Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан. Страница 54

«Тебе пока рано знать, что Мы с ним согласны».

— И ты желаешь отомстить?

— Изменить мир, — смело ответил Сцевола.

— Это несерьёзно.

— Ты видел, что сделал Чёрный Лев с людьми. Он прибил их к колёсам. Ради политики он готов возродить старые ужасы, не меняя новые. Ты читал указ…

— Исполненный твоими людьми? — В голосе Магнуса отгадывалось сомнение. — О да, читал.

— Мы не согласны с политикой консула, но воспретить ему не можем. Как, заметим, не можешь и ты, не так ли? Ведь ни Наше, ни твоё слово не встанет перед могущественным человеком, если он захочет покарать врагов, а жизни плебеев для него, как сорняк среди злаков, ими он воспользуется, чтобы прокормить выгоду.

— К чему ты клонишь?

— Не пора ли объединиться, Магнус? — Маска сожаления сменила маску дружества. — Победить консула и спасти любимых тобою плебеев?

А за глаза подумал: «наказать виновных, свершить справедливость, окончательную и бесповоротную!»

— Громкие слова, Гай, — сказал он, качая головой.

— Почему?

— Тебя не поддержат. Сенат подчиняется Люциусу. Если первый и второй срок он просидел в кресле консула, то просидит и третий.

— Поддержат, если ты встанешь рядом с Нами. Как Валент Аверкрос и его верный друг Камронд Аквинтар. Они изменили Амфиктионию, помнишь? Так и Мы с тобой. — Он вышел из-за кафедры и взял Магнуса за плечи. — Как братья, которым суждено править!

Брат откинул его руки.

— Мне никогда не нравились твои речи.

— А ты понабрался плебейщины, — вырвалось у Сцеволы. Гладкий и дружелюбный тон обратил это в шутку.

— И то верно. — Проблеск улыбки на лице Магнуса. — И ты хочешь сказать, что наша победа позволит прекратить казни? Ты, который годами боролся с преступностью, готов вот так отпустить Цецилия, якобы преступника?

— Будь Мы магистром оффиций, его ничто не спасло бы от казни, — полуправда лучше, чем ложь, — но ставши консулом, Мы высочайшим указом отменим этот закон.

— Есть то, что спасёт и сейчас. Я пойду к квестору, — засобирался Магнус. — Обжалую решение преторов. Хочешь ты или нет.

— Стой, ты думаешь, спасение одного плебея принесёт благоденствие многим?

Магнус замешкался. Вдумчивым взором посмотрел на него.

— Даже жизнь одного бесценна.

«Боги, не наказывайте его, ибо не знает, что говорит!..»

— Верно, и более того, Божества считаются с каждым, — солгал Сцевола. — А значит, никто не может быть убит иначе, кроме как после божественного волеизъявления.

— И снова твои боги…

— Они и твои тоже.

— Мои боги — это оскорблённые, — голос Магнуса треснул, — оставленные государством, униженные нищетой. Это боги отца, деда и прадеда.

Но отец служил Четырём, вспомнил Сцевола. Брату думается, что на его стороне прошлое, однако, он лжёт. Магистр не отрицал, что и сам лжец, ложь есть великое оружие в руках Богов, если пользоваться им во благо, оно приносит пользу — но кто лучший из лжецов, он или Магнус, ещё следовало проверить.

Солнце прорвалось через облака и осветило суд. Скульптуры бросили тень, обсидиановый стол поглотил её.

— Мы не будем препятствовать апелляции, — Сцевола и не собирался тратить время; если он победит на выборах, все ранее освобождённые получат по заслугам. Он покажет Магнусу всю радугу зла, носимую преступлением, и всю красоту правосудия. — Но из чувства долга отправим асикрита. И тебе советуем того же.

— Я взялся за дело — я его и закончу.

— Твоё право, любимый брат. — Магистр протянул ему аккуратно сложенные бумаги. — Возьми.

Небрежно взяв, Магнус вернулся к кафедре адвоката и забрал оставшиеся. Его худощавые плечи были распрямлены, но подбородок опущен. «Он думает», понял Сцевола, и молил Богов, чтобы они дали ему верный совет.

— Почему бы мне не выдвинуть свою кандидатуру? — спросил Магнус минутой позднее.

— Прости, дорогой брат?..

— Я спрашиваю, — повторил он, — почему должен поддерживать тебя, а не наоборот? Мы оба братья, и так ли важно, кто меняет Амфиктионию? — У Сцеволы были бы все основания беспокоиться за его рассудок, если бы не потухшие глаза и вымученная улыбка. Мимика брата врать не умела.

— Очевидно, — сказал Сцевола. — Тебе не нравится власть.

— Хотя я и народный трибун, но тоже имею власть, кое-какую.

— И что скажет народный трибун в ответ на Наше предложение?

— Обещаю подумать. — Магнус направился к выходу. — Кого я хочу меньше видеть с кольцом и в лавровом венке, тебя или Люциуса Силмаеза.

«Да подарят тебе Боги разума, младший братик!»

— Когда дашь ответ?

— В День сбора урожая, — бросил он, и добавил, когда уже скрылся в арке. — Не ранее, Гай!

Комициум опустел. Магистр остался в одиночестве за кафедрой обвинителя, и больше минуты глядел на выход, полемизируя с самим собой: добился ли он цели или потерпел неудачу. Внутренний голос заверительно утверждал, что согласие Магнуса — вопрос времени. Но зная, на какие сумасшедшие поступки способен младший брат во имя плебеев, Сцевола мог представить себе и его выдвижение в Сенате, наихудший из вариантов.

Он уже примерно представлял, что скажет, когда казни продолжатся: без вердикта Архикратора у него не достаёт полномочий или, предположим, для полной отмены казни требуется время. Магнус взбесится, но остынет, поразмышляет и примет как должное. Так ли поступал Валент Аверкрос с Камрондом Аквинтаром истории неизвестно, но Сцевола не собирался лишать Магнуса власти, он займёт место квестора или легата, когда всё закончится, ибо такова воля Четырёх. «Два титана показали Нам боги: у одного в руке меч, у другого — свиток».

Цецилий погибнет в любом случае. Возможно и Тимидий. Такие люди не должны жить в новой Амфиктионии. Они — ветка в колесе порядка, помеха, дай волю которой и она утянет за собой всю страну. Ради братской любви Сцевола сделал бы скидку, заменив преступнику смерть оскоплением, но Юстинии была обещана месть. Тот, второй вид мести, что Сцевола был вынужден чтить.

Деревья за портиком раскачивались. Густые серебристые облака выдворялись свинцовыми тучами. Новый предосенний ливень надвигался на Аргелайн, как прощание с уходящим летом.

Чтобы не застать его под открытыми небесами, магистр устремился к дверям. Он думал, какими словами утешит бедную девушку, думал про Магнуса, которого любил. Ему мерещился Валент, протягивающий руку. И впервые за долгие годы хотелось услышать голос Богов в голове — без посредников, ясно, как белый развод на чёрной ткани, как он слышал когда-то в начале карьеры. Голос, говорящий ему, что делать.

Он открыл дверь и… застыл.

С улицы приближался человек.

Мимо проехала повозка, пробежала стайка собак, таинственный гость ничего не замечал, взирая лишь ему в глаза. На нём была кожаная рубашка, волосы покрыты грязью. На поясе — ятаган, а на спине — арбалет.

Он шёл к комициуму, и Сцевола боялся, что по его душу.

В страхе закрыв двери, магистр поискал другие выходы. Комициум Сцевола изучил вдоль и поперёк, однако, точно вспомнить, где была запасная арка на случай пожара, ему оказалось сложно. Пришла мысль бежать через портик, там дальше кустарниковое ограждение, но с принятием решения Сцевола опоздал.

Странный человек уже хлопнул дверями.

— Что же вы бежите от меня, магистр?

Сцевола повернулся, держась бодро и горделиво.

— Кто ты?

— Я из Чёрной Розы.

— На тебе нет плаща, — магистр был озадачен. — Нет знаков.

— Это вас не должно волновать. Ваше задание выполнено.

— В самом деле? И где же доказательства?

— Остался только я. — Голос убийцы был ледяным и жестоким, как буря.

— Что случилось?

Сцевола взыграл духом. Если первосвященник мёртв, Старые Традиции побеждены, осталось подарить раненому зверю лёгкую смерть, опустошить до основания остров, и Боги насытятся.

«Вернем ли Мы те Голоса, что сопровождали Нас?»

— Мортэ послал меня за золотом, магистр.

— Разве Мы не заплатили три жизни?