Страсть искажает все (СИ) - Михалина Юлия. Страница 92

Быстро осмотревшись, сообразил, что Маргарита права — комната шикарна. Отделанная подобно гостиной, в тех же тонах и фактурах. Много натурального камня, перегородка, имитирующая сплетенные кроны деревьев и стеклянная стена с выходом на террасу, где располагался небольшой бассейн. Кровать круглой формы напоминала огромное царское ложе. Даже переживать не стоит, что вдвоем не поместятся. Но лучше не рисковать.

Бережно уложив сонную девушку на постель, прикрыл одеялом. Чмокнув в висок, собрался ретироваться, но был остановлен неожиданно цепкой хваткой Риты, не позволяющей отстраниться.

— Ты куда? — Уставившись помутневшими глазами на Олега.

— Спи, Ритуль.

— А ты?

— А я буду спать на диване.

— Не уходи, пожалуйста. — Притянула руку мужчины к своей щеке, показывая, насколько не хочет отпускать.

И Чернышевский не ушел. Сидел рядом, любуясь родной женщиной ровно до тех пор, пока не уснула и не отпустила ладонь. После, как и обещал, ушел в гостиную на диван, перед этим немного перекусив давно остывшим ужином.

В свете случившегося за день уснуть удалось не сразу. Соблазнительная Маргарита за дверью и беспокойство, чем на сей раз завершится операция Вотана, долго не отпускали в царство Морфея. Но, кажется, только окунулся в блаженное забытье, как где-то совсем рядом над ухом, пронесся настойчивый голос на грани реальности:

— Олег. Олег! Проснись, Олег! Чернышевский, твою мать!..

24 глава

1999 год

— Олег, просыпайся! — Вместе с назойливыми криками, ощутил, что кто-то упорно теребит за плечо, пытаясь достучаться до сознания. — Чернышевский, твою мать! Алес дрыхнуть!

Командный крик в ухо и удар под ребра окончательно вывели мужчину из царствования сна. Шустро подскочив на шконке, в полумраке ночи растерянно уставился на сокамерника, который, сложив руки на груди, с ухмылкой рассматривал его.

— Чего тебе? — Недовольно нахмурившись, фыркнул Олег.

— Дрыхнуть говорю, харэ. — Ядовито оскалился наглец. — Не заставляй Волка себя ждать.

— Что? — Не до конца проснувшись, Чернышевский пытался сообразить, что происходит.

— Говорю, Волк тебя у проходняка [14] ждет. — Нетерпеливо барабаня пальцами по металлическому ограждению койки, шикнул сокамерник. — Спросить чего-то желает, так что резво метнулся. От твоей скорости зависит, как спрашивать будет. Как с брата, или как с гада. [15]

— Слушай, Шнырь [16], иди ты… Сам со своим Волком разговаривай.

Не намеренный подчиняться очередной блажи смотрящего камеры, Олег устроился обратно на койке.

— Ты чё, ментяра, не гони беса! — Возмутился сокамерник. — Хочешь, чтобы Волк по стенке размазал?

— Пускай попробует. — Подложив руки под лицо, закрыл веки, показывая всем видом, что на этом разговор закончен.

Несколько секунд прошло прежде, чем Шнырь, бессмысленно помявшись у шконки, отправился докладывать главному обстановку. Интересно, сколько пройдет времени до реакции Волка?

За пару недель пребывания на зоне, в частности, этой камере, Олег успел многое уяснить. Главное, пожалуй, что подобных не любили. Дело не в прошлом на воле, где боролся с такими, что окружали ныне. Здесь особая политика — либо ты, либо тебя. Волк считался не последним человеком в камере и за её территорией, и предпочитал, чтобы новоприбывшие беспрекословно принимали его авторитет. Олег не принимал, поэтому автоматически становился противником большинства, заняв позицию борца за выживание.

Едва переступив порог хаты, Чернышевский излишне дал понять, что подчиняться не намерен. Возможно, слишком грубо и открыто. Возможно, стоило проявить терпимость, попав на чужую территорию. Ведь по-хорошему целых 11 лет куковать. Но какое к черту терпимее? Олегу глубоко плевать на так называемые понятия и устои, если дело касается чести и гордости.

В свое время наслушался россказней, что таких здесь рано или поздно ломают; что порой лучше не выпендриваться и занять приготовленное тебе место в необъятной криминальной системе. Но когда доходило до личных моральных принципов, жизненных взглядов, Олег шел до конца.

Прекрасно осознавал, что даже не устрой той злополучной перепалки в первый день, все равно записали если не в петухи, козлы [17] так точно, относя к красной масти [18] бывших сотрудников правоохранительных органов. И сейчас, в очередной раз игнорируя приказы Волка, ничего не теряет. Если повезет, поймет, что не на того напал и отстанет? Правда, очень сомнительно.

После суток, проведенных наедине с самим собой в ШИЗО [19], возвращение в камеру далось не так легко, как хотелось. Все зэки, вплоть до тихих и неприметных, помнили как Чернышевский накануне замахнулся на самого Волка и начистил рожу его шестерке — Трюфелю. Кто-то косился с явным недоумением, с укором мотая головой: мол, после такого долго не проживешь. Кто-то старался обходить стороной, считая Олега не самым адекватным из сокамерников. Кто-то, напротив, тайком бросал уважающие взгляды.

Олегу плевать, кто и что думал о нём. Как и подчиняться, обзаводиться близкими друзьями-товарищами не торопился. Предпочитал жить, пускай не как хочется, как установлено по расписанию. Сам никого не трогая и чтобы его не цепляли. Жить с мыслью о таком желанном, но столь далеком дне освобождения.

Но зона не то место, где считаются с желаниями других. Особенно единолично выступающих против остальных. Так случилось и с Чернышевским. Если обычные мужики встретили практически полным равнодушием, не считая вышеупомянутых моментов, то группа людей во главе с Волком так запросто не планировала отставать.

Несколько дней подряд Волк пытался зацепить словами, задевая вроде случайно, но с явным намеком. Выводил из себя, испытывая терпение. Выпады в свою сторону Олег старался игнорировать, пропуская замечания мимо ушей, а большего вопреки ожиданиям никак не следовало.

Происходящее смахивало на затишье перед бурей и Чернышевский дожидался, когда последуют суровые разборки. Что наглость первого дня не спустят с рук, не сомневался. И вот, похоже, время настало. Может, и в этот раз пронесет? Волк поймет, что с Олегом ловить нечего и займется более важными, будничными проблемами, какими жил до его появления?..

На этой мысли Чернышевский ощутил как изнеможение, после целого дня расчистки территории от снега, накатывало с новой силой. Он не жаловался, нет. Напротив, хватался за любую работенку, чтобы отвлечься. Чтобы ночью усталым валиться с ног и с ходу засыпать, не думая о том, что сводило с ума.

О доме. О деде. О Маргарите и что могло с ней произойти по его вине. Надеясь приблизить момент освобождения. Скрасить дни и спрятаться от навязчивых мыслей, которые особенно изводили во тьме ночи.

Проваливаясь в бездну сна, мужчина позабыл о Волке, Трюфеле и других прихлебателях. Перед глазами была Ритка. Такая хрупкая и маленькая. Беззащитная и одинокая. Хотелось, чтобы сон никогда не заканчивался, не просто приблизив к его любимой девочке, а чтобы немыслимо, но так необходимо превратился в явь.

Этому не судилось сбыться. Олег не только переоценил свои возможности, он позабыл о главном — здесь нельзя поддаваться воле эмоций. Всегда нужно быть готовым ко всему. Даже ночью оставаться начеку.

Яркая вспышка света и гулкий топот ног в первое мгновение вызвали удивление. Еще секунды и Чернышевский почувствовал, как его ухватили несколько пар рук, бесцеремонно стаскивая с верхней шконки.

— Вы чего, охренели?! — Распахнув широко глаза, возмутился Олег, пытаясь вырваться. — Мужики, хорош. Эй!