Я — Легион (СИ) - Злобин Михаил. Страница 7

— Что ж, очко в твою пользу, морда протокольная. — Я сказал это без всякой злобы, хотя внутри у меня все просто клокотало. Однако мне не хотелось доставлять радость тому, кого совсем недавно я сам выводил из себя всеми доступными способами. Эх, карма, будь ты неладна!

Откинувшись на подушках и прикрыв глаза, я стал демонстрировать полное безразличие к дальнейшему разговору. Когда же дознаватель начинал излишне упорствовать со своими вопросами, я просто открещивался плохим самочувствием и просил оставить меня в покое.

Так он и ушел, в очередной раз не солоно хлебавши. А вечером того же дня ко мне впустили Виктора. Он все-таки меня разыскал и принес не очень-то хорошие новости — Саныч отказался меня защищать. Он отказался от всего, что только мой менеджер ему предлагал, и прямым текстом заявил, что он просто адвокат, а не борец с системой. Лично для меня это прозвучало как признание, что его кто-то сильно прижучил и настоятельно рекомендовал не представлять мои интересы в суде. А Саныч… а что Саныч? Он просто адвокат, не более. Не брат, не сват и даже не друг, хоть мы всегда и общались с ним по-приятельски. Сложно его было обвинить в том, что он не захотел принимать участия в этом мутном дельце.

Настроение от такой новости упало еще сильнее, хотя с этой непрекращающейся ломкой мне казалось, что ниже оно уже просто не может быть. Да-да, я помню, как совсем недавно говорил, что уже смирился с тем, что мне придется сесть, но, похоже, я здорово слукавил. В тюрьму очень не хотелось. А тут, с отказом Петренко, я остался совсем один против целой уголовно-исполнительной системы, без какой-либо даже минимальной поддержки. С этим рухнули и мои последние надежды остаться на свободе. Паршиво…

Не знаю, то ли это обстоятельство как-то на меня повлияло, то ли я уже просто начал постепенно доходить до ручки сам по себе, но следующей ночью мое состояние ухудшилось. Стало настолько паршиво, что ко мне, помимо полицейского, приставили еще одну круглосуточную сиделку из медиков. А потом даже перестали пускать Гуляева, который протоптал в мою палату уже целую паломническую тропу.

Так я провалялся некоторое время, кратковременно приходя в сознание и снова окунаясь в непроглядно черный водоворот беспамятства. Через сколько-то там дней, точнее не могу сказать, потому что тяжело ориентироваться в сутках, когда ты только и делаешь, что спишь, накачанный под завязку препаратами, меня накрыло окончательно. Не знаю, что там произошло в физиологическом плане, но на тревожный вой сразу нескольких медицинских агрегатов, стоящих у меня в изголовье, сбежалась чуть ли не половина клиники.

Меня сразу кинулись отключать от аппаратуры, выдергивая всевозможные трубки, датчики, электроды и повезли куда-то под суетливые многоголосые переругивания. Я все это видел, все осознавал, но не мог пошевелить даже веком, чтобы прикрыть глаза от нестерпимого света ярких ламп, которые быстро мелькали над моей куда-то катящейся кушеткой.

Я слышал каждое слово, видел каждое лицо, что склонялось надо мной, ощущал по вибрации каталки каждый плиточный стык на полу… но совершенно ничего не мог сделать, даже вдохнуть. Единственное, что я успел понять, так это то, что везут меня куда-то в операционный блок, где собираются… откачивать? Еще спустя несколько минут, слушая реплики врачей, я осознал, что вроде как… умер.

Глава 3

Как только приборы показали первую остановку сердца, Анастасия сразу бросилась звать заведующего отделением, который сегодня, слава богу, тоже был на дежурстве. В противном случае, шансов откачать этого уголовника не было бы никаких. А как бы ей тогда влетело за смерть подопечного, даже сложно и представить!

И чего все с ним так носятся? Насколько Настя успела услышать, его собираются судить за убийство. Так зачем вообще прикладывать столько сил и средств, чтобы спасти жизнь такому… такому… девушка даже не могла подобрать слов! Санитарку просто приводило в неописуемое бешенство то, что её бабушка, умирая от инсульта, полтора часа ждала карету скорой помощи! А в итоге, она перестала дышать в приемном покое, потому что в ближайшей больнице не нашлось свободных операционных столов! А этого урода доставили персонально к ним в клинику, лишь бы его мог прооперировать лично Михайлов! Ну разве это справедливо?!

От таких мыслей девушке захотелось громко-громко закричать на всех окружающих ее коллег. Они что, не видят всей абсурдности этой ситуации? Почему какой-то убийца получает такую высококвалифицированную медицинскую помощь, на которую даже ни один из лечащих его людей, что бегают сейчас вокруг этого отброса, не сможет и рассчитывать, за просто так?! НЕ-СПРА-ВЕД-ЛИ-ВО!!!

Анастасия продолжала бежать рядом с каталкой, держа стойку с капельницей, от которой пациента почему-то забыли отключить, но выгадать на бегу свободную секунду для этого было просто невозможно. Под тяжестью своих мыслей девушка совсем забывала следить за тем, куда ее несут ноги, так что совсем немудрено, что она не успела сориентироваться, когда бегущий впереди медик немного замедлился.

Санитарка со всего маху налетела на спину заведующего отделением. Стойка с капельницей с грохотом упала на пол, шлепнув пакетами с раствором по кафелю, а катетер вырвало из вены пациента, отчего по его руке заструилась темная, чуть ли не черная кровь.

— Твою мать, Сафронова, ты что, совсем ослепла?!

— Я… я… простите! — Испуганно залепетала Настя, уже представляя размер проблем, которые она только что нажила себе.

— Бог простит! Да уйди ты уже отсюда со своей капельницей! Она ему уже без надобности! Бегом на пост, там сейчас никого не осталось!

Остановившаяся посреди коридора девушка от обиды и злости на себя чуть не всхлипнула. Вот ведь клуша! Замечталась совсем…

Она стояла и провожала спины удаляющихся коллег, глядя как они входят в так называемую «Красную» зону, которая представляла собой прямой как стрела коридор прямо до операционных блоков. И тут произошло необъяснимое…

Пациент вдруг выгнулся на каталке словно от сильнейшего эпилептического спазма, а потом сел, запрокинув голову к потолку, и начал часто содрогаться всем своим телом. Он стал издавать какие-то оглушительно громкие звуки, что разносились по коридорам клиники, звонким эхом отражаясь от стен. Далеко не сразу, но Настя осознала, что он просто… хохочет. Хохочет дико, страшно, исступленно. В этом чудовищном хохоте не было ничего даже отдаленно человеческого. Он больше походил на гротескный демонический смех, в котором девушка слышала отзвуки скулежа умирающих собак, истеричного плача матери, потерявшей свое дитя, и карканья кладбищенских воронов.

Врачи и младший персонал, что споро катили койку с бездыханным телом, от неожиданности отпрянули от него, хватаясь кто за сердце, кто за голову. Сам заведующий отскочил на полтора метра, совершив прыжок достойный бывалого спортсмена, и уронил свои очки. Никто из них явно не ожидал ничего подобного от человека, который находился в состоянии клинической смерти.

Анастасия не успела понять или осознать, как оказалась на коленях. По её щекам текли слезы, а грудь судорожно затряслась, пытаясь вытолкнуть задержавшийся в ней воздух. Девушке стало страшно, ужас по-настоящему сковал ее сознание, лишая даже малейшей возможности мыслить. Такой страх мог испытать только человек, который на короткий миг сумел заглянуть за грань, что отделяет жизнь от смерти…

Сознание санитарки моргнуло, как выключающийся телевизор, и потухло, спасая ее психику от еще больших потрясений.

Меня куда-то везли, непрестанно поминая, что если я загнусь, то им всем главврач пооткручивает головы, а я даже не имел возможности умилиться такой трогательной заботе обо мне. А так хотелось вставить какую-нибудь едкую шутку, вы не представляете!

Когда кто-то из медиков споткнулся и упал, выдрав у меня из вены катетер, я остро захотел выматериться, но снова не сумел даже разлепить губ.