Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей - Олсен Грегг. Страница 3
Годы спустя Лара с глубоким вздохом признала: «Она могла подложить осколки стекла в обувь братьям и сестрам. Каким человеком надо быть, чтобы так поступать?»
Но пример находился у Лары прямо перед глазами. Анна, бабушка Шелли по отцовской линии, была именно такой.
Глава третья
Каждый раз, когда Лара встречалась со свекровью, Анной Уотсон, у нее по спине пробегал холодок, и она изо всех сил старалась избежать взгляда злобных акульих глаз. Анна проходила мимо, и Лара невольно вздыхала с облегчением. Да еще с каким! Анна Уотсон казалась мачехе Шелли настоящим чудовищем.
Она родилась в Фарго, в Северной Дакоте, и переехала в округ Кларк подростком. Бабка Шелли по отцовской линии была высокой и крупной, с мускулистыми руками; узловатые вены проступали у нее на шее, сбегая вниз, в вырез простой белой блузки. Анна весила больше 120 килограмм и приволакивала левую ногу, скребя ей по полу – по этому звуку люди узнавали о ее приближении. Самоуверенность Анны, как и ее габариты, подавляла всех вокруг. Она всегда и во всем была права, никто не смел с ней спорить. Даже Лес, не говоря уже о его молоденькой жене Ларе. Анна управляла одним из домов престарелых, принадлежавших Уотсонам, и там все делалось, естественно, по ее правилам. О ее стиле руководства говорили, что она «правит железной рукой».
Муж Анны, Джордж Уотсон, был полной противоположностью жены. Добрый. Обаятельный. Снисходительный, даже чересчур. На полголовы ниже ее. Джордж всегда слушался жены. Больше двадцати лет он спал в сарайчике два на два метра возле задней двери, ведущей на кухню. В доме он не ночевал, потому что Анна настаивала, чтобы муж спал в сарае.
Незадолго до того, как Лес с Ларой поженились, в один из домов престарелых, которым владели Уотсоны в Бэттл-Граунд, приехали на работу две женщины из Западного государственного госпиталя близ Такомы. Их звали Мэри и Перли, но Анна окрестила их дебилками. Она издевалась над ними, как злая королева над последними из служанок. Им давались самые унизительные поручения, какие только могут быть в доме престарелых, а таких там в достатке.
С точки зрения Лары, Анна использовала этих женщин как рабынь. У себя дома она заставляла их делать уборку, мыть посуду, натирать полы. Могла приказать немедленно бросить работу, которой они занимались, чтобы вымыть ей ноги или расчесать волосы. Если женщины исполняли ее поручения недостаточно быстро, Анна толкала их, пинала и таскала за волосы.
Однажды, заехав к Анне забрать Шелли, Лара увидела, что одна из них, Мэри, чем-то сильно расстроена. У Перли все волосы были мокрые – она обернула голову полотенцем. Лара спросила Мэри, что случилось, и та рассказала, что Анна в гневе куда-то уехала из дома, забрав с собой Шелли. Она до того разозлилась на Перли, что окунула ту головой в унитаз и несколько раз спустила воду.
Лара была поражена. Она никогда с подобным не сталкивалась.
– Но почему она так поступила? – спросила она Мэри.
– Она часто так делает, когда злится, – ответила та.
«Они обе очень боялись Анну», – позднее вспоминала Лара.
И не только они.
Все, за исключением разве что маленькой Шелли.
Лара начала работать в доме престарелых вскоре после того, как дети Леса переехали жить в Бэттл-Граунд. Вообще, она собиралась поступить в колледж, но эти планы рухнули с ее внезапным материнством. Поскольку школа Шелли находилась неподалеку от дома престарелых, Шелли частенько отправлялась к бабушке Анне, вместо того чтобы сесть в школьный автобус и вернуться домой. Лара звонила спросить, там ли она, и Анна начинала распекать невестку за то, что она не следит за ее внучкой, которую только у бабушки могут «нормально» накормить или искупать.
– Не надо было мыть ей голову, Анна.
– Так ты же не умеешь! Вон она какая грязная.
Анна всегда знала, что лучше для Шелли.
Собственно, что лучше для всех.
Ларе приходилось держать язык за зубами – в этом она со временем стала настоящим асом.
Однажды, приехав за Шелли, Лара обнаружила, что та лишилась своих роскошных волос. Бабушка Анна стояла над внучкой с ножницами в руках и язвительно ухмылялась. Шокированная, Лара спросила:
– Что произошло?
Анна в ответ закричала:
– Ты ее толком не расчесываешь! Пришлось все отрезать!
Она обкорнала шевелюру внучки под корень. Это выглядело ужасно. Шелли сидела совсем подавленная.
– У нее очень густые волосы, – сказала Лара, прекрасно понимая, что Шелли станет винить ее за то, что натворила бабка. – Я расчесываю их каждый день, – попыталась она возразить, глядя в глаза Шелли, которая поднимала крик всякий раз, когда к ней приближались с расческой.
Бабушка Анна презрительно скривилась и, развернувшись, пошла прочь, волоча за собой хромую ногу по натертым полам. Она сделала то, что хотела сделать. Приносить несчастье другим людям было для нее любимым развлечением.
Лара поняла это уже тогда. Шелли и бабушка Анна стали неразлучными и верными соратницами. Хотя временами Шелли тоже доставалось, она считалась единственной бабушкиной любимицей. Ее тень, ее копия, внимательно следящая за всем, что делала Анна Уотсон.
Со временем Шелли покажет, какой хорошей ученицей была.
Глава четвертая
Первый удар Шелли нанесла незадолго до того, как ей исполнилось пятнадцать. Она напала неожиданно, как опытный полководец, хорошо знающий, как нанести противнику наибольший ущерб.
В один из мартовских дней 1969 года Шелли не вернулась домой из школы. Раньше ей случалось опаздывать, но в тот день все было по-другому. Она задержалась гораздо дольше обычного. Лара в своей безупречно чистой кухне раз за разом поглядывала на часы. Барабанила пальцами по столу.
Где ты, Шелли?
Чем ты занимаешься?
С кем?
Совсем растревожившись, мачеха Шелли позвонила, наконец, в приемную директора школы и от того, что ей ответили, на мгновение лишилась дара речи. Шелли не вернулась домой, потому что ее отвезли в Центр ювенальной юстиции в Ванкувере. Девочка, которой через месяц должно было исполниться пятнадцать, сообщила воспитателю в школе, что у них дома творится неладное, и она больше не может это терпеть.
– О чем вы говорите? – возмутилась Лара, когда секретарь директора отказалась сообщить ей детали. – Вы должны мне сказать, в чем дело.
– Мне больше нечего добавить, – холодным тоном ответила женщина на другом конце провода. Это встревожило Лару еще больше.
Она повесила трубку и немедленно перезвонила мужу, Лесу, в дом престарелых, велев срочно ехать домой. Голос ее звучал сухо и резко. «Сейчас же, – сказала она. – С Шелли что-то произошло».
Еще один звонок в Центр ювенальной юстиции, и Уотсоны выехали в Ванкувер, чтобы выяснить, наконец, что случилось в школе тем утром.
«Никто нам ничего не говорил», – вспоминала Лара позднее, разглядывая фотографии Шелли – сначала девочки, потом подростка. Ее красота сразу приковывала взгляд: рыжие волосы обрамляли личико с веснушчатым носом, а темные ресницы вокруг голубых глаз напоминали густотой бахрому морских анемонов. Но Ларе эта красота казалась сродни ягодам белладонны – с виду вкусные, на самом деле они таят в себе опасность.
Невинность. Красота. Притворство.
Лара не находила себе места.
«Я даже позвонила директору домой, но и он ничего не захотел объяснить. Я думала, Шелли что-то украла: она и раньше таскала мои вещи и деньги из кошелька. Думала, она вытащила кошелек у кого-нибудь из одноклассников или что-то в этом роде. Просто не могла представить, что она вытворила на этот раз».
Это было тяжело. Мучительно. Наверняка случилось что-то очень-очень плохое.
Когда Уотсоны добрались до Центра ювенальной юстиции в Ванкувере, то первым делом потребовали встречи с дочерью, но руководство центра им отказало.
– Она дает показания, – сообщили им.
– Какие показания? – спросил Лес.