Одна беременность на двоих (СИ) - Горышина Ольга. Страница 32

Выше человеческих сил находиться в зале с клетками, забитыми собаками. Они лают, виляют хвостами и смотрят так грустно, будто моля — спаси… Глаза Аманды с первой секунды были на мокром месте. Поняв, что всё потеряно, я ушла в сторону денников, где ещё недавно отрабатывала часы общественной работы, необходимые для окончания десятого класса. Я не смогла работать с собаками. Лошади не вызывают подобной жалости.

— Кейти, мы собаку выбрали!

Я обернулась. Парень держал на поводке ту жуткую собаку с пятнистыми ушами. Почему они бордер-колли не дождались, вдруг её не возьмут…

— Посмотри, какая она симпатичная, — умилялась Аманда. — Я бы руки фотографу оборвала. Надо снимать её с боку, чтобы морда не плющилась. Такой уродкой она на сайте казалась! А сейчас, гляди…

— Она же дворняга!

— И что? — нетерпеливо перебил меня отец. — Породистых разберут, а эту… Кто она?

— Помесь далматина и… Не знаю. Может, австралийской пастушьей собаки, — пожал плечами парень и погладил поджатые уши псины. — Ну, девочка, будь же умницей… Это твой шанс обрести дом.

Собака только сильнее скуксилась и даже уменьшилась в росте. К тому же, заскулила. Парень потянул за поводок, и бедняга стала упираться всеми лапами.

— Эй, ребята, вы всё ещё хотите бордер-колли? — послышался у нас за спиной голос другого служащего. — Её не взяли.

— Нет, мы эту берём, — сказал отец твёрдо.

— Но, папа, — попыталась запротестовать я, но отец жёстко оборвал мой писк:

— Мы дали этой собаке надежду. Разве мы можем вернуть её обратно в клетку?

Я не нашлась с ответом, да отец и не ждал его от меня. Он быстрым шагом направился в офис, чтобы оформить бумаги и заплатить пошлину. Мы же остались стоять подле моей новой сестрёнки, которая так и не подняла пятнистые уши.

— Знаете, как её зовут? — улыбнулся парень. — Малышка-Надежда. Может, это и не настоящее имя, но она надеялась и дождалась…

Мы с трудом затолкали собаку в машину и усадили между собой. Аманда всю дорогу наглаживала её по голове и морде. Отец иногда поглядывал на нас в зеркало заднего вида и то и дело касался свободной рукой лежащих на пассажирском сиденье документов, будто проверял произошедшее на реальность.

— Придётся самим делать ей стерилизацию. Иначе надо было её ещё на три дня в приюте оставлять. Надо будет назначить операцию на следующую неделю.

— Может, не надо? — начала Аманда. — Конечно, легче, когда у собаки нет течки…

— Выбора нет, это условие в договоре. Они дают месяц, чтобы сделать операцию, и ветеринар должен послать им официальный факс с подтверждением. Конечно, они не хотят, чтобы собаки плодились, и так все приюты забиты. Да, и они ещё дают месяц, чтобы вернуть собаку, будто товар в магазине. Какие же люди жестокие, это же как член семьи. Неужели совсем не прокормить… Детей же не выкидывают.

— Выкидывают, — сказала я тут же. — Ты имеешь право сдать ребёнка в приют.

— Ну это при рождении, — начал было отец, нахмурившись.

— Нет, до восемнадцати лет можешь сдать в любое время. Это при рождении в течение трёх суток ты можешь отвезти ребёнка в пожарное депо анонимно. А потом уже со всеми документами.

В машине повисла тишина. Я скосила глаза на Аманду — её руки продолжали гладить собаку.

— Поехали в «Петко», купим новый поводок, чтобы ничего бедняге о приюте не напоминало, — сказал отец, выезжая с парковки. — И подстилку купим, и еду… Последняя собака у нас была ещё до твоего рождения.

Мы попытались зайти в магазин вместе с собакой, но наша маленькая «надежда» уперлась лапами перед стеклянными дверьми, будто чего-то жутко испугалась, и мы не сумели сдвинуть её с места.

— Наверное, думает, что её опять в приют привезли, — сказала Аманда и предложила мне вернуться в машину.

Я какое-то время простояла перед входом и видела сквозь стекло, как они с отцом ходят между стеллажами, что-то обсуждая, выбирая ошейники, миски, еду… Я даже почувствовала укол ревности — только не поняла, кого приревновала: Аманду или отца. Я ещё подумала, что будь у Аманды отец, то, быть может, она бы сообщила парню, что беременна.

Наконец мы поехали на океан. Отец выгуливал собаку, которую решил назвать маминым именем — Брина, вдоль кромки воды. Та пугалась волн и убегала от растекающейся по песку белой пены. Отец снял сандалии, завернул джинсы и стоял теперь по щиколотку в ледяной воде. Он улыбался.

— Вот видишь, я была права, — сказала Аманда, отрываясь от холста.

Я промолчала и взглянула на её картину. Она почти закончила этюд, и на фоне серого зимнего океана неровными мазками была выведена фигура отца и собаки. Я сглотнула набежавшую слюну и вновь смолчала, потому что… Потому что не знала, что сказать, кроме того, что она очень хорошо выписала воду и небо. Быть может, я права про её тоску по отцу.

— Наши собаки дружелюбны!

Я оторвалась от мольберта. Два высоких парня почти дошли до отца, ведя на коротких поводах гончих.

— Можно дать им поздороваться? — крикнул второй, чтобы отец точно услышал их.

Отец кивнул, но наша Брина вся сжалась при виде холёных, как и их хозяева, больших собак.

— Сколько вашему щенку?

Отец пожал плечами.

— Я только что из приюта её взял. Говорят, полтора года.

— Здорово! Удачи вам!

Они пошли дальше. Гончие тут же забыли о Брине. Я почему-то стала смотреть им вслед и увидела, как рука одного парня легла на талию другого. Отец тоже заметил это, и я сжалась, ожидая комментария, но он ничего не сказал и попытался затащить собаку в воду, но Брина изо всех сил упиралась, и отец вернулся к нам, встал за спиной и стал смотреть на наши шедевры.

— Джим, хотите я пришлю вам картину, когда получу оценку? — спросила Аманда.

Отец кивнул.

— Спасибо, мне будет приятно. Хотя эти парни намного лучше смотрелись бы на твоей картине.

— Папа, ну какая тебе разница! — выкрикнула я, не поняв, зачем вообще это говорю.

Отец поднял брови и улыбнулся.

— Ты это о чем? О том, что они друзья?

Теперь подняла брови я.

— Какие друзья, папа?

— Ты что, не помнишь песню «Отель Калифорния»? — серьёзно спросил отец. — У неё много-много симпатичных мальчиков, которых она зовёт друзьями. Думаешь, в наше время таких не было?

Я молчала, и кисть Аманды замерла. Она во все глаза смотрела на моего отца. Тот улыбался.

— Ну, я неверное слово подобрал… Таких, не таких… Вы меня запутали, — он рассмеялся, но тут же осёкся, пожалев, наверное, что открыл рот. — Наконец-то государство стало понимать, что если мы переняли у греков демократию, то надо принимать и их философию принятия всех видов любви, потому что государство не должно навязывать людям правил в личной жизни. Я очень расстроился, когда поправка не прошла, а теперь доволен, что верховный суд всё же подтвердил однополые браки. Хоть что-то сенат делает полезного. Ну право, у нас больше в Калифорнии проблем нет, как запрещать публиковать интимные фотографии супругов после развода.

— Это вы о чем, Джим? — спросила Аманда.

— Это новая инициатива Джерри Брауна. Похоже, нечем больше отвлечь народ от дефицита бюджета. Строил он всю жизнь мост через залив, вот бы и радовался, что наконец достроил. Похоже, нельзя после семидесяти быть губернатором. Хотя в Калифорнии вообще не губернаторы, один вон матом посылает сенат…

— Это вы о том, что Шварценеггер написал в своём письме? Ну так может это совпадение? Можно же иначе расшифровать первые буквы абзацев…

— Конечно, конечно, — улыбнулся отец. — Терминатор на то и Терминатор, он же на личном сайте пошутил, что других слов у него для них не осталось, если они за столько лет ни о чем не сумели договориться. Хотя, девочки, оставим эту политику до следующих выборов.

— Пап, — вдруг сказала я, набрав в грудь побольше воздуха. — Вот ты спокойно относишься к геям, потому что… Ну вот если бы это было в твоей семье?

— Что? Если бы Эйдан привёл мальчика? Ну, мне пришлось бы принять это, как я принял его индусскую подружку.