Это безумие, детка (СИ) - Аваланж Матильда. Страница 24

И только потом поняла, что для нее это и не наказание вовсе, а настоящее спасение. Не могла она сейчас сидеть в редакции и слушать оживленное обсуждение предстоящего корпоратива. Не могла находиться рядом с Требье после того, как пришлось вежливо извиниться, получив от Дени торжествующую улыбку и брошенное свысока, напоказ для всех присутствующих «Ладно, прощаю». Не могла смотреть на безупречного Николаса Леконта и чувствовать, как впиваются в нее, подобно тонким, но острым иглам его язвительные подколки.

Все к лучшему, думала Роэл, руками в перчатках, которые давно уже из белых стали черными, сортируя номера. Так, 34 номер «Стрелы» прошлого года в подшивку. «Вечерний Буковень» – сразу пять экземпляров 7 номера позапозапрошлого года! Один – в подшивку, остальные можно выкинуть!

Все к лучшему… Девушка выронила очередной номер «Букгорода», и расплакалась, бессильно опустившись на колченогую табуретку, которую нашла тут же, на чердаке. Совсем скоро, через каких-то два часа, когда кончится ее рабочий день в «Буковене», она поедет к нему. И снова он. И снова в ней. И снова пить эту полынно-медовую чашу безумия до дна, обжигаясь и захлебываясь под его насмешливым взглядом.

Где, где ей достать два миллиона лиардов?

Владыка небесный, где?

Казалось, должна была уже привыкнуть, но нет. Каждый раз, входя в камеру Гаспара, Роэл чувствовала нервическую дрожь, старясь ничем не показать свое взвинченное состояние охранникам, которые ее впускали.

Каждый раз сердце замирало, а потом билось, как на краю обрыва: что ее ждет? Какую пытку уготовил на сей раз?

Вопреки своему обыкновению Гаспар не поджидал ее около оранжевой линии. Похоже, что он не ждал ее вообще, занимаясь вещами куда более важными и возвышенными. Он сидел на кушетке, одну ногу вытянув, а вторую согнув в колене и опершись о нее локтем. Из старинного приемника, которого раньше на столе не было, лилась музыка. Гаспар выглядел сосредоточенным и полностью погруженным в ее переливы. Даже головой в такт легонько покачивал и не обратил на Роэл совершенно никакого внимания. Более того, в левой руке у него был зажат какой-то продолговатый предмет, в котором Роэл, приглядевшись, с удивлением узнала флейту.

Девушка, не зная, что и думать, прошла тихонько, как мышка, и опустилась на низенький стульчик в безопасной зоне.

Возможно, на этот раз ее пронесет. Возможно, занятый прослушиванием какой-то классической музыки Леоне сегодня не тронет Роэл? Флейта же у него в руках, значит, он будет… на ней играть? Или… Он не станет использовать эту металлическую флейту в… иных целях? Ведь нет?! Господи боже, нет?!

– Ты, как всегда вовремя, куколка. Садись, приобщимся к прекрасному, – Гаспар, даже не взглянув на нее, кивнул на место на кровати рядом с собой. – Садись, я сказал!

Напрасные надежды! Конечно же, как он про нее забудет? Роэл зажмурилась, собираясь с силами, а потом подчинилась его приказу. Двигаясь медленно, как будто ноги ее не слушались, девушка пересекла черту и опустилась на аккуратно заправленную серым покрывалом жесткую койку, как можно дальше от Гаспара.

Он обратил внимание, подняв бровь, но ничего по этому поводу не сказал.

– Полчаса прослушивания и десять минут игры на вот этой хрени, – он небрежно покрутил в тонких пальцах инструмент и добавил, сокрушенно покачав головой. – Дюпон совсем спятил, подключив к моему лечению еще и музыкотерапию. Куколка, тебе нравится Вагнер?

Роэл покачала головой, не отрывая от него глаз. Не потому, что ей не нравилась мелодия, которая раздавалась из приемника, а потому, что не могла понять настроения Гаспара, а, значит, не знала, чего от него ждать. Это пугало.

– Плебейка, – по его тонким губам скользнула едва заметная усмешка. – Это знаменитая опера немецкого композитора Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда». Даже ты не можешь не знать. Он не вкладывает в нее практически никакого действия – все внимание сосредоточено на психологическом состоянии героев. Чувственная мелодия льется безостановочным потоком, и в нем все оттенки мучительной, трагической страсти героев. Ты слышишь ее, слышишь эту музыку, куколка? Она распространяется, как инфекция.

Он не касался ее, не смотрел на нее, но Роэл остро чувствовала его рядом с собой и то, как он воспринимал наполняющие камеру звуки, видела его хищный профиль, почти черные губы и неестественные зеленые глаза. В какой-то момент ей показалось, что этот профиль двоится и девушка едва заметно тряхнула головой, отводя наваждение. Это напоминало затишье перед бурей, и к этому вела беспокойная музыка, напряжение которой все нарастало и нарастало.

Гаспар повернул голову, глядя на нее в упор, отчего девушка забилась в угол кровати. Все эти рассуждения показались шелухой, пустой оболочкой. Его не интересовала опера. Из зрачков Гаспара Леоне на Роэл жадно уставилось ненасытное зверье, нутро упыря. И девушка с тоской и ужасом подумала, что до обращения в хладного ему осталось совсем немного.

– Изольда была белокурой. У тебя другой оттенок, более естественный – волосы как будто выгорели на солнце, – негромко проговорил Леоне и невесомо притронулся к прядке Роэл, выбившейся из хвоста. – Эта страсть сильнее рассудка. Рихард Вагнер сам был душевнобольным человеком, страдающим бредовыми идеями и одержимостью. Неужели кто-то в здравом уме может решить, что меня исцелит музыка эротически настроенного психопата?

Роэл сейчас как тонко натянутая струна, как оголенный нерв – его рука с татуировками опускается ниже и касается ее груди под синей рубашкой. Большой палец безошибочно находит под клетчатой тканью сосок и мучительно-нежно гладит его по кругу.

– Ландыш, она же только всё усугубит, – протянул Гаспар и вдруг убрал руку. – Кто-то в этой камере сегодня должен сыграть на блядской флейте. И это, куколка, будешь ты.

Топь. Она едва наступила ногой на мшистую зелёную кочку и тут же провалилась по грудь. Зрачки Гаспара Леоне как два черных солнца, сжигающие Роэл из-под век.

– Я не умею, не умею! – с истерическим полувсхлипом Роэл, как зацикленная, качает головой, насквозь пронизанная страхом и окутанная его острым, волнующим запахом.

– Брось, золотко, – Гаспар усмехается, пробегая чуткими пальцами по отверстиям в серебряном корпусе. – Попробуй. Это так же просто, как лгать. Ты же умеешь лгать, правда, куколка? Своей сестре, окружающим, мне… И себе. Разумеется, в первую очередь, самой себе.

Откуда он знает про сестру? Откуда, черти его сожри, Гаспар Леоне знает про Рейчел?

Он даже не дает флейту ей в руки – Роэл с лихорадочно бьющимся сердцем опускается перед ним на колени – прямо у него между ног. Повинуясь, Роэл, изнемогает, тянется и, глядя на него снизу вверх, прикасается губами к ледяному серебру отверстия губок флейты, которую мужчина держит в татуированных пальцах. Любуясь ей, он склоняет голову набок и, зажав пальцами несколько отверстий, велит девушке:

– А теперь напряги свой чудесный сладкий ротик и как бы шёпотом произнеси «м». Выдыхай ее и тяни, сколько сможешь.

Вагнер больше не звучал, кажется, Гаспар не прикасался к приемнику, чтобы выключить, но сейчас это уже было неважно. Положив руки на его колени, Роэл повиновалась и флейта издала воздушный, порхающий звук, который куском железа упал в низ ее живота и залег там, медленно обволакивающийся сурьмой.

– Чудовищно. Просто чудовищно даже для меня, который не особо продвинулся в освоении этой хреновины, – засмеялся Гаспар, отложил флейту и, подняв ее за подбородок, большим пальцем тронул ее нижнюю губу. – Как по сердцу нарезом. Знаешь, если бы не ты, куколка, я, пожалуй, уже обратился.

Загипнотизированная Роэл, подняв к нему запрокинутое лицо, часто-часто задышала, вбирая в себя его взгляд и прикосновение, но не смогла вникнуть в смысл его слов.

Пуговицы его тюремной рубашки уродливого цвета и покроя расстегиваются очень легко. Целуя его шею и спускаясь ниже, к груди, Роэл с ужасом понимает, что не помнит, отдавал ли он ей этот приказ. Влечение к нему смешивается с ненавистью в адский коктейль, в котором отделить одно от другого уже невозможно. Шалея, она проводит по гладким мускулам, повторяя подушечками пальцев вытатуированные слова у него на груди, латинское выражение, перевода которого не знает, целует в оскаленные десна татуированный череп с косой, ласкает языком коричневые мужские соски, чтобы спуститься ниже. К его плоскому животу и еще более ужасающим татуировкам на нем: кишки, вороны… Еще ниже.