Его невинная крошка (СИ) - Богатенко Наталия. Страница 45

— Эй, хватит! Пошли. — тяну Борьку за собой, и он меня поддерживает, снег скользкий, так и норовит бросить лицом в холодный настил. — чё ты завёлся-то? Петраков, конечно, мразь, а ты не опускайся до его уровня! Не хочу тебе передачки таскать, понял?

Симакин хмыкает, и, притянув к себе, звонко целует в щеку. Обнимает за плечи, и мы бредем к микроавтобусу волонтеров. Всё это для меня стало привычным — голый, серый лес, знакомые ребята в теплых комбинезонах, их беззлобный юмор, и бесконечное небо с вереницей пузатых туч.

Температура ниже восьми градусов, меня одолевают страшные мысли. Если Соколов ранен, хватит ли у него жизненных сил продержаться до того, как мы его найдём? Где он, что с ним? Передёргиваю плечами, с силой вцепившись в Борькину руку, и он замедляет шаг.

— Всё будет хорошо, Лиса. — берет меня теплыми ладонями за лицо, и, наклонившись, смотрит в глаза. — отыщется твой Руслан. Ты реветь не вздумай, помнишь, обещала мне, что ты сильная и справишься с любой напастью?

— Угу, — уныло отвечаю, щурясь от ослепительных искр снега. — как думаешь, чё тут Петракову понадобилось?

— Забей на этого выблядка. Они вид создают, что работают.

Замечаю, как в машину Петракова садится знакомая фигура, и слова застревают в горле. Ладно, мент, а вот Алекс здесь какого хрена забыл?! Оттолкнув Борьку, торопливо иду к тачке с мигалкой, распахиваю дверцу, и наклоняюсь к пассажирскому сиденью. Никитин быстро убирает мобильник в карман пальто.

— Алиса, я…

— Что? — издевательски усмехаюсь, — приехали якобы меня поддержать?! Откуда Вы знали, где я?

— Это было нетрудно вычислить. — говорит спокойно, будто мы мило беседуем за чашкой кофе. — я приглядываю за тобой, вернее, мой человек. Ради твоей же безопасности!

Он явно врёт, но я не могу понять, где в его словах неправда. Взгляд невозмутим, сам держится так же, и лишь на мгновение, смотрит в сторону Петракова. Уж не этот ли гад сообщил папочке, что я среди поискового отряда? Меня это сбивает с толку.

— Отвезти тебя в город? Зачем изводить себя, пусть профессионалы делают свою работу. Поедем? Нам с тобой нужно налаживать контакт, хочешь ты того или нет, но я — твой отец. Ты должна научиться, мне доверять, а я постараюсь приложить для этого все усилия.

— Никому я ничё не должна! — возражаю, задумчиво его разглядывая. — и Вам не верю. Если Вы заодно с этим взяточником, — киваю в спину Петракову, — то лучше забудьте обо мне! Доверие может быть только в том случае, если оно оправдано, а Вы пока ни чёрта ради этого не делаете. Не надо на меня давить, ясно?

— Дочка, — вздыхает он, и я сердито щурюсь, — пойми ты, глупая… У нас с тобой никого нет. Я никогда не был женат, а то, что произошло в прошлом, это целиком моя вина. Я её признаю, кто из нас не ошибается? Я любил Мару. — Алекс хлопает по сиденью, приглашая меня сесть. — давай поговорим как взрослые адекватные люди.

— Любил? — меня аж потряхивает от возмущения, но препираться с ним сейчас не ко времени, и я лишь презрительно улыбаюсь. — не рассказывай сказки, я всё знаю! И хватит за мной ходить, нам не о чем говорить.

— Я твой отец. — уперто повторяет Алекс.

— У меня нет отца.

Захлопнув дверцу, со злостью пинаю по ней, и ухожу прочь. В душе поганый осадок, будто туда плюнули, и медленно растёрли плевок. Интересно, чё надо Алексу, какого чёрта он меня преследует? Взыграли отцовские чувства? В это я не верю. Может, он боится, что я приведу угрозу в исполнение, и отнесу дневник в полицию?

И теперь хочет заполучить его, любой ценой. А я совсем одна, и мне безумно страшно…

— Алис, сюда иди! — окликает Борька, машет рукой, стоя на пригорке, и я бегу к нему, а сердце тревожно сжимается.

Он что-то высматривает вдали, приложив ладонь к глазам, и в голове у меня вихрем проносятся мысли. У реки суетятся Петраков и его парни, оцепляют вокруг периметра черно-желтыми лентами. Прибавляю шаг, налетаю на Борьку, и он хватает за капюшон куртки, удерживая на месте.

— Они чё-то нашли. — кивает в сторону ментов, я же до рези в глазах вглядываюсь туда, где копошится эта троица.

— Пойдем, узнаем! — вырываюсь из его рук, но друг не пускает, обнимает и прижимает к себе. — да отвали ты, я хочу увидеть, чё там происходит! Отпусти, сказала!

— Там труп. — жестко отрезает Боря, встряхнув меня, и я перевожу на него полный недоверия взгляд. — труп, ясен перец? Вон, черный весь, обгоревший. Снегом припорошило, следы замело, сразу и не наткнулись.

— Ты чего несёшь, какой труп? Откуда здесь трупу взяться? — бью его по плечам, а внутри могильный холод пробивает до самых жил, и сердце учащает ритм. — это просто… Может, животное какое-то? Собака…

— Из-за псины они бы не стали оцепление делать. — резонно замечает Борька, применяя нешуточную силу, чтобы я стояла рядом, а не помчалась к ментам. — не смотри туда, пошли, погреешься в газели.

Ноги не слушаются, и я на автомате передвигаю их, оглядываясь и пытаясь понять, правду ли предположил Симакин. Трое оперов возятся возле чего-то черного, бесформенного, лежащего на берегу, Петраков, кружа возле них, с кем-то трындит по мобиле. Наверное, вызывает спецгруппу…

Меня тошнит, отталкиваю Борькины руки, и, хватаясь за бампер микроавтобуса, сгибаюсь, жадными глотками пью морозный воздух, воняющий бензином. Нет, это не Руслан. Это не он, конечно, не он! Всё вертится перед глазами, как будто начался снегопад, больно под веками, и я вздрагиваю от собственного вопля.

А потом падаю коленями в грязный, затоптанный снег, и жгучая боль кусает ладошки, а лед под ними превращается в обжигающе ледяную воду…

Дед настойчиво берёт меня за руку, разворачивает к себе, на его лице суровые складки у плотно сжатого рта. Секунд пять сверлим друг друга взглядами, затем он вздыхает и качает головой.

— До чего упрямая девица, а! На кой оно тебе надо? — кивает на дверь, за которой мне предстоит самое ужасное, и я непримиримо щурюсь. — пусть этим займется кто-нибудь другой. Есть же у него друзья близкие, этот, как его… Дэн!

— Нет. — вырываюсь из хватки, и откидываю со лба челку. — я должна сама, понимаешь, деда? Сама!

— У нас мало времени. — напоминает строго женщина в форме, и протягивает мне зеленый халат, я поспешно набрасываю его на плечи.

— Подожди меня здесь. — мягко прошу дедушку, собираясь с духом, чтобы шагнуть в морг, и призываю всю силу воли.

— Тьфу ты, ёк — макарёк! — в сердцах сплевывает старый, и, безнадежно махнув рукой, отворачивается, демонстративно давая мне понять, что в случае чего виновата буду я, типа, «я ж предупреждал…»

— Зрелище, честно говоря, не для слабохарактерных. — трогает меня за запястье Инна Ринатовна, прежде чем впустить внутрь. — Алиса, ты уверена, что справишься? Твой дедушка прав, мы можем попросить…

— Нет, я сама. — в моем голосе совсем не слышится этой чёртовой уверенности, но бунтарский дух побеждает разум.

— Тело очень сильно пострадало при взрыве. — преграждает путь она. — лицо опознать невозможно, вспомни, были ли у Соколова особые приметы? Татуировки или шрамы?

Я задумываюсь, стараясь отогнать мрачные мысли. Блин, может мне и правда, не стоит так рисковать психикой? Приметы…

— У него татушка на правой лопатке, ворон, обвитый колючей проволокой. — хрипло говорю, поражаясь, как чуждо звучит голос. — и на плече еще одна — дракон, пожирающий свой хвост.

— Нет, это не годится, — отвергает Инна, — кожа обгорела, распознать частицы рисунков не получится. Но, я, кажется, знаю, что нам поможет. Готова?

Нет… Боже мой, я не могу…

— Да, — через силу произношу, и на негнущихся ногах вхожу следом за ней в стерильно чистое помещение, где посредине металлический стол, а на нём накрытое простыней тело.

Мне дурно, на ткани темнеют потеки чего-то противного, липкого. Патологоанатом, безмолвно обменявшись с Инной взглядом, подходит к столу, и, молчаливо спрашивая разрешения у полицейской, сдвигает край простыни. Я зажмуриваюсь.