Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой - Беляков Сергей. Страница 11

Но если над украинскими переводами Шекспира потешались, то переводы Гоголя русские националисты (да и не только националисты) воспринимали как личное оскорбление, как пощечину. Это был просто вызов: отказ учить, отказ понимать «владычный» русский язык.

Однако, несмотря ни на что, украинцы свое дело делали. У крупнейших украинских поэтов того времени, Ивана Франко и Леси Украинки, немало мотивов, навеянных европейской историей и литературой, Библией и даже историей Древнего Востока (что характерно для Леси Украинки). И Франко, и Леся Украинка были атеистами, пожалуй, даже воинствующими атеистами, но оба писали стихи в подражание псалмам Давидовым.

В 1860-е Филипп Морачевский перевел на украинский язык Евангелие, Апокалипсис, Деяния Апостолов и Псалтырь. А в 1903 году вышел первый полный украинский перевод Библии, над которым работали в разные годы Пантелеймон Кулиш, Иван Полюй и Иван Нечуй-Левицкий. Правда, издали украинскую Библию не в России.

«Ненужность» русской литературы

В 1878 году во львовском литературно-научном журнале «Правда» вышла большая анонимная статья под довольно беззубым названием «Сьогочасне літературне прямування» («Современное литературное направление»).

Оригинальное название статьи было и точным, и ярким, и запоминающимся: «Непотрібність великоруської літератури для України і для слов’янщини» («Ненужность русской литературы для Украины и славянства»). Журнал финансировало общество имени Шевченко, средства которого в те времена были очень скудными. Поэтому между выпусками случались большие перерывы. Вторая часть статьи будет напечатана «Правдой» лишь шесть лет спустя, в 1884-м.

Русский читатель, скорее всего, об этой статье даже не слышал. И на русский язык она никогда не переводилась.

Автор давно известен – украинский прозаик Иван Семенович Нечуй-Левицкий. Псевдоним Нечуй стал частью его фамилии, как некогда это произошло с основоположником современной украинской прозы Квиткой-Основьяненко.

По происхождению Нечуй-Левицкий вовсе не галичанин. Родился на Киевщине, жил в Полтаве, в Седлеце (Царство Польское), в Кишиневе. Мечтал перебраться в Киев, и это ему удалось. Последние тридцать три года своей жизни он проживет в этом прекрасном городе и станет городской достопримечательностью. О нем еще при жизни рассказывали анекдоты. Нечуй-Левицкий всегда ходил с зонтиком. Газеты и журналы читал не регулярно, а раз в год садился за подшивку и прочитывал весь комплект. Потом пересказывал друзьям прошлогодние новости. Жил небогато, но даже в самой маленькой квартирке у него непременно стояло пианино. Очень любил музыку, особенно «Аппассионату» Бетховена.

В 1918-м престарелый писатель окажется в богадельне. Ни жены, ни детей у него не было – Нечуй-Левицкий был суров и нелюдим. В богадельне Иван Семенович и умрет 15 апреля 1918 года. Говорили, что от голода, хотя на этот счет есть и другие сведения.

В молодости и в зрелые годы на жизнь Иван Семенович зарабатывал учительством и преподавал как раз русскую словесность. Как он к ней относился, мы скоро поймем. Если состав слушателей позволял, то учитель Левицкий откладывал в сторону русские книжки, доставал «Кобзаря» Шевченко и читал ученикам его гениальные вирши. Иногда читал и фрагменты собственных сочинений. Он писал исторические романы и реалистическую прозу из современной украинской жизни. Любил и розмовлять украинскою мовою с учениками.

Ивана Семеновича вполне справедливо считали «заядлым хохломаном», что не помешало его карьере. Он дослужился до статского советника (чин между полковником и генерал-майором) и был награжден несколькими орденами, включая высокую вторую степень ордена Св. Анны – для провинциального учителя словесности совсем неплохо. В украинском мире он был известным, популярным писателем, которого печатали и во Львове, и в Киеве. Свою статью о ненужности русского языка он не подписал, потому что в то время еще преподавал словесность в гимназии города Кишинева.

«Было время, когда у Великороссии и Украины могла быть одна литература. И это время тянулось сотни лет» [117], – начинал свою статью Левицкий. Некогда у русских (великороссов) и украинцев в самом деле был единый литературный язык, на котором писали и в Киеве, и в Новгороде, и во Владимире-на-Клязьме. Но это был не живой народный язык, а язык, как бы мы сейчас сказали, элиты, язык верхов общества – церковнославянский (Нечуй-Левицкий не отличал его от древнерусского). А вот народные языки отличались очень сильно, потому что сам психический склад русских и украинцев совершенно различен. Так считал Иван Семенович.

Гоголь однажды будто бы написал статью, где противопоставлял «нежные» славянские (в первую очередь украинские) песни «каннибальским» русским песням. Эта статья не сохранилась; неизвестно, существовала ли она вообще. Однако полвека спустя Нечуй-Левицкий в меру своих сил попытался именно такую статью и написать.

«Украинская муза, – утверждал Нечуй-Левицкий, – никогда не подбирает эпитетов и синонимов неграциозных; никогда не позволит себе сказать, к примеру, про соловья или про девушку такими словами, какими говорит великорусская народная песня: “Уж ты глупенький, нерозумненький дурак соловейко!” или “Уж ты пьяница, пьяница, душа красная девица!”» [118]

Дальше – больше. Украинская песня всегда оказывается у него и нежной, и красивой, изящной, полной духовности, в то время как русская песня грубо-материалистична. На Украине – «духовность и широкая свобода», а в России – «северный черствый практицизм»: «В великорусских песнях про гарного парубка говорится, что он “поглядит – как рублем дарит”. На Украине будет совсем наоборот: про злого человека говорят, что он “глянет – не иначе пятака даст”. <…> Про парубка поют: “Он из гривенки на гривенку ступает; с полтинничком <…> по улице гуляет, целковиком <…> ворота запирает, по пяти рублей девушек дарит!” Такая картина, где парубок ступает по гривнам, в украинских песнях невозможна, она не имела бы никакого эффекта» [119].

Наступило время литературы народной и национальной, и литература украинская должна быть литературой на родном, украинском языке. И украинцы-де много раньше русских начали такую литературу создавать, доказательством чего стала «Энеида» Котляревского: «…под его пером и появился Эней – украинский парубок, а Дидона – дивчина, и получилась перелицованная на украинский лад “Энеида”». Вот только Нечуй-Левицкий не знал, что образцом для Котляревского, «батька» украинской литературы, была не «Энеида» Вергилия, а «Енейда» русского поэта Осипова.

Забыв собственную пословицу, что насильно мил не будешь, Москва навязывает Украине свою русскую литературу, но что это за литература, спрашивает Иван Семенович. И отвечает: «Недостаток элегантности, эстетичности, фантазии и глубины сердца сразу позволяет узнать великорусские поэтические сочинения, по большей части холодные как лед и монотонные, как снежное полярное поле. Поэмы Пушкина не иначе как диковинные цацки, вырезанные изо льда, и они такие же холодные, как лед» [120].

Величайший русский писатель – это, вне всякого сомнения, «украинец Гоголь», который только и сумел направить русскую литературу на верный путь развития – Нечуй-Левицкий имел в виду реализм «натуральной школы». Что делать, не для одного лишь украинского писателя автор «Носа» и «Записок сумасшедшего» был тогда реалистом. Мнение о реализме Гоголя утвердилось надолго. Только русский Серебряный век откроет его заново. Зато мысль о героях Гоголя как украинских типах не так уж банальна: «Манилов, мягкий, деликатный, с богатыми мечтами в голове, никудышный и одновременно сердечный, – это щирый украинец, а не кацап. Таких сладких людей мы не найдем в русской литературе после Гоголя» [121]. Что уж говорить о Собакевиче и Коробочке – настоящие полтавские помещики! И только противный Ноздрев скорее великоросс.