оживлённое, радостно разрумянившееся. Но глаза… глаза выдавали её, с ними ничего нельзя было поделать — они были такие несчастные!

В голове, точно птица в клетке, отчаянно билась одна-единственная мысль: "К семи часам он должен быть свободен…. к семи часам он должен быть свободен…" Не веря этому ни секунды, она всё же в страхе подсознательно ждала, что вот сейчас вернётся в комнату — и Марк неизбежно произнесёт эти безжалостные слова: "Илона, давай разойдёмся по-хорошему. Останемся добрыми друзьями".

— Голова опять болит? Кофе тебе сделать или чай? — с деланой беззаботностью защебетала она, впорхнув в гостиную. Он сидел на диване, выпрямившись и серьёзно глядя перед собой. Готовился к нелёгкому разговору?..

А может быть, она всё себе просто придумала. Ну конечно, придумала! Тоже мне, доморощенная ясновидящая из шоу “Битва экстрасенсов”… И нет у Марка никакого важного разговора, он просто пришёл к ней — своей любимой женщине, потому что это нормально, он соскучился. Хватит придумывать себе несуществующее несчастье, горе имеет куда более резкие и определённые очертания.

— Нет, голова не болит, — глухо откликнулся Марк, помедлив. — Я…

И в этот миг раздался звонок в дверь.

— Это Кострова пришла, — как можно непринуждённее произнесла Илона и тут же отметила, как моментально потемнели его глаза, как окаменело лицо и непроизвольно сжались челюсти. "Жаль, что я её позвала…" — мелькнуло запоздалое раскаяние, но одновременно с этим чуточку злорадно подумалось: ничего, пусть она узнает! Следом шевельнулась в голове трусливая подлая мыслишка: а не за этим ли она заставила Марка снять пиджак?.. Ах, как мелко, ничтожно, жалко, глупо… и стыдно. Илона пошла открывать дверь, терзаясь совсем уж идиотским вопросом: наденет он пиджак или нет?

Она ввела Полину в комнату… Пиджак лежал на диване: в жизни воспитанного человека бывают такие моменты, когда порядочнее не надеть. Сам же человек стоял у окна.

На этом силы у неё иссякли. Илона поняла, что проиграла. Она увидела их лица… Увидела — и поняла, что собственная подлость сейчас её просто задушит.

Но — даже полузадушенная — она сделала напоследок ход конём. С жестокостью, затмившей разум, Илона чётко, медленно и раздельно произнесла (и пусть хоть умрут сейчас оба!):

— Извини, милый. У нас с Полиной важный разговор, мы тебя оставим ненадолго. Потом будем все вместе пить чай!

Ага, прямо-таки идиллия: Он, Она и… Она. Классический любовный треугольник, как непременно сказал бы Кирилл Рыбалко, иронизируя то ли над нею, то ли над самим собой. Похоже, в её треугольнике тоже победит хорошая девочка. А как иначе…

На Марка она смотреть боялась. Перевела взгляд на хорошую девочку… Полина стояла, побледнев до пепельного оттенка и закусив губу, неумело и отчаянно пытаясь справиться с охватившими её эмоциями. Ресницы её едва заметно подрагивали.

— Извините, Илона Эдуардовна, — наконец, выговорила она, неловко попятившись. На щёки медленно-медленно возвращались нежные краски юности. — Я совсем забыла. Мне нужно срочно бежать… я не могу сейчас… Простите! — и, развернувшись, торопливо бросилась прочь, действительно практически бегом.

Илона закрыла за нею дверь, помедлила несколько мгновений, собираясь с духом, как перед прыжком с моста, и вернулась в комнату.

Марк стоял на прежнем месте. Лицо его было застывшим, словно маска. Уж хоть бы орал, кричал на неё, что ли… Да лучше бы даже пощёчину влепил, чем вот так казнить своим холодным, вежливо-отстранённым молчанием.

Илона поняла, что избежать откровенного разговора невозможно. И пусть слова эти убьют её, но они будут, чёрт возьми, непременно будут сказаны прямо сейчас!

— Марк, по-моему, пришло время определиться и сделать, наконец, окончательный выбор, — выдохнула она, глядя в его серьёзные глаза. — Не надо меня щадить, пожалуйста, я приму любое твоё решение, я ко всему готова. Просто ответь — она или я?..

Он взглянул на неё с искренним мучением, боясь причинить ей ещё больше боли. Даже убивая — он жалел её, всё медлил, всё не решался нарушить своё молчание беспощадным ответом. И эту жалость так легко, так заманчиво было принять за любовь, что сердце в который раз дрогнуло, поддаваясь. Так сладко тешить себя иллюзиями, принимая одно — за другое. Так похоже, так близко… но не то. Хватит! Достаточно она обманывала себя и мучила их обоих.

— Ты любишь меня? — спросила она у него в первый и последний раз в жизни, решительно отвергая жалость. И тут же, струсив, не давая паузе затянуться, добавила: