Искатель: Проклятие Древней крови (СИ) - Близнина Екатерина. Страница 42

Не найдя новых слов, которые могли бы воззвать к спящей совести князя, Синия развернулась к нему спиной и направилась в каминную комнату. Чтобы не выдавать посторонним мужчинам душевного смятения, она решила держаться от обоих подальше и занялась тем, чего больше всего просила душа: начала складывать обтёсанные от щепы просушенные поленья в закопчённый неухоженный очаг.

Алпин Фарелл наблюдал за их короткой беседой с непроницаемым выражением, какое часто можно увидеть у тех, кто курит во время разговора.

Табачная смесь расслабляет лицевые мышцы, и всем присутствующим кажется, что человек полностью поглощен созерцанием дымных узоров, однако не напрасно курящий искатель постоянно держит руку так, чтобы прикрыть рот.

Горец прятал в щепоти не только папиросу, но и кривую ухмылку.

Которая стала еще шире и кривее, как только он увидел человека, который неспешно спускался со второго этажа. На плечи его была наброшена тканая из козьей шерсти накидка с прорезью для головы, какие носят пастухи в горах. Редеющие волосы на макушке прикрывала пёстрая пастушья валяная шапочка с кисточкой.

– Меня предупредили, что у тебя проблемы с головой, старина. Но ты превзошел мои самые смелые ожидания.

Горец приостановился на мгновение, чтобы огладить глубокие складки на полосатой накидке.

– Можно побольше уважения? Это клоджен моего деда, – возмутился Матьяс Бродэк.

– Задери тебя исбри, Матьяс, мне доложили, что ты мёртв!.. А это ещё что за номер?

Следом за Бродэком на лестницу вышел молодой парень в синей форменной рубашке с посеребренными пуговицами. На воротнике-стойке под горлом щетинились вышитые золотой нитью колючие звезды Академии. Черные кудри перехватывала белая повязка, а под мышкой парень небрежно нес костыль. Парень прятал яркие синие глаза за стеклами круглых очков и избегал прямо смотреть на шефа «Королевского вестника».

– Если у меня и были какие-то сомнения, кого я пригрел за пазухой, сейчас они развеялись, – прокомментировал Алпин Фарелл, красноречивым жестом разгоняя сизоватый дым перед глазами. Подошел к буфету, на открытую полку которого Синия аккуратно положила осколок разбитого горшка, и растёр окурок, используя черепок как пепельницу.

Воцарилась тишина, которую нарушал только скрип рассохшихся ступеней под подошвами сапог грузного искателя. А затем последовали редкие звонкие хлопки ладоней. Алпин Фарелл широко улыбался. Разве что серо-зеленые глаза смотрели холодно и внимательно.

– Блестяще сыгранная постановка, князь! Я впечатлён. Особенно мне понравилась финальная часть, в которой все мои люди неожиданно стали вашими сообщниками и зазвучала о-диурская речь.

– Алпин… – Матьяс начал говорить, но Фарелл остановил его, подняв открытую ладонь. Сжал пальцы в кулак в красноречивом жесте: «молчи». Он опустил глаза на стальной браслет на запястье и ждал, пока ему ответят.

– Шеф? – толкнулся в двойную прорезь на браслете искаженный помехами мужской голос.

– Доурелл, где тебя грифы носят? – весело спросил Фарелл. Он сделал короткую паузу, чтобы многозначительно обвести взглядом всех присутствующих. – Меня тут окружили предатели и имперские шпионы, ты с ними заодно или придешь меня спасать?

– Шеф, не могу говорить. «Ночники» загнали рыжего в угол, я сейчас…

Связь оборвалась. Фарелл оглянулся на князя, который, в свою очередь, задумчиво смотрел на Синию. Она сидела на коленях рядом с очагом и невидяще смотрела на сложенные за каминной решеткой поленья.

– Я помню, вы сказали, что у меня не останется вопросов, ваша светлость. Так вот, теперь у меня их вчетверо больше.

Алишер только отмахнулся. Болезненно морщаясь при каждом шаге и налегая на трость, он проковылял в каминную комнату. Огляделся. Прошипел проклятье себе под нос, хитро связав в одном заковыристом ругательстве задницы демонов и самопальные зажигалки из Академии. Рассеянно похлопал себя по карманам.

– Господа, ни у кого не найдется огоньку и бумаги для растопки? Дама мёрзнет. И, клянусь плащом Создателя, никто не услышит от меня ни единого ответа, пока не угостит этим дрянным горским табаком из высушенного козьего дерьма!

* * *

Ледяная густая тьма с привкусом крови забивалась в нос и рот, стремилась заполнить лёгкие, остановить сердце и заменить собой Игни. Он захлебывался и силился откашлять поселившуюся в груди вязкую тяжесть, но никак не удавалось собрать раскалывающиеся на части осколки реальности и отделить их от бредовых видений.

Кошмар о том, что тело станет всего лишь оболочкой для победившего демона, преследовал всех Новых Древних без исключения с момента инициации. Но то, что происходило сейчас, не было похоже на сон. Скорее на смерть, когда ты уже на дне и не можешь ни вдохнуть, ни открыть глаза из-за разъедающей глаза воды.

«Отец, а правда, что я умру из-за воды?»

Пятилетний Игни охрип от безутешных слёз. Его опять дразнил Энкери: сказал, что его назвали Избранным, поэтому он будет жить вечно, а Игни умрёт от воды, как костерок.

Рубашка отца мокрая, а щёки Игни горячие. Он сидит у отца на коленях и ощущает, как по спине скользит сильная уверенная рука. Эта рука умеет снимать боль и тревогу одним прикосновением.

«Если огонёк будет маленьким и слабым, его сможет затушить и капля воды. А если большим и сильным – никто не сумеет погасить его. Ты ведь вырастешь большим и сильным, сын?»

Маленький Игни кивает и кулаком стирает со щеки дорожку слез.

«Тогда тебе нечего бояться».

Взрослый Игни ощущает себя выпотрошенной рыбой, которую бросили в ведро с водой.

Ресницы слипались от воды. В позвоночник вжималось чужое колено. Обожженная кожа на шее горела так, будто ему поставили клеймо. Игни задыхался, захлебывался и почти умирал – но продолжал жить и бороться за лишний глоток воздуха. О, если бы вокруг была не вода, а сухая степь, как тогда!

Безжалостное степное солнце высушивает траву насмерть, и она ломается под пальцами. Колется, впивается и шуршит. Мертвой степной траве достаточно искры, чтобы разгореться.

«Огонь всегда остаётся опасным», – шепчет Игни, не жалея, что сгорит вместе со степняками, их вонючими конями и молчаливыми собаками. Пусть горят их дома из выбеленных шкур и палок, пусть мечутся в черном дыму женщины в ярких просторных штанах и плачут голозадые дети!

Ледяная вода не давала ему окончательно провалиться в раскаленную тьму с багровыми сполохами, где горел огонь и кричали люди.

«Обе руки в воде, вот дерьмо!» – собственная беспомощность выводила Игни из себя. Он продолжал выкручиваться, стремясь обрести точку опоры, чтобы опрокинуть более легкого противника.

– Живучий, гад, – прохрипел кто-то над ухом. – Дергаётся.

– Кончай его, Щенок, не возись. Там ищейка идёт от Арки, щас нарвёмся.

– Погодь, дядя, сперва обшмонаю. Мало ли чё, он из этих всё-таки.

Хватка ослабла, и острое костлявое колено, пригвоздившее его к мостовой, как бабочку к дощечке, исчезло. Игни получил возможность вдохнуть воздух. Дышать было больно и тяжело. Приходилось себя заставлять. Иначе никак. Перед глазами расползались маслянисто-черные змеи, собираясь в извивающиеся клубки на границе видимости.

Чужая рука быстро и сноровисто обшарила его карманы.

– Ты гля-янь какой улов!..

Яркой вспышкой пронеслось воспоминание: стеклянная ампула скользнула в карман. Игни потрясенно затих, забыв, что нужно сопротивляться до последнего вздоха.

«Им нужна квинтэссенция?»

– Просто прикончи его, – посоветовал бесстрастный голос. – А это отдай Старику. Ему нужнее.

– Не-е, Старик с нас шкуры спустит, если узнает о наших гастролях.

– Тогда разбей. Или себе возьми. Ломаешься, как девка: «А тому ли я дала?» Тьфу. Смотреть противно.

Игни заставил себя подняться из лужи, в которой его топили. С волос лилась грязная вода, затекала в глаза, рот и за шиворот. Горло раздирал надсадный, не приносящий облегчения кашель. Врагам не понравилось, что парень встал на четвереньки. Сильные руки сгребли воротник плаща и встряхнули, будто Игни был не человеком, а мокрым кулем замоченного белья. Рыжая голова мотнулась так, что едва удержалась на плечах, и его немедленно замутило.