Опасная ложь (СИ) - Гетта Юлия. Страница 40

А Жанна хватает перепуганную девочку, рывком заставляет ее подняться, и выставляет перед собой, словно щит, приставив пистолет к ее голове.

— Ну что, мелкая сучка, пойдем, прогуляемся… — бормочет она себе под нос.

Выстрелы наверху становятся громче, а потом все затихает. И Жанна с Милой замирают на полпути к выходу.

В дверь с другой стороны наносят несколько мощных ударов и вышибают её за считанные секунды. На пороге появляется мужской силуэт, который я не могу разглядеть, потому что полумрак подвала разрезает яркий луч света от фонаря, и в следующее мгновение вломившийся мужчина громко выкрикивает басом:

— Они здесь!

— Стой, где стоишь, иначе я снесу девчонке башку, — взвизгивает Жанна, махнув для верности стволом у Милы над головой.

В подвал вламываются еще двое мужчин, один из которых отталкивает другого, и прорывается вперед. Я не вижу его лица, но точно знаю, буквально чувствую кожей — это он.

— Стой! — истерично орет Жанна. — Я пристрелю её, клянусь!

Он замирает на месте. Все замирают. И даже я перестаю дышать.

— Бросайте на пол оружие, быстро! — шипит Жанна, и все трое выполняют этот приказ, медленно опускают стволы вниз. — А теперь с дороги. В сторону! А ты иди вперед и скажи там всем, чтобы пропустили меня! Если хоть кто-то дернется, я выстрелю!

Я снова начинаю молиться, так неистово, как, наверное, еще никогда прежде в своей жизни. Не могу поверить, что они позволят ей взять и вот так просто уйти. Увести с собой Милу.

Но проходит еще несколько мгновений, и я понимаю, что это утопия. Никто и ни за что на свете не позволил бы ей покинуть этот подвал, да еще и вместе с ребенком. Я понимаю, что с самого начала она была обречена, как только задумала провернуть подобную аферу. Она сама в тот самый момент вынесла себе приговор.

Я даже не понимаю, как именно это происходит, но сука Жанна не успевает пройти и двух метров, толкая перед собой Милу, как один из мужчин будто по волшебству оказывается совсем рядом, вышибает ствол из ее руки, хватает за шиворот и отшвыривает в сторону от девочки с такой силой, что Жанна отлетает до самой стены, ударяется об неё и падает на пол.

— Папа! — Мила бросается к Косте одновременно с тем, как он бросается к ней.

Слезы градом катятся по моим щекам от этой картины, а в груди щемит так, что дыхание перехватывает. Малышка спасена. Она в порядке. Все закончилось. Все хорошо…

Костя обнимает её так крепко, покрывает поцелуями маленькое лицо, прижимает щекой к своей широкой груди и обеими руками плотно закрывает ей уши. Я не сразу понимаю зачем, но когда вижу, как позади него один из мужчин поднимает с пола ствол и наводит его на Жанну, сама хочу зажмуриться, вот только не успеваю. Он дважды стреляет ей в голову, отчего ту буквально разносит. Я все же закрываю глаза, но слишком поздно. Это зрелище навсегда отпечаталось в моей памяти, и потом еще долго будет сниться в кошмарных снах.

Не без труда заставляю себя открыть глаза, чтобы посмотреть на дочь с отцом, и встречаюсь взглядом с Костей. Он все еще прижимает к себе Милу очень крепко, но смотрит при этом на меня. Его взгляд перемещается на мои голые ноги, и я вспоминаю, что на мне нет абсолютно ничего, кроме чужой мужской футболки, отчего в ту же секунду меня пронзает жутким стыдом. Нервно одергиваю ткань вниз, перевожу туда взгляд, чтобы убедиться, что там все по максимуму прикрыто, а когда снова поднимаю глаза на Костю, он уже не смотрит. Очень бережно он берет на руки дочь, которая заходится в глухих рыданиях на его груди, и уносит ее из подвала. Больше так и не взглянув на меня, и не сказав мне ни слова.

Я отворачиваюсь и закрываю глаза, захлебываясь внезапно обрушившимся на меня отчаянием.

— Все хорошо, она жива, все хорошо, — беззвучно бормочу себе под нос, как безумная, но это не помогает. Это давящее чувство безнадежности пригвождает меня к полу, не позволяя подняться. Понимаю, что все уходят, что я тоже должна встать и идти, но не могу. Наверное, они сейчас уйдут, а я так и останусь здесь. Навсегда. И никому не будет до этого никакого дела.

Но все же меня не оставляют. Один из мужчин внезапно оказывается рядом и протягивает мне руку.

— Вы ранены? Встать сможете?

— Да, смогу, — киваю, утирая слезы, и пытаюсь подняться самостоятельно, игнорируя его руку. — Спасибо.

Но мужчина все же подхватывает меня под локоть и бережно помогает подняться. Чтобы потом так же бережно проводить к машине, с вежливой просьбой прикрыть глаза и не смотреть по сторонам.

32

Уже третьи сутки подряд я не могу спать. Не могу вообще ничего делать — ни есть, ни разговаривать, ни даже дышать нормально…

Он так и не пришёл ко мне. Ни в первый день, ни во второй. Ни сегодня. Я не видела его с тех самых пор, как он унес на руках Милу из того подвала. И третий день схожу с ума, одна в своей комнате. Только Елена заходит иногда, интересуется моим самочувствием, да приносит еду, которую я не ем. И ещё врач приходил в самый первый день, и сегодня снова, но я не позволила ему себя осмотреть. Сказала, что не нуждаюсь в этом, что я в полном порядке.

И пусть это чистой воды враньё, ведь порядком мое состояние не назовешь даже с большой натяжкой, но обычный врач все равно ничем не смог бы мне помочь. Разве что психотерапевт… Да и он вряд ли поможет. Все, что мне сейчас нужно — это поговорить с ним. Но он не приходит.

И это убивает меня. Даже больше, чем картина развороченной головы Жанны, каждый раз возникающая перед глазами, стоит мне прикрыть их даже на непродолжительное время. Не знаю, почему она преследует меня, ведь мне нисколько не жаль эту тварь, она заслужила смерть в полной мере. Но мысль о том, что на ее месте могла оказаться Мила, каждый раз заставляет сердце болезненно сжиматься в груди. Представляю, какого ее отцу. Наверное, он ненавидит меня. Я бы на его месте ненавидела. Презирала бы.

Да я итак презираю… Саму себя. Не знаю, смогу ли когда-нибудь справиться с этим, простить себе такую ужасную ошибку.

Я, может, и смогу, но он точно вряд ли простит. Казалось бы, какое мне до этого дело? Все, что меня должно сейчас волновать, это — сдержит ли он своё обещание и поможет ли улететь в Цюрих? И это волнует меня, очень волнует, потому что находиться в его доме — у меня больше нет сил. Убраться отсюда как можно дальше — вот все, о чем я сейчас мечтаю.

Скорее начать новую жизнь, скорее забыть все, как страшный сон, и никогда в жизни больше не возвращаться в Россию.

Только пойти к нему и попросить об этом — не хватает смелости. Даже просто взглянуть ему в глаза — страшно.

Не знаю, как я смогу пережить это, как справлюсь. Но сама первая к нему точно ни за что не пойду. Не смогу, не посмею.

Остается только ждать и молиться, чтобы эта пытка скорее закончилась.

Дверь в ванной починили, и я очень много времени провожу именно там. Пытаюсь отмыть от себя несуществующую грязь, которая в моем болезненном воображении въелась мне под кожу. Иногда сижу у раскрытого настежь окна. С того самого дня погода изменилась, и теперь каждый день идёт дождь. Воздух, наполненный озоном, успокаивает меня на время. Но стоит спрыгнуть с подоконника, как весь кошмар повторяется снова.

Я бы, наверное, сидела вот так у окна всю ночь, слушала, как капли дождя барабанят по листьям деревьев, но бессонница измотала меня настолько, что сил на это попросту не осталось. Приходится лечь в постель и ждать, что вселенная смилостивится надо мной, и позволит сознанию провалиться в полноценный сон хотя бы на несколько часов. Иначе я просто сойду с ума.

Но вместо того, чтобы вырубиться от сокрушительной усталости, я продолжаю лежать и глупо пялиться в потолок.

Наверное, это мое наказание за все то плохое, что я сделала в этой жизни.

Ни минуты спасительного забвения. Ни секунды.

Не знаю, сколько времени проходит в попытках уснуть, когда я вдруг слышу, как в дверь моей спальни кто-то тихонько скребется. Сначала решаю, что мне показалось, когда-то давно я где-то читала, что от продолжительной бессонницы могут начаться галлюцинации, но звук повторяется снова, и я понимаю, что он вполне реален.