Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга. Страница 57

Но Сусанна отвернулась. От стойкого кофейного аромата к горлу подкатил кислый ком, и она плюхнулась головой мимо подушки, а когда через секунду попыталась подтащить ее к себе, руки оказались прижатыми к обнаженной груди, а губы уткнулись в чашку.

— Я знаю, что тебе плохо, но другого способа поставить тебя на ноги нет… Пей.

Пить? А вдруг кофе горячий… Да не похоже по чашке… Но противный…

И Сусанна сжала губы, боясь выплюнуть кофе на белоснежное одеяло. До сих пор белоснежное… К счастью, идиотка!

— Просто проглоти, — Губы Резы обжигали ухо: ему бы в заклинатели змей податься… — Как горькое лекарство. И вот, кусай…

Она так и не открыла глаз. От последней попытки взглянуть на мир, которая была, оказывается, два часа назад, чуть не потекли слезы. Но скрежет крошек круассана на зубах невозможно ни с чем спутать — только у нее сейчас ком в горле, вот она и дернулась в сторону, прямо щекой в чашку. Рука Резы дрогнула и по ней, и по кровати растеклось кофейное пятно.

— Ой… — Сусанна открыла глаза и в этот раз сумела удержать их открытыми.

— Никто и не ждал найти утром постель чистой, — усмехнулся каирец и вернул к ее губам то, что осталось в чашке, но Сусанна сумела вывернуться и мимо плеча Резы рухнула на подушку. Забирайте свой кофе и свой круассан и оставьте меня в покое еще на два часа или вообще до вечера…

— Если ты сейчас же не поднимешься, я вылью этот кофе тебе на голову!

Он теперь орет на нее? Совсем сдурел! Или это в пустой голове так звенит? Но на всякий случай Сусанна подскочила и вырвала из пальцев каирца круассан. Пусть крошится, после кофе постель уже точно не спасти… Сусанна вытянула ногу и, почувствовав мокрое пятно, попыталась вспомнить, какой по счету бокал опрокинула… Точно не последний… Может, это и не она была такой неуклюжей. Может, это он налил мимо… Какая разница… Рассвет все же наступил — солнце вынырнуло из хаоса, а вот ее хаос поглотил навечно…

— Сядь нормально! Подавишься!

За спиной даже появилась подушка. Сама. Из ниоткуда… Крошка с губ упала в темную жидкость, и Сусанна с трудом сделала глоток. Только зря… Остальные крошки пошли не в то горло. Теперь кофе пролил точно он, спасая ее от круассанового удушья. Зачем же со всей дури бить! Еще за ноги потрясите! Интересно, мистер Атертон, а как у вас проходят приступы…

Правда, об этом она подумала уже после того, как Реза промокнул ей губы краем одеяла. К счастью, он еще не надел рубашку, так что только брюки забрызгал, но на темном не так видно… А вот на бледных руках слишком ярко проступают синяки… Она была уверена, что утром первым делом он спрячет исколотые иглами руки, как прятал все предыдущие дни. А что теперь прятать? Хотел бы сохранить свое увлечение в тайне, остановил бы ее руки до того, как она добралась до ремня. Ведь, честно, какая разница — оказаться с утра только в мятых брюках или же еще и в мятой рубашке. Нет, он специально показал ей руки, решив подарить не один, а целый букет секретов. Может, вы еще какого Троянского коня на утро припасли? А, мистер Атертон? Хотя плевать, как вы там ищете вдохновение для творчества! Только руки жалко, красивые руки…

Суслик, какое тебе дело до его рук? Через три дня ты о нем забудешь, ведь, к счастью, вспоминать нечего. Конечно, кроме идиотского спектакля с ключом и последовавшего за ним стриптиза… Остальное так, мелочи… Особенно удар по рукам, от которого она чуть не разревелась! Будто она слов не понимает!

После первого бокала она прекрасно все понимала, только он ничего не говорил. Его первый поцелуй оказался настолько кратким, что она не была на сто процентов уверена, что он вообще был. Реза просто хотел, чтобы она открыла глаза. А потом… Он молча смотрел на нее, сложив на груди руки, а она… Она начала судорожно стягивать платье, а потом долго комкала его, не зная, куда деть, пока он не забрал его, чтобы швырнуть на диван, не заботясь, в каком виде она его потом наденет. Какое ему вообще до нее дело! Его забота о ней мнимая, пустые слова. Он развлекается с ней. И развлечения его немного отличаются от ее представлений о взрослых мужчинах.

— Я закажу еще один кофе.

Реза соскользнул с кровати и поднял трубку стационарного телефона. На этот раз он сделал заказ по-английски. Теперь ему нечего скрывать от ее ушей. Интересно, он вчера и про шампанское им говорил, или все же оно входило в стоимость люкса? Может, и входило, если попытаться поверить в то, что снял он его для себя одного, чтобы не тащиться ночью домой. Или все же он планировал напоить ее, если уж не собирался делать ничего другого… У, голова… Фа…

— Watch your language, young lady! (Следи за языком, юная леди!)

Да, щаз! Начните с себя, мистер Атертон! Следите за тем, что вы говорите и делаете! А я сейчас следить ни за чем не способна по вашей милости… Если что изо рта и вылетает, то без моего ведома… Ага, Суслик, ты ж ругаешься по- ангпийски! С его братиком, наверное, переобщалась? Слушай ты, внутренний голос, заткнись уже, а? И не смей напоминать об этом уроде!

Реза убрал ладонь с трубки и продолжил разговор по-арабски. Что? Опять какую-то бяку планируете, мистер Атертон? Вам не нужны непристойные предложения мистера Газии. Вы их прекрасно придумываете сами… Кажется, взрослые мужики, а так школьники даже не поступают! Или мистер Атертон наврал, сказав, что Аббас поспорил, что он не затащит эту русскую девчонку в постель… А, может, и правда братик подсуропил, ведь недаром же компостировать ей мозги на балконе. А она подумала еще— вот ты, какой нравственный! Интересно, что стояло на кону?

Да что бы ни стояло, мистер Атертон положил на стол ключ не из-за пари с братом. Он точно больной на голову. Ему нравится ее страх. Он им упивался вчера, как она потом шампанским, чтобы забыть унижение.

Сусанна подтянула к подбородку испачканный край простыни и уставилась в непроницаемое лицо каирца.

— Что мне сказать родителям, мистер Атертон? Как объяснить, где я была ночью?

Она что, действительно задала этот вопрос? Да, задала… Потому что это единственное, что ее сейчас волнует. Кроме гудящей головы, конечно. Только Реза продолжил неподвижно сидеть в кресле. Ну чего он на нее пялится? Ночью не насмотрелся?

Он тогда взял ее руки в свои, чтобы она не спешила раздеваться полностью — пришлось смять пяткой задник кроссовка. Он смотрел, а она думала — успеет ли вся кожа стать гусиной до того, как он разрешит залезть под одеяло? Не успела, он опустил ее руки себе на плечи. Танцевать, что ли, собрался под шум трепыхающихся на ветру занавесок? Но нет. Он не обнял ее, а расстегнул манжеты. А пуговицы оставил ей? Последняя у него была застегнута только в самолете под галстуком, а здесь свободными всегда оставались две верхние — от жары? Или это психологическое — чтобы рубашка не душила? Или показать всем, что на теле нет растительности…

Какие только мысли в тот момент не проносились в голове, чтобы заглушить ту, которая настойчиво пробивалась к мозгу — за рубашкой последуют брюки. Но эту мысль быстро перебила другая, когда рубашка присоединилась на диване к ее платью. Что у него с руками? Нет, эта мысль лишь постучалась, а в мозг ворвалась другая — боже, а если он не только наркоман… И эта мысль металась в голове в поисках словесного выхода, пока мистер Атертон наливал ей еще шампанского.

— Я колю себе обезболивающее, — процедил он сквозь зубы, всучивая ей бокал. Ага, пей, дура, чтобы не думать о последствиях… Но ведь последствий не будет, нет? Но зубы напрасно стучали о стекло. Шампанское не давало ответа, только подсмеивалось над ней, превращая уши в морскую раковину.

Пустой бокал незаметно исчез из пальцев, и пальцы как-то нашли застежка ремня… Наверное, она пыталась удержаться за него, когда нога соскочила с кроссовка, но она все равно полетела… Только не в него, а на кровать. Руки горели

— он с такой силой врезал ей, что на пальцах даже отпечаталась бляха ремня, а потом уже толкнул… Кровать была мягкой, но тело заболело изнутри. Боль медленно поднималась к глазам, пока не вылилась слезами… Сусанна не знала, когда заплакала: от боли или уже после его слов.