Ожерелье голубки - Хазм Ибн. Страница 25

Одно из удивительных явлений, случающихся при любви — покорность любимой любящего, который насильно применяет свойства своей природы к свойствам той в кого он влюблен. И видишь ты, что человек суров нравом, тугоузд, норовист, обладает решимостью, пылок в гордости, не терпит несправедливости, но едва только почувствует он веянье любви и кинется в ее пучины, и поплывет в ее море, как суровость обращается в мягкость, тяжелое становится легким, острое тупым, и непокорность сменяется послушанием. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:

Я скажу еще стихотворение, где есть такие стихи:

Оттуда же:

А иногда любимая не терпит выражения жалобы и тяготится, слыша о любовной тоске, и видишь ты тогда, что любящий скрывает свою печаль и сдерживает грусть, храня свой недуг про себя.

Возлюбленный, поистине, клеветник, и, когда обвиняет он, начинаются извинения за любой грех и признания в преступлениях, хотя человек в них и неповинен, но соглашается он со словами возлюбленного и отказывается ему перечить.

Я хорошо знаю человека, которому на беду была послана такая возлюбленная, и она не переставала приписывать ему провинности, хотя за ним не было вины, и обрушивать на него упреки и гнев, хотя кожа его была чиста от греха.

Я скажу стихотворение к одному моему другу — оно приближается к тому, чем мы заняты, хотя и не принадлежит к этому:

Оттуда же:

Но пусть не говорит говорящий, что терпение влюбленного, когда его унижает любимая, — низость души: он ошибется. Мы знаем, что любимая не ровня любящему и не подобна ему, чтобы отплачивать за ее обиды; не относится ее брань и грубость к тому, за что хулят человека, и не остается память о них на долгие годы. Это ведь происходит не в приемных залах халифов и покоях предводителей, где терпеливость навлекла бы презренье, а кротость привела бы к унижению. Ты видишь, что человек увлекается своей рабыней, неволя которой в его власти, и никакое препятствие не мешает ему ее обидеть, — какая же может быть от нее защита?

Что же касается причин гнева из-за оскорбления, то они не таковы. Это бывает лишь между знатными мужами, каждый вздох которых считают и за смыслом речей которых следят, приписывая им отдаленные причины, так как вельможи не роняют слов впустую и не бросают их зря. А любимая — это молодой тростник и гибкая ветка, она проявляет суровость и прощает, когда захочет, а не по какой-нибудь причине. Об этом я говорю:

Рассказывал мне Абу Дулаф, переписчик, со слов Масламы ибн Ахмада, философа, прозванного аль-Маджрити [52] , что тот говорил в мечети, которая стоит в восточной стороне кладбища корейшитов в Кордове, напротив дома везира Абу Омара Ахмада ибн Мухам-мада ибн Худейра, да помилует его Аллах: — В этой мечети постоянно находился мукаддам Ибн аль-Асфар [53] в дни своей юности, так как он был влюблен в Аджиба, молодого слугу упомянутого везира Абу Омара. Ибн аль-Асфар покидал молитву в мечети Масрура, где было его жилище, и отправлялся ночью и днем в ту мечеть ради Аджиба, так что стража не раз забирала его по ночам, когда он уходил с последней вечерней молитвы. Он сидел и смотрел оттуда на Аджиба, пока юноша не начинал сердиться и досадовать, и, подойдя к Ибн аль-Асфару, он больно бил его и ударял по щекам и по глазам, а Ибн аль-Асфар радовался и говорил: — В этом, клянусь Аллахом, отдаленнейшее мое желание, и теперь прохладились мои глаза! — И, несмотря на побои, он долго за ним ухаживал.

Говорил Абу Дулаф: — И Маслама рассказывал нам эту историю не однажды, в присутствии Аджиба, хотя он видел, каким мукаддам Ибн аль-Асфар пользуется уважением и как значителен его сан и благополучие. Ведь положение мукаддама Ибн аль-Асфара было очень высокое, и он был весьма отличен аль-Музаффаром ибн Абу Амиром и близок к его родительнице и семье. Его руками было построено немало мечетей и водохранилищ, и множество всяких благ пожертвовал он на путь Аллаха, занимаясь при этом всем тем, чем занимаются сподвижники султана в отношении забот о народе и других дел.

Вот нечто еще более отвратительное. У Сайд ибн Мунзира ибн Сайда, предстоятеля на молитве в соборной мечети Кордовы во дни аль-Хакама аль-Мустансира-биллаха — да помилует его Аллах! — была невольница, которую он сильно любил. Он предложил ей освободить ее и на ней жениться, и девушка сказала ему, издеваясь (а у него была большая борода): — Меня ужасает длина твоей бороды; если ты ее укоротишь, будет то, чего ты желаешь. — И Сайд ибн Мунзир стал работать над бородой ножницами, пока она не поредела, а потом он призвал множество свидетелей и засвидетельствовал перед ними, что невольница освобождена, и посватался за девушку, но она не согласилась. А в числе присутствующих был брат Сайда, Хакам ибн Мунзир, и он сказал тем, кто был при этом: — Я сам предложу ей себя и посватаюсь за нее! — И он сделал это, и девушка согласилась, и Хакам женился на ней в этом же самом собрании, а Сайд принял этот сокрушительный позор, несмотря на свою набожность, благочестие и рвение в делах веры. Я застал этого Сайда; его убили берберы в тот день, когда они силой вошли в Кордову и ее разграбили [54] . А упомянутый Хакам, его брат, — глава мутазилитов в Андалусии, их старшина, наставник и оратор, и при этом он был хороший стихотворец и законовед. Его брата Абд аль-Малика ибн Мунзира тоже подозревали в приверженности к этому толку. Он занимал должность главного судьи во дни аль-Хакама — да будет доволен им Аллах! — это тот, которого распял аль-Мансур ибн Абу Амир, когда заподозрил его, вместе со многими законоведами и судьями Кордовы, в том, что они тайно присягают Абд ар-Рахману ибн Убейдаллаху, внуку повелителя правоверных ан-Насира — да будет доволен им Аллах [55] . Абд ар-Рахман был убит, а Абд аль-Малика ибн Мунзира распяли, и рассеяли всех, кто был под подозрением. Отца их, судью судей Мунзира ибн Сайда, тоже подозревали в мутази-литстве. Это был красноречивейший из людей, самый сведущий во всех науках, наиболее набожный и больше всех шутивший и забавлявшийся. Упомянутый Лакам жив в то время, как я пишу тебе это послание; он утратил зрение и сделался очень стар.