Гарь (СИ) - Янева Вета. Страница 11

Небо было серым-серым, тяжелый ветер подгонял в спину, раздувая паруса.

— Потерпи, милое! — крикнула Чёрная Овечка волнам. — Скоро я с тобой на всю зиму попрощаюсь и встретимся снова только весной!

Холодные капли, словно пташки взлетали над бортами “Чайки”, и кораблик живо прыгал вниз-вверх, вниз-вверх.

Только бы успеть…

Девушка перехватила канат, потянула на себя. Она провела посреди моря всю Жатву и не хотела сейчас заставлять Анжея волноваться, лишь надеялась, что у него эта зловещая ночь прошла так же легко, как и в море.

Вспоминая прошлую Жатву, Овечке оставалось лишь сожалеть, что у неё не хватило мозгов укрыться в море тогда. Глядишь, всё по-другому бы пошло.

Старый капитан поднялся на палубу. Густая борода, белая от соли, трепетала на ветру, глаза по привычке щурились, разглядывая горизонт. В зубах он сжимал трубку.

Сильными руками ухватился за борт. Лодку слегка качнуло.

— Доброе утро, Шем! — крикнула ему Анна.

— Привет-привет, Овечка! До берега уж совсем недалеко, я погляжу.

Берега не было видно, но у капитана Шема был какой-то встроенный компас, недоступный сухопутным. Овечка кивнула.

Море подбросило их маленький кораблик вверх и игриво подхватило судно на волну. Капитан погрозил ему пальцем:

— А ну-ка, не балуйся!

Шем не владел никакой очевидной магией, это Овечка знала, но со стихией у него была особая связь: легко можно было представить, как море ворчит “ладно-ладно” и успокаивается.

Собственно, “Чайку” перестало качать так сильно.

— Ну вот, — удовлетворенно пробурчал капитан и протянул Анне галету.

Девушка поблагодарила и откусила солоноватый хлебец, с усилием проглотив угощение. Она мечтала уже о горячей похлёбке, отваре из корешков махны или о мягкой булке в конце-концов, но в плавании выбирать не особо приходилось. Оставалось утешаться мыслью, что берег уже совсем близко, а там и брат, который даже обычную картошку мог превратить в амброзию.

— Как Жем? — спросила Овечка.

Капитан вздохнул:

— Не очень. Кашляет, как лягушонок. Надо будет с трапа сразу к лекарю, иначе… Ну, разболеется совсем, нехорошо будет, придётся осесть в городе, а нам потом возвращаться надо, ну это ты и сама знаешь.

— Если доктор Груна всё ещё работает — зайдите к нему. Он Анжея лечил, когда тот маленький был. И от пристани недалеко, там пройдете две улицы по центральной и свернете налево. Он дома принимает, я могу проводить.

Шем взмахнул гигантской ладонью:

— Да что уж я, дом не найду? Найду! А ты лучше езжай вперёд, а то братец-то тебя заждался небось.

— Что верно — то верно.

— Но если сделаешь сейчас Жему свой чай — будет хорошо.

Овечка улыбнулась и, поднырнув под снасти, влезла в люк. Несколько ступенек вниз, шаг через канат, пригнуться под балкой. На горелке кипел маленький чайничек, каким-то чудом устоявший на месте — явно нарушение контракта со всеми законами физики. С потолка свисала сушеная рыба, в углу мешок с крекерами, на стене карта, барометр; старый котёл бесформенной грудой темнел вдалеке. Свет робко прорывался через крохотное окошко, скакал безумным зайчиком по всей каюте.

Сразу за плитой находилась двухэтажная койка, на верхней постели которой посапывал мальчишка: худенький, но поджарый, кожа смуглая, а щёки — румяные и обветренные.

Анна выключила газ, гневный свист чайника умолк. Кинула в кружку ромашку, зверобой, липу, добавила ложку мёда, залила водой. Пока ждала, сделала им с Шемом по чашке кофе.

Ветер загудел, шаги капитана громом раздались над головой. Анна привыкла.

Процедив отвар, она потрясла мальчика за плечо. Больной сонно открыл глаз и промычал.

— Жем, мы скоро причаливаем. Я сделала тебе чай. Давай, просыпайся, собирайся и пей его, пока горячий.

Мальчик зевнул, привстал.

— Спасибо, Овечка, — прохрипел он голосом, который безотлагательно требовал вмешательства врача.

Чёрная Овечка кивнула, прихватила кофе и, балансируя на лестнице, поднялась наверх. Солёные брызги тут же прилетели в лицо и в напиток.

— Ваш кофе с солью, капитан! — крикнула она.

— Мой любимый! Благодарю!

Капитан Шем осушил свою чашку за два глотка, пока Анна пила помаленьку, кутаясь в шрем из тюленьей шкуры.

Морская пелена, охватившая всё пространство до неба, постепенно растворялась. Капитан ткнул пальцем вперёд:

— Ну, теперь-то видишь?

Городок бумажным трафаретом появился на горизонте. Тихий и спокойный, только чайки надрывались, оповещая всех о том, что земля и вода тут встречаются.

Дома уже покрылись белыми шапками, деревья нарядились в иней, но потеряли листву. Людей на причале было очень мало, но оно и понятно: все рыбаки давно уже ушли в море, а гулять с промозглым ветром под руку никому не хотелось.

Анна почувствовала привычное тепло: знакомая с детства радость, что она, наконец-то, снова окажется почти-дома и увидит Анжея. Городок не менялся совсем, только обзаводился нелепыми заплатками там, где совсем изнашивался: всё та же пристань, всё тот же магазин, где они таскали орехи, рыбная лавочка, заброшенный сарай, перевёрнутая лодка… Будто не пролетали года, не взрослели дети, не сменялись времена года — город детства стойко противился течению времени.

“Чайка” сбросила скорость, Шем убрал паруса, взялся за руль и аккуратно, ювелирным движением, состыковал бок корабля с причалом. Лёгкий толчок — облегченный вздох судна, — и путешествие окончилось.

Анна подняла рюкзак, закинула за плечо. Поправила шнурок на высоком сапоге и неуверенно оглянулась на капитана.

Он верно истолковал её взгляд:

— Да беги-беги! Что ж я, не знаю что ли, как ты домой стремишься, чтоб тебя ещё тут задерживать? Я тут всё равно провожусь: пока лодку привяжу, документы заполню, Жема растолкаю… Так что давай, брысь домой. Брату привет.

— Спасибо, капитан Шем! Надеюсь, мы ещё увидимся.

— Взмахом крыльев Мотылька.

Анна махнула рукой, вышла на пристань, доски причала скрипнули под каблуками, ботинок чуть скользнул на свежем льду, но она устояла. Ещё раз помахав на прощание, быстрым шагом отправилась в город, не оборачиваясь.

В лавку заглядывать не стала, да и желание пообедать в трактире отбросила: знала, что её разморит от тепла и сытости и придётся ночевать где-нибудь под столом. Нет уж, легче сделать последний рывок и спокойно поесть дома.

Она встала на знакомую дорогу, по которой час по прямой до фермы. Голова чуть-чуть кружилась, земля ходила туда-сюда, помня о море, но Овечка старалась держаться молодцом и шагать бодро.

Ночью, видимо, шёл снег: еле-еле видна лыжня, но человеческие следы замело совсем, поэтому приходилось прокладывать себе путь заново, утопая по голень. Над головой пели бесстрашные птицы, красногрудые снегири копошились в ветках кустарника, выискивая ягоды. Белое полотно успокаивало, но снег уже набился в сапоги, что мешало наслаждаться пейзажем.

Она шла уже довольно долго, как услышала звон колокольчиков — её нагоняли большие сани, запряженные двумя оленями, колокольчики на их рогах позвякивали.

На вожжах сидела женщина, укутанная в вязанный шрем так, что виднелись только глаза. Овечка энергично помахала, и сани остановились.

— Горит Маяк! — поприветствовала её женщина. — Далеко тебе?

— Горит! До ближайшей фермы.

— А, ну запрыгивай тогда — всё равно по прямой.

Овечка, радуясь своему везению, забралась на вожжи и уселась рядом с женщиной. Вознице не нужен был разговор, поэтому все полчаса дороги они провели в благословенном молчании, наслаждаясь мелодией металла да птичьими трелями.

У нужного поворота Овечка спрыгнула с саней, бегло поблагодарив за поездку. Женщина кивнула, даже не глянув на неё, и поехала дальше. Колокольчики продолжали задорно звенеть.

Ферма Анжея виднелась из-за деревьев: зелёные стены, серая крыша, из трубы валит дым. Многих усилий стоило устоять и не помчаться к родному убежищу со всех ног, поэтому Анна просто перешла на быстрый шаг. Воспоминания падали на неё, как снежинки: все их игры, чаепития, радости, горести, визиты, совместную работу и приключения.