Одна беременность на двоих (СИ) - Горышина Ольга. Страница 69

— Кейти, подойди.

Я не могла двинуться с места. Мне даже показалось, что оставленная у меня на лобке тонкая полоска волос вспотела. Я даже ощущала этот противный женский запах, который сейчас так хотелось заглушить ароматом арбузного геля, которым пропахла ванная комната. Но Аманда смотрела на меня так призывно, что я всё же отлепила руку от стекла, оставив на нём след своей пятерни, и сделала шаг к ней, трясясь из-за её обострённого обоняния.

— Видишь эти светло-жёлтые точки? — Аманда взяла меня за ладонь и приблизила мои пальцы к моему соску, который сейчас тоже был вызывающе крепким. — Чувствуешь, какой мягкий, а теперь мой…

Мои большой и указательный пальцы сжались вокруг её соска и замерли. Я не могла поднять на Аманду глаза, поэтому смотрела только на её грудь, которая стала как-то слишком быстро вздыматься, будто Аманда вдруг занервничала.

— А теперь сожми.

— Что?

Я не смогла отдёрнуть руку, потому что пальцы будто прилипли к соску. Глаза Аманды были прищурены, а губы поджаты. Но вот она отпустила нижнюю губу и повторила:

— Сожми и увидишь, что будет…

Я не знаю, как расслышала её слова за шумом стучащей в ушах крови. К уху будто поднесли огромную ракушку. Что я должна увидеть? Я и так видела узелки на потемневших, будто облитых молочным шоколадом, ореолах, но я совсем не желала проверять их на ощупь, тем более теребить сосок. И всё же я надавила на него, и жёлтые точечки вдруг поползли вверх и обсыпали кончик соска будто крупинки манки.

— Что это? — я отдёрнула руку уже без какой-либо дрожи, но с величайшим любопытством.

Аманда провела пальцем по соску, снимая жёлтую присыпку, спрятала грудь под майку и сказала каким-то странно-растерянным голосом:

— А чёрт его знает. На молозиво ведь не похоже? То должно быть бело-жёлтой жидкостью, а это крупа какая-то, даже суше и плотнее гноя из прыщиков.

— А зачем ты давишь?

Я обхватила себя руками, чтобы спрятать собственную грудь. Аманда пожала плечами и взяла отложенный фен, но прежде чем включить, сказала:

— Мне не нравятся эти пятна. Это как прыщики — знаешь, что давить нельзя, и всё равно давишь. На какое-то время сосок становится чистым, но это неприятная процедура, и потом они снова появляются.

— А как давно? — я задавала вопросы просто так, чтобы не молчать; я как-то не думала, что это повод для беспокойства, а если и надо беспокоиться, то только после разговора с врачом, а не накручивать себя, как постоянно делала Аманда.

— Недели три. По идее может появиться уже молозиво, но не в сухом же виде?

— Ты нервничаешь?

— Да, я боюсь, вдруг у меня молока не будет, а я не хочу кормить ребёнка смесью, потому что это химия.

— Прекрати! В январе у тебя врач, вот и спросишь. А вообще мы все выросли на смесях. И живы, и нынешние разработки, наверное, более приближены к грудному молоку. Да и вообще я тут на Фэйсбуке видела ссылку на какую-то статью, где говорилось, что малыш семимесячный умер, потому что его мать на диете сидела, и в её молоке отсутствовал какой-то там витамин…

— Ты всякий бред не читай, — перебила Аманда. — Небось материал проплачен производителями смесей, которые несут убытки, потому что Америка решила вновь кормить грудью. Я вот больше верю судебному процессу над одним из производителей смеси за то, что они забыли добавить витамин, отвечающий за развитие клеток головного мозга, и сделали дебилами приличное количество детей…

— Аманда, квиты! Прекрати думать о плохом. Мысли — материальны…

— Кто бы говорил… Кстати, ты бритву свою уже принесла в ванную?

Не ожидая такого резкого перехода, я замялась, но потом всё же вспомнила, что вообще не упаковала её дома.

— Ничего, у меня должен быть запасной станок, — Аманда вновь положила на край раковины фен и полезла в ящик, из которого извлекла станок и новую насадку. — Держи. Только острая она, не порежься. Или тебе помочь?

— Знаешь, я как-нибудь уж сама побрею подмышки.

— Я вообще-то про лобок говорю.

Я проследила за её взглядом и покраснела. Какого чёрта!

— Лучше всё же использовать воск, дольше хватает. Это как маникюр — нет ничего хуже слезшего лака, так что-либо бреешь каждый день, либо следуешь заветам начала двадцатого века, когда не брили нигде…

— Аманда! — просто выкрикнула я, потому что не знала, что ещё сказать и как её остановить.

— А что такого! — Нет, до Аманды не доходило вообще, что её комментарии могут быть неприятны. — Летом я могу понять, что без бритья будешь ходить вся мокрая, но сейчас, если тебе лень…

— Мне не лень! — закричала я. — Я просто забыла бритву и… Какое тебе вообще дело, что у меня там! И вообще никому нет дела…

— А тебе самой?

Ну что за тон: недовольный моим возмущением или недоуменный моим упорством? Я уже вообще ничего не понимала и только сильнее обхватывала себя руками, сожалея, что нет третьей руки, чтобы закрыть себя там, куда греки на скульптурах лепили фиговый листочек — правда, лишь мужикам, которым они вообще ради эстетики уменьшали половые органы.

— А мне самой приятнее без кровавых порезов! — парировала я, мечтая запрыгнуть в душ и спрятаться за спасительным запотевшим стеклом.

— Говорю же тебе — давай побрею, аккуратнее будет.

Я попыталась придать лицу самое что ни на есть серьёзное выражение, которое в этой абсурдной ситуации создать было очень сложно.

— Аманда, тебя мама не учила о личном пространстве? Я понимаю, что мы не переодеваемся в темноте, но…

— Хорошо.

Аманда тут же сунула мне в руку бритвенный станок. Сама же схватила фен и включила его, стараясь даже не смотреть в зеркало, а я включила горячую воду и залезла в душ, с силой задвинув стеклянную дверь и даже испугавшись, что стекло треснет. Ощутив на лице струи воды, я вместо того, чтобы сметать их руками с глаз наоборот приоткрыла рот, чтобы поймать их нижней губой. Внутри всё ходило ходуном, внизу было мокро и не только на отросших волосках. Я схватила мочалку, выдавила на неё безумное количество геля и принялась тереть тело, чтобы лёгкой массажной болью снять охватившее меня напряжение. Фен больше не гудел, и я была рада, что Аманда ушла, и я смогу спокойно выйти из душа, не опасаясь очередных комментариев к моему внешнему виду.

Что с ней происходит? Может, это беременные гормоны так влияют на понятие этики, или беременная этика такая вот своеобразная? Ведь действительно, не желала же Аманда меня нарочно обидеть? Я схватила бритву, которую швырнула на полочку, и принялась очищать кожу от ежового покрова отросших волосков. В нескольких местах сразу проступили мелкие капельки крови, и я тут же подумала, может действительно я какая-то безрукая, ведь мои порезы не успевают зажить до следующего бритья, и у меня никогда нет чистой кожи, а депиляционные крема на интимных местах у меня почему-то не работают, хоть ноги прекрасно очищают. Я тут же провела рукой по ногам и поняла, что они всё ещё гладкие — волосы отрастали очень медленно, да и были настолько тонкими и светлыми, что их можно было легко не заметить.

Я смыла остатки геля и шампуня, выключила воду и начала вытираться полотенцем, и только тогда почувствовала небольшой жар, потому что переборщила с температурой воды. Я быстро открыла дверцу, чтобы увидеть Аманду, выжидающе глядящую на меня. Она сидела на крышке унитаза и расчёсывала красивые шелковые волосы.

— Ты в порядке? — спросила она тут же и подскочила на ноги, чтобы протянуть мне руку. — Ты же как помидор! Сколько раз повторять, что горячий душ вреден для женской кожи!

Я промолчала, боясь очередной лекции по поводу того, какая я непутёвая женщина, но протянутую руку приняла и вылезла из ванны, переводя дыхание.

— Пошли в спальню, ты там довытираешься.

Она схватила фен и распахнула дверь ванной комнаты, и я радостно ощутила на лице прохладный воздух дома. В комнате я плюхнулась на кровать, почувствовав небольшое головокружение.

— Воды принести?

Я отрицательно мотнула головой и принялась промокать полотенцем волосы.