Черный мотылек - Хейер Джорджетт. Страница 14

Карстерз никогда не знал, когда можно ждать его: он появлялся в городе и исчезал без всякого предупреждения. Никому не было известно, где он находится, и никого уже не удивляла возможность увидеть его в Лондоне, когда согласно всем сведениям, ему следовало быть в Париже. Все только пожимали плечами, переглядывались и бормотали: «Дьявол Бельмануар», гадая, в какую новую интригу он ввязался.

Так что Ричард не огорчился, когда миледи внезапно надоел Лондон и ее потянуло в Бат. Он втайне надеялся, что она захочет вернуться в Уинчем, но когда она не высказала такого желания, и он, подавив тоску по дому, запер лондонский дом и увез ее со всем багажом в Бат, где и устроил на Куин-Сквер в одном из самых элегантно обставленных домов города.

Леди Лавиния поначалу была счастлива снова оказаться в Бате, очарована домом и в восторге от новой французской модистки, которую нашла.

Но счета от модисток оказались чудовищно велики, а гостиная – слишком мала, чтобы устраивать рауты по ее вкусу. Воздух действовал на нее слишком расслабляюще, и у нее начались постоянные припадки ипохондрии, равно неприятные и для домашних, и для нее самой. Когда она поздно ложилась, голова у нее болела так, как никогда в Лондоне, и от сырости она простужалась. Кроме того, появление некоей привлекательной и чрезвычайно богатой вдовушки доставило ей немало горьких часов, заметно испортив настроение.

Однажды днем она лежала на кушетке в своей бело-золотой гостиной (увы, увлечение французской мебелью уже прошло!) с нюхательными солями в руке и настоящей головной болью, когда открылась дверь, и в комнату вошел Трейси.

– Боже правый! – слабым голосом проговорила она, откупоривая флакончик с солями.

Его милость появился впервые со времени ее переезда в Бат, и она еще не забыла обиду из-за того, что он вежливо отклонил присланное ею приглашение. Он склонился над протянутой ему вялой рукой, а потом осмотрел Лавинию с ног до головы.

– Я сожалею о том, что нашел тебя нездоровой, моя дорогая сестра, – любезно проговорил он.

– Это пустяки. Всего лишь глупая мигрень. Я никогда не бываю здесь здорова, этот дом такой душный, – капризно отозвалась она.

– Тебе бы следовало попить воды, – сказал он, разглядывая в лорнет кресло, на которое она ему указала. – У него неустойчивый вид, дорогая, я, наверное, предпочту кушетку, – и он уселся на маленьком диванчике.

– Скажи, пожалуйста, сколько ты уже в Бате? – осведомилась она.

– Я приехал во вторник на прошлой неделе.

Леди Лавиния возмущенно выпрямилась.

– Во вторник на прошлой неделе? Так ты здесь уже десять дней – и только сейчас пришел ко мне!

Казалось, он поглощен изучением белизны своих рук, сиявшей сквозь складки упавших на них кружевных манжет.

– Да, у меня были другие дела, – холодно ответил он.

Сборник проповедей, которые пыталась читать леди Лавиния, соскользнул на пол, когда она рывком поправила подушку.

– И ты пришел ко мне, когда тебе это было удобно? Как ты мог оказаться таким гадким и не приехать по моему приглашению?

В ее голосе послышались резкие, высокие ноты, говорившие о гневе.

– Моя милая Лавиния, если ты хочешь демонстрировать свою прискорбную вспыльчивость, я просто уйду, так что будь осторожнее. Я полагал, ты поймешь: общество твоего достойного супруга, каким бы оно ни было благотворным, меня угнетает. И право, меня удивило твое письмо.

– Ты мог бы приехать ради меня, – досадливо ответила она, снова откидываясь на подушки. – Надо полагать, ты не отходил от этой Моулсли? Ба! Мне кажется вы, мужчины, просто с ума сошли.

Тут его милость понял истинную причину гнева и неприятно улыбнулся:

– Так вот что тебя расстроило. А я не мог понять, в чем дело.

– Нет, не в этом! – вспыхнула она. – И в толк не возьму, с чего это ты так подумал. Что до меня, я не вижу в ней ничего привлекательного, и то, как ей восхищаются мужчины, просто отвратительно! Отвратительно! Но так всегда бывает, когда женщина свободна и богата! Ну! Ну! Почему ты ничего не говоришь? Ты находишь ее прелестной?

– Сказать по правде, милая, я видел эту леди только мельком. У меня были другие интересы, и я покончил со всеми женщинами, пока. Кроме одной.

– Я это уже слышала. Думаешь жениться? Боже! Но мне жаль эту девушку!

Несмотря на издевательский смешок было видно, что она заинтригована.

Его милость нимало не возмутился.

– Я не думаю жениться, Лавиния, так что твоя жалость напрасна. Я встретил девушку – почти девочку – и не успокоюсь, пока не добьюсь ее.

– Господи! Опять какая-нибудь фермерская девица?

– Нет, милая моя сестра, не какая-нибудь фермерская девица. Леди.

– Помоги ей Господь! Кто она? Где она живет?

– Она живет в Суссексе. А кто она – я тебе не скажу.

– А, как хочешь! Я не умру от любопытства!

– А-а! – Его губы изогнулись в циничной улыбке, и раздосадованной леди Лавинии безумно захотелось швырнуть в него флакон с нюхательными солями. Но она знала, что злиться на Трейси – хуже, чем бесполезно, поэтому, демонстративно зевнув, с надеждой подумала, что задела его. Если даже она оказалась права, утешения ей это не принесло, он невозмутимо продолжал:

– Изящней штучки свет не видывал, и готов поклясться, что подо льдом таится огненная кровь!

– Неужели девушка не растаяла перед вашей милостью? – с напускным изумлением ахнула Лавиния, и была рада увидеть, как он нахмурился.

Тонкие брови сдвинулись над высокой переносицей, глаза сверкнули, хищные белые зубы закусили чувственную нижнюю губу. Она увидела, как пальцы сжали табакерку, и внутренне ликовала, что ей удалось вывести его из себя. Но радость была недолгой: в следующую секунду расправились брови и пальцы расслабились – он снова улыбался.

– Сейчас она холодна, – признал он, – но, надеюсь, со временем станет более податливой. – По-моему, Лавиния, я не лишен опыта в том, что касается вашего прекрасного, но капризного пола.

– Не сомневаюсь. И где ты познакомился с этой несговорчивой красавицей?

– У павильона с минеральным источником.

– Господи! Опиши ее, пожалуйста.

– Буду счастлив. Она выше тебя – брюнетка. Волосы у нее как сумеречное облако, и вьются надо лбом и вокруг ушек – чертовски завлекательно. Глаза карие, но в них есть искры чистейшего янтаря, и в то же время они темные и бархатные.

Миледи поднесла к носику флакон с солями.

– Но вижу, что надоел тебе. Влюбленный, милая моя Лавиния…

Эти слова снова заставили ее выпрямиться.

– Влюбленный? Ты? Чушь! Чушь! Чушь! Тебе неизвестен смысл этого слова. Ты… ты просто рыба, и любви в тебе не больше, чем в рыбе, но и сердце рыбье, и…

– Умоляю, перестань. Не сомневаюсь, я очень скользкий, но ты, по крайней мере согласишься, что ума у меня побольше, чем у рыбы?

– О, ума у тебя хватает! – негодовала она. – Ума на злое! Этого не отнимешь!

– Право, очень мило, что ты…

– Страсть, которую ты сейчас испытываешь, это не любовь. Это… это…

– Извини, дорогая, но в настоящую минуту я полностью лишен всяких сильных чувств, так что твои слова…

– Ах, Трейси, Трейси, я даже с тобой ссорюсь! – отчаянно воскликнула она. – Ах, почему?.. Почему?

– Ты ошибаешься, дорогая. Это всего лишь обмен комплиментами. Я не буду мешать тебе внести в него свой вклад.

У нее задрожали губы.

– Продолжай, Трейси, продолжай.

– Хорошо. Кажется, я описал ее глаза?

– С массой скучных подробностей.

– Я постараюсь быть кратким. Более сладких губок я еще в жизни не видел…

– А, как ты заметил, опыт у тебя немалый, – пробормотала она.

Он насмешливо поклонился.

– В целом она – настоящая норовистая лошадка. Всего только и нужно – подрезать ей крылышки.

– Разве лошадкам подрезают крылья? Мне всегда казалось…

– Милая моя Лавиния, ты, как всегда, права: этого не бывает. Позволь поблагодарить тебя за то, что ты поправила мою неловкую метафору.

– Ах, не стоит благодарности.