Второй шанс — 2 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович. Страница 20

Работали мы больше для вида, потом ушли в раздевалку, чтобы будущий соперник и его тренер (кстати, славянской внешности) не видели, что теперь мы оттачиваем работу в правосторонней стойке. Жаль, времени было мало, знал бы, что так случится, мы с Храбсковым ещё дома уделили бы побольше внимания перемене стоек. Хотя, знай я наперёд, что огребу по рёбрам, не стал бы и выходить из пансионата. В общем-то, смена стоек входила в обычный тренировочный процесс, но довольно поверхностно, и я дал себе на будущее зарок, если со мной всё будет нормально, отработать этот элемент до такой степени, чтобы в неродной стойке чувствовать себя полноценным левшой.

— Как болевые ощущения? — спрашивает Валерьян Андреевич.

— Да вроде ничего так, терпимо, — пожимаю я плечами.

Между делом Шишов выигрывает свой бой, в раздевалку Вася возвращается в компании довольно Сегаловича. Я его искренне поздравляю, а сам мыслями уже на ринге.

— На ринг приглашается следующая пара финалистов в весе до 75 килограммов, — разнеслось по залу. — В красном углу боксёр, представляющий Узбекскую ССР, Шараф Усманов. Шарафу 16 лет, он из Ташкента, владеет первым юношеским разрядом, провёл восемнадцать боёв, в семнадцати из них одержал победу…

Трибуны оглушительно захлопали, затопали, засвистели, в общем, местные зрители всячески демонстрировали всенародную любовь к своему кумиру, за этим шумом даже толком было не расслышать, что там судья-информатор ещё говорил об успехах боксёра в красном углу. Я покосился на Рашидова. Тот сидел с довольной миной на лице и тоже важно аплодировал.

— В синем углу спортсмен, представляющий сборную РСФСР, Максим Варченко…

Ох ты, как загудел зал, когда я поднимался на ринг, предварительно вручив Храбскову своего олимпийского мишку. Я с невозмутимым видом занял место в своём углу да ещё поимел наглость несколько раз поклониться трибунам, обернувшись вокруг своей оси.

— С окончанием боя по возможности лучше не затягивать, — негромко советует Анатольич.

Я киваю, но в выполнении этого плана далеко не уверен.

— Боксёры, на центр, — приглашает нас рефери.

Прощупав поочерёдно наши перчатки и легко похлопал по защищающим причинное место «ракушкам», говорит:

— Ниже пояса не бить, голову низко не опускать, друг друга не удерживать, внимательно слушать мои команды. Всё поняли?

Мы киваем, соперник не сводит с меня своих прищуренных глазок, а ноздри его кровожадно раздуваются, словно у племенного бычка. Звучит гонг, и мы сходимся в центре ринга. Увидев, что я начинаю работать в правосторонней стойке, мой соперник некоторое время пребывает в растерянности, и я этим воспользуюсь, проводя два подряд джеба правой и ею же заканчивая атаку боковым в голову. Если прямые Усманов смог смягчить, приняв их на перчатки, то боковой той же правой стал для него полной неожиданностью. Однако он сумел устоять на ногах, быстро разорвав дистанцию, а секунду спустя сам ринулся в атаку.

— Двигайся, уходи и контратакуй, — советовали мне перед поединком наперебой Храбсков и Сегалович.

Я был такого же мнения, и сейчас, продолжая закрывать перчаткой левой руки челюсть, а локтем — травмированный бок, начал кружить по рингу. Какое-то время удаётся держать соперника на нужной дистанции, огрызаясь одиночными джебами правой, но ближе к середине раунда Усманову удаётся загнать меня в угол и провести серию ударов в ближнем бою. Один из них приходится как раз по локтю левой, который хоть немного и самортизировал удар по рёбрам, но всё же попадает прилично, и я чувствую тупую боль. Похоже, блокада перестаёт действовать.

А соперник раз за разом начинает выцеливать мой несчастный бок, и я понимаю, что он это делает преднамеренно. Судя по всему, те подонки рассказали ему, куда пришёлся удар корягой, вот он и лупит по больному месту. И я невольно морщусь, когда пусть и заблокированные удары, но всё же тревожат треснувшее ребро.

Сам, впрочем, стараюсь отвечать, но работаю только правой — левая у меня словно примотана скотчем к туловищу. Где уж тут закончить досрочно, как бы самому раньше времени не оказаться на канвасе.

Зрители подливают масла в огонь своими криками, в основном на узбекском, и смысл их понять нетрудно. Публика жаждет крови, и в роли жертвы должен выступить, без сомнения, русский боксёр, который трусливо бегает от узбекского батыра.

Отбегав первый раунд, в перерыве выслушиваю наставления Храбскова, что всё делаю правильно, что ни в коем случае в моём положении нельзя ввязываться в рубку, и вообще, если я чувствую себя плохо, он готов выбросить полотенце.

— Даже не думайте! — качаю я головой, — Когда мне станет невмоготу, я сам дам вам знать.

Внизу у ринга топчется наш врач, который внимательно прислушивается к нашему диалогу. Надеюсь, он не побежит к судьям требовать остановки боя.

Второй раунд. Я продолжаю кружить по рингу под свист и вопли зрителей, огрызаясь джебами правой. Из-за того, что действовать всё время приходится одной рукой, она начинает уставать, и всё чаще мне приходится её опускать и встряхивать. Почуявший запах крови узбек прёт, словно танк, его удары летят по всем уровням, но в основном он старается попасть в левую часть моего корпуса. А потом он попадает мне ниже пояса, и я поднимаю руку, призывая к остановке боя.

К моему удивлению и восторгу зрителей рефери отсчитывает мне нокдаун.

— Да он мне ниже пояса ударил!

Рефери беспристрастен, словно оглох и вообще меня не слышит. Вот же… Ладно бы судья в ринге из местных был, а то ведь русский, неужто продался с потрохами? Краем глаза вижу, как Храбсков сжимает в руке полотенце, готовый в любую секунду выбросить его на канвас, и отрицательно качаю головой. Он кивает, но в его глазах непреходящая тревога.

Бой возобновляется, Усманов явно хочет всё закончить до окончания второго раунда, я только и вижу мелькание перед собой его перчаток. Потом на какой-то миг мы наши взгляды пересекаются, и я вижу перед собой глаза убийцы. А ведь через те же десять лет он тоже будет гнать русских из Узбекистана, называя их оккупантами, а возможно, на его совести окажутся и человеческие жизни. Сейчас же это просто волчонок, а я для него — всего лишь жертва

И такая ярость меня вдруг обуяла в этот момент, что я, рыча что-то нечленораздельное и невзирая на боль в боку, бросаюсь навстречу напирающему сопернику и наношу серию ударов поочерёдно левой и правой. Не ожидавший отпора Усманов попросту застывает, превращаясь в статую, и последние два удара акцентированно достигают цели. Оба пробивают челюсть, после чего узбекский боксёр пятится назад и только канаты не дают ему сползти на канвас.

— Стоп!

Рефери отсчитывает нокдаун, я же в полнейшей тишине — зрители в шоке — корчусь от боли в нейтральном углу. Всё, действие блокады закончилось, а моя атака и пропущенные удары разбередили травмированный бок, к которому я, скособочившись влево, прижимал перчатку правой руки.

— Ты как, можешь продолжать бой? — слышу взволнованный голос Анатольича.

Я просто киваю, не в силах лишний раз что-то сказать. Между тем рефери предлагает возобновить бой, и я понимаю, что именно сейчас — мой единственный шанс закончить бой досрочно. Иначе, если соперник придёт в себя, рискую вообще не дожить до конца второго раунда. И я атакую, атакую так. Что перед глазами вместо плоского, раскосого лица какие-то тёмные точки, и я луплю по ним, пытаясь прервать их хаотичный полёт, и кажется, даже что-то рычу нечленораздельное.

А потом чувствую, как меня кто-то держит за руку, вижу перед собой лицо рефери, он что-то кричит мне, но я ни хрена не слышу, зато вижу лежащего у моих ног Усманова, который, опираясь на локоть, безуспешно пытается принять хотя бы сидячее положение.

— Стоп, стоп! — наконец прорывается голос рефери в моё сознание. — В угол, боксёр!

Какой ещё угол, где он, этот чёртов угол? А, нейтральный, наконец доходит до меня, и я, шатаясь как пьяный, бреду туда. Опираюсь спиной на подушку, раскинув руки на канаты, грудь тяжело вздымается, пот с меня льёт градом и, будто сквозь туман, вижу, как рефери машет руками, приглашая доктора. А затем едва державшегося на ногах соперника под руки выводят с ринга, рефери приглашает меня в центр, и я слышу объявление судьи-информатора: