Родиной призванные(Повесть) - Соколов Владимир Н.. Страница 7

— В добрый путь! Молодец! Мысли у тебя зрелые. Главное — не упустить время. Почему я говорю о времени? — задал вопрос Сергутин. — А вот почему: пока гитлеровцы, как ни странно, небдительны. Все они до отвратительности верят в свою скорую победу. Если их турнут под Москвой, а это будет обязательно, быстро спесь сойдет. Ты не поверишь, чем я болел: тоской по боевому человеку. Вижу: ты такой человек. Без лести, от души говорю. Действуй! Теперь я тебе тоже кое-что открою. Назову надежных, умных людей. В Бельскую пришел Костя Поворов, лейтенант. Николай Никишов тонко себя ведет, помог Поворову в полицию устроиться. Костя — комсомолец, человек талантливый. Семья у него очень добрая, отзывчивая. Есть еще надежные люди из сельской интеллигенции. По духу, по мыслям, как говорят, свои в доску. Вот Надя Митрачкова. Числится врачом управы. Это для виду. Я тоже пойду на работу в управу. Подстроим так, что учителя Кабанова из Радич пригласят, врач Грабарь уже там. Старостами поставим своих людей.

Наступило молчание.

— А ведь это здорово: в немецкую управу — надежных людей! Хороший план. Понимаю вашу задумку: создать Дубровское и Сещенское подполье — это то, что надо, к чему партия призвала. Но учтите, в Дубровке и Сеще будет не легче, чем в партизанском отряде. Прятаться там, считайте, негде… Это не Клетня, где кругом лес.

— Я тебя понимаю, дорогой Федор. И все же такие неустрашимые есть! Многим можно сполна доверять.

— Да, да! — воскликнул Данченков. — Под Кричевом гитлеровский офицер скомандовал пленным: «Кто с нами — направо». «Мы — советские люди», — крикнул раненный в голову боец и хватил фашиста кирпичом. В колонне началась заваруха, многие убежали. У бойца была истинно партийная совесть. Для таких, как он, главное в жизни — любовь к своим людям. Его тут же хотели пристрелить, но он вырвал у конвойного автомат. Этим и спас многих.

— Любовь к товарищам у советских людей так же естественна, так постоянна, как дыхание, — сказал Сергутин. — И еще одна черта красит советского патриота — благодарность Родине, народу. На днях мне Надя Митрачкова так и сказала: «Все сделаю, чтобы облегчить страдания советских людей. Жизни не пожалею. Они дали мне образование. Все, что я приобрела, куплено дорогой ценой — кровью, страданиями и трудом миллионов». Ну каково? — Он на минуту задумался. Молчал и Федор. — Останусь жив — соберу школьников всего нашего района и задам один вопрос: «Кто победил в этой великой и небывалой войне?» Ученые, писатели, полководцы, отвечая на этот вопрос, создадут толстые книги, а я отвечу одним словом: патриот.

Из казармы, расположенной в школе, врывались в дом пьяные крики.

— Ишь разгулялись. — Федор зло усмехнулся.

— Дай время. Теперь для нас подполье — не только история нашей партии. Большое дело начинаем, Федор… Большое.

— Я рад, что будем вместе. Нам с вами ясно, во имя чего живем, куда стремимся, что оставим после себя. А это главное, — сказал Сергутин, прощаясь.

Данченков без долгих предисловий предложил Буравилину работать на партизан.

— Так где они? — недоверчиво засмеялся Буравилин.

— Один из них перед тобой.

— Куда ты, туда и я, — согласно ответил Буравилин.

Праздничные дни Федор провел в доме брата, встречаясь с верными людьми. От этой даты и ведет свой счет Дубровское подполье и вскоре родившийся партизанский отряд Федора.

Глава восьмая

Андрей Кабанов перед выездом в Дубровскую управу собрал ребят на последний урок. Это был час мужества. Ребята читали патриотические стихи, отрывки из поэмы «Полтава», из «Бородина». Клятвой прозвучали слова Павки Корчагина о жизни, которую надо прожить так, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Но больше говорили о деле. Подытожили сбор оружия: тридцать семь винтовок, десять ящиков с патронами, три ящика с гранатами, два ручных пулемета. Ребята решили продолжать поиски оружия и прятать его в заветных местах.

На следующий день рано утром, когда осенние туманы еще стелились по полям и оврагам, в Колькин дом пришел Вася. Хитровато улыбаясь, громким шепотом сказал:

— Коль, пойдем покажу, что нашел.

— Так я тебе и пошел… Ты скажи — куда, зачем?.. Теперь война. Все надо делать точно, — вспоминая назидательный тон директора, говорил Колька.

— Я нашел пу-ле-мет! И еще что-то страшное. Покажу… Сам напугаешься. Ну… Побежим в сещенские мелоча. Возьми хлебца, а то у нас с дедом нет сегодня.

Пошептавшись со старшей сестрой, Коля ушел в чулан. Оттуда он возвратился в старой братниной фуфайке, грудь под ней топорщилась, и Васька догадался: там — хлеб.

В сещенские кусты — мелоча — они шли кружным путем, боясь встречи с аэродромным патрулем. За речкой наткнулись на труп немецкого солдата. Их пугало не только зрелище смерти, но и тяжелый запах.

— Вот оно, страшное! Ух! — Васька закрыл рот ладонью и надул щеки.

Колька выдержал волну трупного запаха и, как бывалый человек, сказал:

— Бой тут был.

Через несколько минут ходьбы увидели еще один труп. На дне небольшого окопчика рядом с пулеметом лежал парень. Ребята скорбно глядели на высохшее мертвое тело. Погибший казался им совсем молодым.

— Вот и пулемет. Наш пулемет. Советский. Парень погиб, а пулемет должен стрелять, — по-взрослому, как хозяин, сказал Вася.

Ребята вытащили пулемет из окопчика и стали очищать песком запекшуюся на кожухе кровь. Они чувствовали сладковатый тошнотворный запах, неотделимый от смерти.

— Ртом дыши, ртом, — советовал Вася, терпеливо перенося трупный запах, который лез в нос, забивал легкие.

— Давай бойца закопаем, — предложил Колька.

— Отнесем пулемет, там, в доте, есть солдатская лопатка. Вернемся и закопаем.

Тащить пулемет, состоявший из разных выпуклостей, выступов, углов и граней, было нелегко. Все это больно впивалось ребятам в плечи, лопатки.

Разные мысли лезли в головы ребятам, одна держалась особенно крепко: представлялось, что они несут труп. Так крепко пахла война. Наконец-то увидели заброшенный, но ладно сработанный дот: крыша и стены из толстых железобетонных плит. Дот был глубоко посажен в землю. Казалось, он вырос из земли.

Ребята спрятали пулемет, укрыли его сушняком. В одном из углов дота в ящике лежали гранаты. Кто-то набросал на них солому.

— Тут уже работали! — смахивая с лица паутину, сказал Коля. — Кто бы это? Поймают фашисты — убьют.

Землистое лицо Васьки было спокойно, только хлопали большие светлые ресницы.

— Да вот, пастой. — Он отодвинул старую доску, покопался в каком-то тряпье и достал карабин. — Видел?.. Новенький. Смазал я его, тряпками обмотал.

— Значит, это ты тут? — воскликнул Коля. Лицо его посветлело от радостной зависти. — Давай скажем Андрею Ивановичу, что мы вдвоем собрали. Ладно? — прибавил он дружелюбно.

— Так и скажем, — подхватил Вася, блеснув в его сторону голодными глазами. — Ты садись вот на этот ящик. Тут совсем сухо, тепло. Давай поедим. А?

Колька достал краюху хлеба и, отломив большой кусок, протянул Васе.

— Вкусно! Хлеб ваш соленый, — похвально сказал Васька. — Коль! Меня поймают, ты будешь?

Коля понял, о чем речь, сказал твердо:

— Буду. Честное пионерское, буду, до конца. К партизанам уйду.

Налетел ветерок, и по кустам пробежала волна серебристого света — последние паутинки.

— Пойдем закопаем парня.

На могильном холмике посадили сосенку — чтоб не забыть место.

Вася на минуту задумался. Он вспомнил своего отца. Может быть, и его отец где-нибудь лежит так, бездыханно. А может, он жив? Что, если его не расстреляли, если он убежал? Мальчик точно не знал — мертв или жив отец, но остро чувствовал: пока сам жив, должен ждать отца, делать такое, за что отец похвалил бы. Оружие — это хорошо!

— Чего зеваешь? — толкнул его Коля. — Идем.

— Коль! — доверительно шепнул Вася. — Я спрятал на станции бутылку с горючей смесью. Фашистов угощу.

— Поймают — убьют.