Маленький Диккенс(Биографическая повесть) - Чацкина София Исааковна. Страница 16

— Мы решили отпраздновать ваше освобождение из тюрьмы, мистер Диккенс. Мы вас угощаем. Пир на весь мир. Весь двор уставим столами. Горы булок. Копны табаку. Ростбиф и плум-пуддинг — ешь до отвала. По кварте крепкого пива на брата. По бутылке вина каждому. А, мистер Диккенс?

Тут за пожилым арестантом прибежала маленькая девочка, его дочь. Она ему что-то зашептала. Лицо пожилого арестанта вытянулось.

— Вынужден распрощаться. Жена требует. Долг отца большого семейства и все прочее. Помните, мистер Диккенс: мы вас приглашаем. Мистрисс Диккенс, покойной ночи. Мисс Диккенс, мое почтение!

Весь вечер камера полна была людьми. Чарли, по просьбе отца, сбегал в буфет за вином. Мать нехотя дала ему денег… — Что делать? Уж так и быть, ради такого праздника!

На другой день все в тюрьме стали просить у Джона Диккенса денег взаймы. Он каждому обещал, как только вступит во владение наследством. Жена сердилась и спорила. Но он стоял на своем — пускай все радуются! Маленький хромой старичок часто заглядывал в тюрьму. Он сдержал обещание, хлопотал усердно. Стол Диккенса завален был грудами деловых бумаг. Чарли тоже помогал и бегал куда пошлют. Теперь он больше не ходил на фабрику.

Сам главный смотритель пришел поздравить Диккенсов. Но Джон Диккенс обошелся с ним важно и холодно; смотритель был злой, несправедливый человек, от него не мало приходилось терпеть арестантам.

Джон Диккенс и хромой старичок скоро стали большими друзьями.

— Мы считаем великим счастьем принимать под нашей кровлей такого человека, как вы, — говорил Диккенс доброму старичку. — Сами посудите, кто окружает нас в этой мрачной трущобе! Ваше общество для нас несказанное утешение. Вижу, что с вашей помощью нашим бедствиям скоро наступит конец. Передо мною открывается новая жизнь. Я блистательно устрою свои дела. Мое единственное желание — быть истинно деловым человеком. Мои родственники и родственники моей жены не раз осуждали меня и говорили, что я человек не деловой, хотя исполненный талантов. Я открыто презираю все эти пересуды и бесстрашно смотрю на свою судьбу. Но, что бы ни случилось и где бы мне ни пришлось жить, в доме моем всегда найдется комната и прибор за столом для вас.

Покончив с деловыми бумагами, Джон Диккенс принялся угощать гостя пуншем. Он суетился за столом, выжимая лимоны в горячую сахарную воду и смешивая воду с ромом. Он мешал, нюхал, пробовал, прихлебывал, лицо его сияло от удовольствия.

— Раскрывая теперь новую страницу моей жизни, пью за ваше здоровье! — сказал он, поднимая стакан.

В это время в камеру вошел сапожник, человек лет шестидесяти, с желтым лицом. Ростом он был очень мал и когда сел скрючась, казался почти карликом. Во рту у него торчал коротенький красный чубук. Сапожник курил и поглядывал на огонь в камине.

— Давно ли вы здесь? — спросил его пухленький старичок.

— Двадцать лет, — ответил сапожник. — А ведь вам не угадать, за что меня посадили.

— Верно за долги.

— Нет, я в жизни никому не был должен ни одного пенса…

— За что же?

— Угадайте сами.

Но старичок никак не мог угадать.

— Вот в том-то и дело, что вам не угадать, — сказал сапожник, вытряхивая пепел из трубки и вновь набивая ее табаком. — Меня посадили сюда за то, что я получил наследство.

Старичок глядел на него с удивлением.

— Вы мне не верите, — продолжал сапожник, спокойно покуривая трубку, — на вашем месте и я бы не поверил; но в том-то и штука, что я говорю истинную правду. Мне досталось от дальнего родственника наследство, я поделил наследство с его племянниками. Племянники перессорились и перегрызлись, а на меня подали жалобу в суд. В судейской конторе долго писали бумаги. Исписали шесть стоп, а я все платил за издержки. Наконец суд постановил: завещатель был не в своем уме, обязуем сапожника отказаться от своей доли наследства и вернуть его законным наследникам, а равно и уплатить суду все издержки по этому делу. Платить мне было нечем. Меня и посадили в тюрьму. Вот и вся чистейшая правда, вам за нее поручатся человек шестьдесят в тюрьме. Как видно, мне здесь и умереть придется.

Добрый старичок обещал похлопотать за него в суде, но сапожник в ответ лишь тяжело вздохнул, вытряхивая пепел из трубки. Видно, бедняга хорошо знал английские суды!

Прощальная пирушка арестантов вышла веселая, буйная, разгульная. Женщин и детей на нее не позвали. Это не в обычае у арестантов. Но Чарли не утерпел и заглянул в буфетную. Буфетная утопала в табачном дыму. Джон Диккенс расхаживал между столами, со всеми разговаривал, смотрел, чтобы всего было вдоволь. Был весел, пил вино, и чокался с арестантами. Его поздравляли, обнимали, с ним лезли целоваться, вокруг стук, шум, звон стаканов, брань пьяных, — пир был в полном разгаре.

Народу собралось много. Все принарядились по-праздничному, кто как мог. Но иные и на праздник пришли оборванные. Недалеко от Чарли, прислонясь к стене, стоял арестант в лохмотьях. На нем не было даже куртки, одна рубашка. Кто-то спросил его про куртку. Арестант заговорил торопливо:

— В закладе… хорошая родня… дядя Том… последний сюртук… был, да сплыл… надобна есть… Кормился сапогами две недели. Хороший зонтик… еще неделю… честное слово. Все спустил ростовщику… ничего нет больше… все они мерзавцы. Скоро шабаш… слягу в постель… умру… шабаш.

— Ну, чего там хныкать, — перебил его сосед. — И пить будем и петь будем. А смерть придет, помирать будем. Пойдем-ка лучше попляшем! — и он потащил оборванца за собою.

Оба нетвердо пустились в пляс.

Из-за соседнего стола выскочили еще два арестанта. Один в истасканном черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы. Красное лицо его заплыло жиром. Он побежал на середину буфетной пыхтя и отдуваясь. Другой — широкий и плечистый, в синей куртке. Правая нога его была обута в щегольской сапог, левая — в старую дырявую туфлю. На сапоге его торчала покрытая ржавчиной шпора, он вздергивал ее кверху, похлопывал по сапогу изорванной охотничьей плетью в такт пляски, и покрикивал, как кричат охотники, погоняя лошадей.

— Браво, браво! — раздавалось со всех сторон. — Отмахните еще коленце… Раз, два, три. Браво, браво! Раз, два, три. Ура!

Тут к плясунам присоединился высокий молодец с длинными черными волосами и густыми лохматыми бакенбардами до самого подбородка. Галстука на шее у него не было, ворот рубашки был расстегнут и из-под него видна заросшая густыми волосами грудь. На голове у него торчал смешной бумажный колпак с кисточками, а в бумазейной куртке все пуговицы были оборваны. Он глядел нахально и дерзко. Таких молодцов можно встретить в трактирах и на постоялых дворах.

Арестанты пришли в восторг. Плясунам налили вина. Все затянули песни. Ветхий пол трясся под ударами каблуков. Буфетная тонула в клубах табачного дыма…

Наконец наступил счастливый день. Джон Диккенс со всей семьей навсегда покинули тюрьму. Отъезд был назначен в полдень. На тюремном дворе собрались сторожа и арестанты. Все хотели проститься с Диккенсами. По двору ковылял, прихрамывая, и пухленький старичок. Он тоже пришел в тюрьму на проводы. Арестанты обступили старичка. Они знали, что у него знакомые в суде. Ему со всех сторон совали прошения: один жаловался на начальство, другой хлопотал, чтобы ему сократили срок, третий писал, что его посадили в тюрьму не по закону. Пухленький старичок совсем растерялся, но все прошения совал в карман, говорил каждому, что постарается его дело уладить.

Наконец тюремщик открыл ворота. Диккенсы уселись в карету, лошади тронулись, тюрьма осталась позади.

Сидя против отца в карете и слушай, как стучат колеса, Чарли думал о тюрьме. Неужели он больше никогда не будет подходить к ее воротам? Неужели и вправду началась новая жизнь? Неужели он больше не будет хлопотать, бегать, валиться с ног от тяжелой работы? Неужели ему и вправду купят новые книги и отдадут его в школу?