Одинокий волк - Хаусхолд Джеффри. Страница 8

Я поставил свою лодку у общего причала и сошел на берег. При этом сделал грубую ошибку, не затопив ее. Я думал об этом, но, помимо неудобства идти обратно вверх по реке в поисках тихого места, где можно скрыть ее без свидетелей под водой, мне не хотелось оставлять свою милую простоватую лодчонку гнить на грязном дне большой реки промышленной области.

В первом магазине дешевых товаров, какой попался на пути, я купил невесть какого назначения комплект одежды из синей саржи и в общественном туалете переоделся. Старую одежду я продал в другом таком же магазине — лучший способ избавиться от вещей, не оставляя следов. Если их кто и купит, то это будет бедняк из нищих работяг. Мой знаменитый пиджак станет для него неоценимым приобретением: будет служить до конца его дней.

Прогуливаясь вдоль причалов, я завел разговор с двумя английскими моряками путем старого и проверенного приема (не стоившего мне и шести пенсов): «Спички есть?» После чего выпили вместе. Ни тот, ни другой не были с корабля, идущего в Англию, но у них был приятель, который на следующий день отправлялся на дизеле в Лондон.

Окликнули парня, сидевшего у стойки, позвали присесть к нам. Он отнесся ко мне несколько настороженно: решил, что я священник из морской миссии, выдающий себя за простого работягу. Его подозрения быстро развеялись от пары двойного виски и самой нелепой истории своего происшествия, после чего он счел меня «в порядке» и согласился переговорить с помом. Капитан его, похоже, был человеком строгих правил, иначе «он станет без своего билета, если забудет шлепнуть грошовую печать». Но главным на судне, и «ухо с ним держи востро», был мистер Вейнер, старший помощник капитана; по его ироничной усмешке матрос понял, что своего первого пома он считает «тем еще надсмотрщиком», хотя открыто восхищается его бурным темпераментом. Судя по всему мистер Вейнер был тем человеком, который мне нужен. И надо бы, чтоб его захватить, отправиться к нему не откладывая, а то вчера его долго на судне не было и вернулся он поздно.

Дизель оказался чуть больше малого каботажного парохода. Он стоял зачаленный у бесконечного причала, своей белой с серым баковой надстройкой едва дотягиваясь до ватерлинии стоявшего перед ним огромного сухогруза, словно чистенький фокстерьер снюхивался с колли.

У судна стоял портовый полицейский. Окликая кого-нибудь на палубе, я держался к стражнику спиной.

— Мистер Вейнер на борту?

На крышке люка сидел судовой кок и чистил картошку. Он оторвался от котелка и глянул на меня между коленями.

— Сейчас гляну, сэр.

Это «сэр» было неожиданным и приятным. Несмотря на мое потрепанное чужое платье и грязную обувь, кок с одного взгляда отнес меня к классу Икс. Он, конечно, представит меня джентльменом, и мистер Вейнер сочтет себя обязанным меня принять.

Я упомянул «класс Икс», потому что этому классу нет определения. Говорить у нас о высшем обществе, об аристократии или правящем классе бессмысленно. Аристократия, если термин вообще что-то значит, — это землевладельцы, которые, возможно, могут быть отнесены к классу Икс, но составляют лишь самое малое его меньшинство. Представители правящего класса, под коими имею в виду политиков и государственных чиновников, — термины противоречивые в самой своей сути.

Хотелось бы классу Икс дать свое определение. В политическом смысле мы демократия (не лучше ли сказать олигархия, всегда готовая принять талант?) и никак не подразделяемая на классы нация в марксистском понимании. Единственные, кто осознают себя как класс, это те, кто хотел бы причислить себя к классу Икс и те, кто этого не хочет: товарищества выпускников привилегированных школ из пригородов и особенно их жены. Тем не менее глубокое деление на классы у нас существует, но не поддается никакому анализу, поскольку пребывает в состоянии постоянного движения.

Кто принадлежит к классу Икс? У меня нет ответа, пока я не поговорю с этим человеком, и тогда могу сразу сказать. Тут дело не в выговоре, а скорее в мягкости голоса. Одежда, разумеется, никакого значения не имеет. Все дело в том, как она носится. Конечно, я не говорю о провинциальном обществе, где землевладельцы — джентри и не джентри — это вопрос образования.

Желал бы услышать от какого-нибудь ученого мужа-социалиста, как это в Англии получается, что человек по всем экономическим параметрам (то есть по характеру труда и по нищете) может считаться пролетарием и в то же время определенно принадлежать к классу Икс. А иной может оказаться набитым деньгами капиталистом или членом кабинета министров, а то и тем и другим одновременно, но к классу Икс даже близко не подходить, хотя в обычной пивной ему предоставляется отдельный кабинет.

Меня заинтересовал этот анализ в попытке отыскать некий способ сглаживания признаков своей индивидуальности. Когда разговариваю на иностранном языке, я без труда могу замаскировать свою классовую принадлежность и национальность, но при переходе на английский во мне сразу же узнают представителя Икс.

Мне хочется избежать этого, и если класс имеет определение, я желаю его знать.

Мистер Вейнер принял меня в своей каюте. Это был эффектный молодой человек двадцати с небольшим лет, в фуражке, лихо сдвинутой на затылок кудрявой головы. Его служебный кабинет весь обвешан женскими фото, частью вырезанными из журналов, а частью полученными из рук объекта с дарственной надписью на разных языках. На земле и в море, судя по всему, он гонял во все тяжкие.

Едва мы пожали друг другу руки, он спросил:

— Мы где-то раньше встречались, нет?

— Нет. Я узнал ваше имя от одного из ваших. Слышал, вы завтра отходите.

— А что? — Он насторожился.

Я протянул ему свой паспорт и сказал:

— Прежде чем продолжить наш разговор, я хочу, чтобы вы удостоверились, что я англичанин и именно тот, за кого себя выдаю.

Он посмотрел мой паспорт, глянул на лицо и на повязку.

— Хорошо. Может, присядете? Вы, кажется, попали в переделку.

— Да еще в какую, не приведи Господи! И хочу поскорее отсюда выбраться.

— Как с билетом? Если бы это зависело от меня, но, боюсь, старик...

Я объяснил, что не хочу никаких билетов, что мне не хотелось бы доставить затруднения ни ему, ни капитану; все, что мне требуется, — это укромное место, чтобы выбраться незаметно.

Он покачал головой и посоветовал ехать на лайнере.

— Не хочу рисковать, — ответил я. — Спрячьте меня надежно, и даю вам честное слово, меня никто не увидит ни на переходе, ни при сходе на берег.

— Расскажите о себе чуть подробнее.

Он откинулся на своем стуле и заложил ногу за ногу. Выражение лица стало серьезным и с налетом беспристрастной деловитости, но небрежно-важная поза говорила, что он собой доволен.

Я сплел ему сказку, в известной мере близкую к истине. Рассказал, что оказался в смертельно опасном скандале с местными властями, что спускался по реке на лодке и что обращаться к нашему консулу совершенно бесполезно.

— Могу поместить вас только в кладовую, — сказал он в раздумье. — Домой идем без груза, с одним балластом, и спрятать вас совершенно негде.

Я возразил, что в кладовой меня могут обнаружить, а мне хочется избежать малейшей возможности быть замеченным на корабле и составить для экипажа проблему. Это, казалось, его убедило.

— Тогда, — сказал он, — если выдержите, у нас есть пустой бак для пресной воды, который не используется; я могу приоткрыть его крышку, чтобы туда проходил воздух. Теперь мне кажется, сэр, что вам приходилось спать в местах и похуже.

— Вы догадались, кто я?

— Конечно. Но никому не скажу.

Расскажет все равно, подумал я, моя история ему явно понравилась.

— Когда мне лучше подняться на судно?

— Сейчас как раз время! Не знаю, кто там есть в машинном отделении, а на палубе никого, кроме кока. Сейчас я отделаюсь от копов.

Он подождал, когда оба полицейских отошли от судна дальше по пирсу на пару сотен ярдов, и тогда стал махать рукой и кричать «до свиданья», как бы провожая кого-то, кто уже скрылся между складами. Полицейские обернулись и продолжали свой путь; у них не было оснований сомневаться, что посетитель покинул судно за их спинами.