Под счастливой звездой - Хауэлл Ханна. Страница 77

Она тоже улыбнулась, но глаз по-прежнему не открывала.

— Это тебе Ангус сказал, да?

— Точно. Говорит, что будет солнечно.

— Мне кажется, отмечать смерть другого человека весельем дурно.

— Ну, если ты не хочешь порадоваться по этому поводу, мы найдем другой. Завтра, к примеру, сравняется два месяца, как родился наш малыш. Если старая Мег скажет мне одну вещь, которую я хочу от нее услышать, то…

Уяснив, на что намекает Парлан, Эмил пообещала себе не краснеть и не смотреть на мужа.

— Мальчик растет как на дрожжах, верно?

— Верно. А ты у нас скоро будешь бегать. Когда старая Мег скажет, что ты уже вполне оправилась после родов.

— А ты, стало быть, будешь меня догонять — так, что ли?

— До тех пор, пока ты не устанешь и не упадешь.

Желательно, конечно, чтобы ты упала при этом на спинку, но когда пройдет три месяца, то и это уже не будет иметь никакого значения.

— Какие еще три месяца?

— Увы, никакие — оттого-то все мои печали. Я поначалу думал, что ты перенесла больше всех, пока вынашивала и рожала ребенка, но теперь начинаю в этом сомневаться.

Она лениво приоткрыла один глаз и посмотрела на мужа:

— Уж не жалуешься ли ты, часом?

Коснувшись кончиками пальцев густой иссиня-черной шевелюры на голове сына, Парлан тихо сказал:

— Это не то чтобы жалоба, просто у меня есть одна штучка, которая прямо-таки взывает к тому, чтобы ее приласкали.

— Ага! Так ты, значит, на завтра назначил празднование «дня ласк»?

— Скорее, я назвал бы его «днем непрерывных ласк», — он поцеловал ее в щеку, — так что тебе лучше поспать, чтобы набраться сил. Иначе завтра ты за мной не поспеешь.

Она, признаться, усомнилась в этом, поскольку желание заняться любовью терзало ее не меньше, чем Парлана, но решила мужу ничего об этом не говорить. Завтра он сам поймет, что к чему. Как только старая Мег объявит, что она окончательно поправилась, Эмил, возможно, и в самом деле начнет бегать — только не от мужа, а за ним. Эта мысль настолько ее рассмешила, что, проваливаясь в сон, она все еще продолжала улыбаться.

Как только Парлан убедился, что она заснула, он тихонько разжал ее руки и вынул сына из ее объятий, что вызвало неосознанный протест как со стороны матери, так и со стороны младенца. Он улыбнулся, когда услышал слаженное протестующее бурчание Эмил и Лайолфа, после чего положил мальчика в колыбель. Некоторое время он наблюдал за тем, как его крохотный сын засыпал, и его сердце переполнилось гордостью. Нет, решил он, полюбить мальчика нетрудно. Это так же просто и естественно, как любить его мать.

Парлан поднялся, обошел вокруг кровати и принялся разглядывать спящую Эмил. Он ее любил. Это было единственным объяснением сонму самых разнообразных чувств, которые он испытывал по отношению к Эмил. Он спросил у себя, когда же его противоречивые чувства переросли в любовь, но потом решил, что это не столь важно.

Протянув руку, он коснулся локона жены и сжал его в пальцах, глубоко задумавшись. Ему важно было решить, стоит ли говорить Эмил об этом, а если сказать, то когда. Она до сей поры хранила молчание, и он не знал, любит ли она его.

Тем не менее интуиция говорила ему, что жена явно к нему неравнодушна и даже, может быть, любит его по-настоящему. Возможно, она не заговаривала с ним о любви по одной только причине — он сам хранил молчание о своем чувстве.

Эмил была гордой. Парлан криво усмехнулся, потому что начал понимать, каково бывает человеку, который, открывая другому свою душу и признаваясь в любви, рассчитывает на взаимность, но взамен любви не получает.

Он покачал головой, стараясь отогнать чувство неуверенности, которое охватывало его в такие минуты, после чего вышел из спальни. В зале, куда он спустился, ему попался на глаза Лаган.

— А я думал, после ночной скачки ты завалишься спать…

— Да, я устал, но, прежде чем заснуть, решил набить себе брюхо.

— Вот и я подумал об этом, — произнес Парлан и направился в сторону кухни.

Следуя за ним по пятам, Лаган осведомился:

— Как восприняла новость Эмил?

— С известной долей сомнения — впрочем, как и все мы. Но она говорит, что в скором времени постарается отделаться от этого чувства. Трудно забыть о страхе, который этот дьявол поселил в ее сердце.

— Ив твоем, — пробормотал Лаган.

— Я его не боюсь, — бросил Парлан, уловив в словах Лагана намек на трусость. — В любой момент я был готов скрестить с Рори мечи.

— Ты меня не понял. Я говорил не о том страхе, который заставляет мужчину бежать с поля боя, а о том, который он испытывает, когда жизни его жены и ребенка оказываются под угрозой. Ведь именно этого ты боялся несколько последних недель. Кроме того, этот страх подпитывался еще кое-чем, о чем ты, возможно, не имеешь представления.

— А ты поспрашивай меня еще. Вдруг я не так слеп, как ты полагаешь, мой старый друг? Скажи мне, к примеру, ждет ли от меня Эмил слов любви после рождения ребенка? — Он ухмыльнулся, заметив озадаченное выражение на лице приятеля. — Более того, можешь ли ты утверждать, что я услышу подобное признание в ответ?

— Если ты сам не в силах ответить на этот вопрос, то ты просто слепец. Она, бедная, наверное, уже думает, что не дождется от тебя нежностей ни при каких обстоятельствах.

Я-то считаю, что подобные речи надо произносить в нужное время и в нужном месте, иначе твоя жена так разволнуется, что ее трудно будет успокоить.

Парлан не обратил внимания на сарказм Лагана.

— Знаешь, у меня возникла идея. Очень может быть, что когда я применю ее на практике, она разом избавит Эмил от всех страхов. В прошлый раз, когда мы были на прогулке, на нас напал Рори. Теперь же мы будем пребывать в том же месте в полнейшем одиночестве, и я собираюсь извлечь из этого максимум пользы — и для нее, и для себя.

— Ты уверен, что есть необходимость торопиться с таким важным делом? И потом, после похорон Рори прошло совсем мало времени. Кто знает, чем все это еще может обернуться?

— Если я буду следовать твоему совету, не знать мне ни покоя, ни свободы во веки веков. Рори мертв — и я собираюсь жить и действовать исходя из этого непреложного факта.

Свежие полевые цветы были щедрой рукой разбросаны по недавно засыпанной могиле. Их нежный цвет скрадывал уродство вскопанной земли и отчасти рассеивал мрачные чувства, которые охватывают всякого, когда он смотрит на обиталище смерти. Ветерок шевелил складки плаща с капюшоном, облегавшего фигуру стоявшего возле могилы человека. Потом тишину нарушил не то громкий вздох, не то стон.

— Ну как, старый мой друг? Каково оно, пребывать в аду? По крайней мере я точно знаю, что там ты не одинок.

Мы с тобой знали многих, кто после смерти обосновался там.

Настанет день, и мы с тобой там встретимся.

Ах, друг мой, друг мой. Мне хочется верить, что ты меня понимаешь. Я был вынужден это сделать. Они следовали за мной по пятам, подходили так близко, что скоро мне не осталось бы ничего другого, как прятаться. Мне же нужно добиться большего. Я должен получить возможность передвигаться свободно, не опасаясь, что меня схватят. Иначе мне никогда не удастся довершить месть, которой так жаждет моя душа.

Ты ведь понимаешь меня, правда? Джорди, Джорди, старый мой друг. Твоя жертва не пропадет даром. Я сделаю все, чтобы убить Эмил и того человека, который превратил ее в свою наложницу. И если мне суждено пасть в этом бою — это ничего не изменит. Я утащу их за собой в ад. Так что ты недолго будешь страдать от разлуки со мной, Джорди, дружище.

Глава 24

— Выкопайте его.

Лейт с ужасом посмотрел на отца. Когда молодой человек, прихватив с собой Лахлана, примчался на могилу Рори и Джорди, чтобы Лахлан имел возможность полюбоваться этим дивным зрелищем, ему и в голову не могло прийти, что тот отдаст подобный приказ. Кроме того, он не имел представления, зачем это делать. На взгляд Лейта, причин для этого не было никаких.