Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан. Страница 2

Благодаря разгоревшимся светильникам гостиная посветлела. Он положил тарелку со свечой на столик у мольберта, взялся за кисть, обмакнул её щетину в краску и перемешал на палитре, избирая нужный цвет. На полотно ниспадал оранжево-желтый блик от подвесной лампы. Мольберт бросал тени на закрытое гардиной окно. Кисть сползла с багряного сгустка и, поднесённая к холсту, вывела кружок в верхней части. Нагое синее небо укрылось заходящим солнцем и розовыми полосками заката.

«Может ли закат быть изюминкой?»

Сцевола опустил голову и посмотрел под ноги, будто ответ сидел на мраморном полу, как провинившийся раб, согласный услужить господину. «Магнус сказал бы, что закат равен падению нравов… впрочем, какое падение, когда сожжение лишь оружие в руках правосудия?»

Самые страшные казни применимы к преступнику, ибо преступник потерял право быть человеком. Но изображать голую казнь на полотне — обыденно. Если бы магистр хотел донести истину, он бы устроил показательное представление со всем вытекающим. Его же занимали другие планы, другая цель. «Если однажды закончим, эта картина будет величайшим из Наших творений» — грезил Сцевола.

На голову навалились сомнения, закружились идеи, шаблонные и пустые. Взявшись за кисть и потратив целую каплю, он не сделал и шага навстречу искомой жилки — неутешительная мысль. С горем пополам он повторил заход, добавив к вопящим жителям неизвестного города буревестника.

Детали встраивались в сюжет, как в мозаику, но не доводили его до идеала. В конечном итоге Сцевола растерялся. В ответ на безысходность пришёл гнев и, запустив палитру в стенку, он уселся на кресло, наблюдая — с ношей досадной неудачи — как стекают краски.

Что-то зашуршало, отозвалось в потолке. Гай подумал, что это глиняная черепица трещит под воздействием ливня, но потом в гостиную вошёл пожилой евнух, и точно такой же звук раздавался из-под его босых ног и кривого костыля.

Шкатулка молчала.

— Вашей Светлости нужно что-то?

Магистр не обратил на него внимания.

— Хозяин?

«Какой назойливый старикашка».

— Нет, — сдался Сцевола. — Свободен.

— Ась? Вам чего принести? Простите, я немного глу…

— Глупец! Что в Наших словах неясно тебе? — проговорил Сцевола рыком. — Сво… бо… ден!

— Слышу я, слышу, хозяин…

Побелевший старик раскланялся и собрался выйти из гостиной, но Сцевола, подавив желание дать подзатыльник, перевёл дыхание и кинул вослед:

— Прокруст! — «Сделай хоть что-нибудь полезное» — Пусть Хаарон явится к Нам.

— Кхарон? Это авгур? Да-да, передам…

— Его имя не Кхарон, а Хаарон. В каком гадюшнике Мы отыскали тебя?..

Но к тому времени евнух успел улизнуть на улицу, и не было другого выхода, как надеяться, что шёл он именно за тем человеком — за величайшим из мудрецов.

Авгур поможет Сцеволе справиться с тревогой. Быть может он найдёт недостающее звено картины или дополнит её меткой мыслью, как знать…

Давным-давно магистр услышал, как окликают его по имени таинственные голоса. «Гай… Гай…» — зазывал их приятный фимиам. Иногда они шептались, иногда разговаривали, но чаще развлекали. С годами потоки речи делались яснее, рифмы возносились к потайному омуту души, и так не пел ни один корифей. Голоса уверяли, что Гая ждёт будущее. Будущее, где он, воплотив бога Талиона, построит справедливый мир.

Дававшие советы, они таяли с течением времени, пока кроме своего имени Гай перестал слышать что-либо. На поиск волхвов, способных вернуть Голосам «отчётистость», Сцеволе не жалко было любых сокровищ. И вот в один прекрасный день — как это похоже на легенду, не правда ли? — явился умудрённый годами муж, чьи окрашенные в лазурь волосы Сцевола видел во сне.

Он назвался Хаароном, Умеющим-Говорить-На-Языке-Сердца. Аммолитового Сердца Богов, и его сердца — Сцеволы…

В начале магистр не доверял снам. Волхвы приходили и до Хаарона; не удовольствовавшись ответами, он изжил самозванцев в казематах. Но в старческом баритоне Умеющего-Говорить-На-Языке-Сердца до него доходил Голос Богов, а в сапфирных глазах, прикрытых стёртыми веками, можно было рассмотреть далёкий свет подземных утроб.

Так он нашёл, кого показывали ему Боги. Сцевола понял, что он — Избранный. Он впервые увидел сны: безумные, мрачные, жестокие сны!.. И люди-без-глаз следовали за ним, играя акт за актом одну и ту же пьесу. Вся его жизнь с тех пор была бесконечным танцем среди масок и слепцов.

Сцевола прождал Хаарона, сидя в кресле, погружённый в тлеющие угольки памяти. Дождь за окном окончился, но городской туман, навеянный морскими ветрами, пришёл ему на смену и упрямо не хотел покидать сад. Можно было увидеть, как из гущи серебристой воздушной пены выглядывают каменные профили домов. Шкатулка безмолвно стояла у двери, на маленьком табурете, и не думала играть.

— Вы меня звали, магистр? — знакомый голос сорвал тишину.

— Мы рады, что ты пришёл, — сказал Сцевола. — Прости, если отвлекаем тебя от забот по уходу за капищами. Что говорят Боги?

— Продолжай идти по пути, ими предначертанном, и ты найдёшь их волю.

— Продолжать идти… — Сцевола улыбнулся. — Мы скучали по твоим завуалированным ответам. — Он уронил взгляд на «Опалённую». — Скажи, хороша ли Наша картина?

— Не о том думает твоя светлость. — Окрашенные волосы потемнели, когда Хаарон подошёл ближе и светильник бросил на его голову тень. Признаки наступающей старости уродовали загорелое лицо. — Ибо думать следует о Сенате, и о речах, которые ты применишь. День сбора урожая через неделю, и он станет решающей частью твоего пути.

— У Нас так много сомнений…

— Боги на твоей стороне, — заверил Хаарон. — Ты, как Валент Аверкрос, будешь стоять во главе Сената.

— Пока Архикратор не вернётся…

— Он никогда не вернётся.

— Почему? — По спине Сцеволы пробежал холодок. — Как? Боги знают, что случится с Его Величеством?

Хаарон ответил улыбкой.

— Боги знают всё.

— Ты приносишь надежду. — Сцевола похлопал Хаарона по плечам. — Мы достигнем с тобою великих высот.

— Пусть не радуется твоя светлость раньше времени. Боги будут следить, и малейшее сомнение в их воле приведёт к непоправимым последствиям. Отдайся божествам и не уповай на себя.

— Ты прав, о жрец! — Сцевола всплеснул руками. — Пусть Прокрусту дадут двойное жалование. Приведя к Нам тебя, он прогнал тень из Нашей души и осчастливил Наши мысли!

— Твоя светлость уже подумала, о чём заговорит в Сенате?

— Мы предложим им альтернативу. От Архикратора нет вестей три года, а его племянница ещё не готова занять Аммолитовый трон, она не достигла ни совершеннолетия, ни мудрости. Политика Аквинтаров привела нас к череде распущенности и беззакония. Но для начала Мы исполним свою клятву.

— Ты всё же принял решение?

— Мы добьём раненого зверя, — Сцевола сделал ударение на слове «добьём», и морщины Хаарона сплелись в уголках рта, намекнув на улыбку. — Ведь Мы клялись на костях отца и на крови рода Ульпиев. Когда змея лишится головы, Боги перестанут взывать о возмездии.

— Верно, твоя светлость. — Авгур кивнул.

В этот момент сердце Сцеволы упало к ногам — не успел он ответить, щёлкнула крышка шкатулки и по гостиной разлилась музыка. Назначенный час явился неожиданно, и Гай с ужасом подумал, что не готов его встретить.

Движение звуков росло и осыпалось, будто ноты чертили слово на медной доске, и мелодия, как цепь заключённого, не давала им выйти за грань дозволенного. Лишь одно слово, лишь одно имя, лишь одна жертва.

— Так это он?

Сцевола взволнованно покачал головой.

— Помни о клятве. — И в ту же минуту Хаарон поднялся на верхний этаж.

«Он будет слушать», подумал магистр, «через него Боги наблюдают за Нами»

Музыка замедлила ритм, когда человек в красной рубашке, с рукавами, закатанными до локтя, переступил порог. На его правом плече болталась сумка. Перевязь устлана была геометрическими узорами. Магистр оффиций проглотил слюну. Он судорожно листал в голове план, разбирая детали. Вот, идет к нему орудие Божеств. В горле застывает крик. Там, где проходит гость, веет мёртвой плотью.